Сергей ГОРОДНИКОВ - ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ Александра Македонского
Стасикрат кинул вверх белую розу, и, когда она упала на столик возле Александра, в третьем зале завыли египетские трубы, возвещая о начале торжественного шествия. Царь отвлёкся, со всеми оживился в терпеливом ожидании необычного развлечения. Кассандр, тихо ступая, отошёл, лишь бы очутиться подальше от глаз царя, но юность брала своё, и предвкушение яркого зрелища развеяло его недавний панический испуг. Он устроился возле знакомой молодёжи, ему тут же предложили ритон с красным вином, а улыбающаяся круглолицая гетера смоченным в белом вине платком стёрла размазанную кровь у него на лбу и под носом, после чего со смехом подарила волнующий поцелуй.
Бронзовые двери в третий зал вновь раскрылись, на этот раз медленно и плавно, и оттуда выбежали десять молодых босоногих египтян в масках павианов. Набедренные полосатые юбки были единственным одеянием на их полуобнажённых поджарых телах, а смуглая кожа бронзового цвета казалась прокалённой африканским солнцем. Подпрыгивая и кружась в наркотическом веселье, они во всю силу лёгких издавали возгласы павианьей стаи. За ними строго в торжественном порядке выступили из полумрака два ряда служителей храма главного египетского бога, Амона, и на груди всех слуг Амона был нарисован скарабей с головой сокола. Выходили они к яркому свету попарно, каждый удерживал на левом плече дубинку с изображением рыжего кота в воинственном настроении. Когда в персидский зал вышла десятая пара, оба ряда разом остановились, расступились, пропуская меж собой выход других служителей, ведомых главным жрецом храма, которые вместо дубинок удерживали на плечах белую ладью, несли её с мерной поступью.
Ладья как будто плыла к середине зала. Напряжённо следящий из клетки за ходом процессии тигр издал предупреждающий рык, но слуги Амона не желали замечать его и напротив царского ковра приостановились, застыли, потом осторожно опустили ладью на пол. Рёв труб разом прервался. Жрец храма в Фивах откинул мостик ладьи и шагнул к царю, чтобы плавным движением руки предложить ему подняться на борт к месту у рулевого весла. Без слов принимая приглашение, Александр начал сам привставать с подушек, но пошатнулся и едва не опрокинулся на столик, однако вовремя опёрся о локоть Клита. Вместе с близким другом он приблизился к мостику, а затем уже один продолжил восходить к рулевому веслу. С лёгкостью, как если бы царь весил не больше пёрышка, слуги подняли ладью на плечи, развернулись и с прежней размеренной поступью, управляемой пронзительными звуками труб, понесли её к выходу из персидского зала. Слуги с дубинками с изображением рыжего кота встретили ладью, окружили её, спереди плотнее, чем сзади, и подстроились к общему ходу процессии.
Едва окружённая слугами Амона ладья оказалась вблизи выхода в следующий зал, как из зева полутьмы с яростными воплями выбежали два десятка наголо обритых мужчин в чёрных набедренных повязках. Чёрные змеи своими изображениями обхватывали все дубинки в их руках, а на груди каждого приоткрывал большую пасть зубастый крокодил. Быстро выстроившись в два поперечных ряда, они плотно закрыли телами, перекрыли выход, выражая явное намерение никого не впустить в дверной проём. Египтяне в масках павианов возмущённо зашумели, как обезьяны завизжали и запрыгали вкруг ладьи. Нёсшие ладью слуги приостановились на месте и замерли. Вперёд них выступил жрец храма Амона. Ему навстречу из полумрака явился другой жрец, и на голове этого жреца была маска гиппопотама.
– Кто ты и что тебе нужно? – громогласно провозгласил он, глядя только на Александра, ожидая только от него ответа.
Даже Александр слегка вздрогнул, когда непонятно откуда сверху вниз и от стен к стенам по всему огромному залу громоподобно пронёслась волна звучания низкого величественного голоса:
– Я Гор, сын Изиды, сын Осириса, князь князей, царь царей Нижнего и Верхнего Египта, защитник своего отца, начало и конец Богов, владыка, с которым никакой царь несравним!
Александр согнал с губ тень улыбки, посерьёзнел и, как не чуждый артистизму истинный грек по воспитанию, повёл себя соответственно требованиям действа, которое выдвигало его в протагонисты.
– Твоя работа? – склонился к уху довольного Стасикрата Птолемей. Спросил он скорее для одобрения, а не ради объяснений, и не ждал, не получил ответа.
Жрец в маске гиппопотама преисполнился надменности и презрения.
– Я Сет, брат и убийца Осириса, – объявил он Александру, – царь Верхнего и Нижнего Египта. Уходи туда, откуда явился!
Греки и македоняне с растущей увлечённостью смотрели на происходящее у них на глазах, персы же старались скрыть за напускным равнодушием, что их оскорбляло столь очевидные намёки на долгое господство персидской державы в Египте, уничтоженное блистательными победами войска Александра.
Окружающие ладью служители храма Амона вскинули дубинки с изображением солнечно рыжего кота и, потрясая ими, возмущённо завопили. Но и среди их противников не нашлось малодушных, – потрясая дубинками с изображением чёрной змеи, они ответили воинственным кличем готовности к сражению. Распаляемые негодованием слуги Амона больше не в силах были сдерживать неукротимую ярость, бросились на тех, кто охраняли проход в третий зал. Свалка, крики, потасовка с применением мелькающих дубинок ничем не отличались от настоящих, однако не вызывали серьёзных увечий. Защитники прохода дрогнули, отступили в полумрак и, теснимые победителями, растаяли в нём. Египтяне в масках павианов обезумели от радости, они неистово орали, прыгали, топали ногами и громко хлопали в ладоши.
Гордясь одержанной победой, слуги храма Амона вернулись к процессии, вскинули дубинки на плечи и снова выстроились вокруг ладьи, чтобы вместе с нею продолжить движение вперёд. Их поверженные и рассеянные противники в бессильной злