Джерри Старк - Павильон Дружбы
— Сведения о подлинной истории ликвидации Ост-Индской Компании с подробностями и балансами, — словно заученный урок, лихо отбарабанил Колло.
— Но… откуда? — пожалуй, впервые за последний год добыча Колло по-настоящему удивила Неподкупного.
— Фабр поделился по старой дружбе. Я его уговорил, — пакостный, двусмысленный смешок. — И он все написал, кто, когда, кого и с кем. Можно брать их всех тепленькими за жабры.
Максимильен снял с остренького носа очки, извлек из кармана сюртука платок и принялся медленно, тщательно протирать стекла. Колло по своей всегдашней привычке разгуливал по кабинету, то проводя пальцем по корешкам стоящих в шкафу книг, то рассматривая сто раз виденную гравюру на стене. Робеспьер размышлял — четко, взвешивая на весах логики все «за» и «против», все «да» и «нет». Сведения на первый взгляд казались верными, богатая Компания и в самом деле закрылась как-то очень и очень выгодно для себя, успев напоследок устроить бум с акциями. Фабра, секретаря Дантона, изрядного болтуна, вечно ходившего в долгах, Неподкупный держал за личность темную и подозрительную — нехотя признавая, что у бывшего комедианта и в самом деле имеется незаурядный талант к финансовым мошенничествам и деньги просто липнут у него к пальцам. Но с какой стати Фабр вдруг так разоткровенничался, да тем более — с Колло? Правда, оба — бывшие актеры, и до того, как в Конвенте началось столько резкое противостояние сторонников Неподкупного и сторонников Дантона, эта парочка частенько вместе шаталась по кабакам и прочим непотребным заведениям.
Колло тем временем стянул со стола отчет о сегодняшнем происшествии на рыночной площади, прочитал и захихикал.
— Вот будет представление, если натравить Фабра на эту Лакомб, — мечтательно прижмурившись, заявил он. — Бесплатный балаган для всех желающих.
— Колло, — Максимильен водрузил очки обратно на нос и чинно сложил узенькие сухие ладошки на сафьяновой папке. — Почему Эглантин решил открыть тебе свои секреты? Ведь в этом отчете перечислены друзья его и Дантона …
— Струсил, наверное, — дернул плечом Колло. — Знаешь, Макс, на твоем месте я бы не ломал голову, зачем да почему, а подмахнул ордера на арест всей этой шайки и был счастлив.
«Вот когда будешь на моем месте — тогда и распоряжайся», — чуть было не вырвалось у Робеспьера, раздраженного тем, что Колло опять именует его «Максом» — непристойное, вульгарное сокращение, прямо арго какое-то. Нет, если бы Колло оказался в кресле председателя Комитета Общественного Спасения, это был бы воплощенный кошмар, ужас и гибель Республики. И вообще, Колло в последнее время слишком много себе позволяет. Его убрали в этот дурацкий балаган, чтобы сидел там тихо и не мозолил глаза, а он умудрился влезть в совершенно не касающееся его дело и добиться потрясающих успехов…
Колло же думал о другом — заикаться о Театре Нации или промолчать. Давеча он четверть часа просидел на подоконнике в коридоре Конвента, занимаясь крайне непривычным ему делом — соображая. Он вполне может сказать Франсуа, что передал его бумаги Робеспьеру, настойчиво попросив похлопотать о смягчении участи арестованной труппы. Ясно, что Фабр никогда в жизни не заявится к Неподкупному, выясняя, передал ли Колло его просьбу. У Эглантина может достать ума натравить на Неподкупного Дантона, но эта парочка начнет бодаться до посинения. Если Макс скажет «белое», Дантон тут же бросится доказывать, что «черное». Стало быть, Фабр не узнает правды. Замечательно. Он может сколько угодно таскаться в Консьержери, дергать за ниточки — но при том будет оставаться в зависимости от него, Колло. А Колло, в свою очередь, будет охотно подкармливать его обещаниями и всякий ночь укладывать в постельку, себе на радость. И все будут счастливы.
Кроме Шиповничка, ну так кто ж его спрашивает?
— Мы обсудим это на нынешнем вечернем заседании Комитета, — вынес свой приговор Робеспьер. — У тебя все? Тогда займись чем-нибудь полезным. Съезди в Люксембург, помоги Ленде разобраться с этими обезумевшими женщинами. Но! — Максимильен наставительно поднял тонкий палец. — Постарайся обойтись без увечий, жалоб и обесчещенных патриоток. Ты меня понял, Колло?
— Да понял, понял, не дурак…
«Хотя бы поблагодарил, хрыч сушеный, пудреный, никуда не годный!»
* * *Она стала маленькой лодочкой, плывущей по затянутой туманом широкой реке, лодочкой, увлекаемой течением и приткнувшейся в конце концов к берегу. Бесформенные, расплывчатые очертания обрели резкость, и Либертина поняла, что лежит на чем-то мягком, смотря в потолок, расписанный бледными, чуть облупившимися розами. А повернув голову влево, она увидела сидевшую в кресле незнакомую молодую женщину в скромном домашнем платье — женщину с узлом каштановых кос на затылке, уютно-привлекательную, словно лучившуюся спокойной доброжелательностью. Женщина читала, изредка поглядывая на Либертину.
Заметив, что маленькая танцовщица открыла глаза, дама не спеша отложила книгу и поднялась. Либертине понадобилось несколько мгновений, чтобы сообразить — незнакомка в тягости, причем на изрядном сроке — и тут перед ее лицом возникла фарфоровая кружка с носиком-поилкой.
Либертина пила долго, приходя в себя, озираясь и прислушиваясь к собственному телу. Удивленно взглянула на собственные кисти, аккуратно перевязанные бинтами, скривилась, ощутив, как неприятно режет в левом боку — словно кости скребут о кости. Где она, что с ней произошло, кто эта женщина — сиделка?
— С возвращением в мир живых, — мягко произнесла незнакомка. — Меня зовут Беатрис, а ты — Либертина…
— Катрин, — маленькая танцовщица с трудом признала свой голос, скрипучий и какой-то неприятный. Либертина умерла, Либертины больше нет и никогда не будет.
— Хорошо, пусть Катрин, — столь же невозмутимо согласилась Беатрис. — Не волнуйся, ты в безопасности. Когда ты ушла и не вернулась, Франсуа обеспокоился и принялся тебя разыскивать. К сожалению, мы наткнулись на тебя только вчера — в лазарете при бывшем монастыре святой Екатерины…
— Кто такой Франсуа? — перебила Катрин. Рассыпанные кусочки складывались в мозаику, в картину, в воспоминания о драке на площади Старого Рынка, об ударах, страхе… о подвале. Подвале и раскачивающейся лампе, о державших ее руках, о…
Катрин зажмурилась. Беатрис умолкла, взяв ее за руку и согревая холодную ладошку маленькой актрисы своими ладонями, не высказывая напрасного сочувствия, но стараясь успокоить. Прося Господа благословить и не оставить милостью своей тех людей, что наткнулись на валявшуюся в переулке девочку и потрудились отнести ее в лазарет, за то, что Фабру посчастливилось отыскать свою пропавшую подопечную, и за то, что дух и тело Катрин оказались достаточно крепки, чтобы не позволить ей сломаться.
— Франсуа Фабр, помнишь такого? — наконец заговорила Беатрис, когда рыженькая девушка вновь открыла глаза. Сухие, без малейших признаков слез.
— Эглантин. Я просто не знала, что его зовут Франсуа. Вы его подруга, да? Это его дом? — Беатрис кивала гладко причесанной головкой в ответ на каждый вопрос. — Праздник! — Катрин попыталась вскочить, рухнула обратно и в панике заметалась по постели. — Праздник, а я все испортила! Всех подвела!
— Праздник уже состоялся, — за спиной Беатрис скрипнула открывающаяся дверь, пропуская Фабра. Завидев его, Картин сделала вялую попытку с головой укрыться под одеялом. — К моему величайшему сожалению, нам пришлось обойтись без Гения Юности, но в целом народ и Конвент остались довольны красочным балаганом. Беатрис, как она?
— Жить будет. Возможно даже, долго и счастливо, — откликнулась Беатрис. — Если вы оба не станете каждые четверть часа тормошить несчастного ребенка расспросами, дадите ей спокойно выспаться, а потом поесть. Похоже, вас, актеров, Господь лепил из какой-то особой глины, не такой, как прочих смертных — с такой яростью вы цепляетесь за жизнь. Все, дорогой, ступай.
Эглантин ободряюще улыбнулся ей на прощание — почти как прежде, теплым солнечным отблеском — и вышел. Он не прикрыл за собой дверь, и Катрин успела заметить шагнувшую ему навстречу долговязую фигуру, услышала пусть приглушенный, но знакомый голос. Потом дверь тихо захлопнулась, и Катрин перевела вопросительный взгляд на Беатрис. Молодая женщина заботливо поправила одеяло на постели.
— Что, девочка?
— Там… там Колло?
— Да, — спокойно, будто обсуждая сам собой разумеющийся предмет, подтвердила Беатрис. — Это Колло, и в последнее время он предпочитает жить у нас. Из-за меня… и из-за Франсуа. Это сложно объяснить, девочка… но так уж вышло.
— Я понимаю, — Катрин улеглась, закрыв глаза. — Я все понимаю. Я посплю, ладно?
— Конечно.
Беатрис уселась на прежнее место и раскрыла книгу на заложенной закладкой странице. Потрескивали дрова в печках, за окнами кружились первые робкие снежинки, безнадежно стараясь перекрасить грязную парижскую мостовую в белый цвет.
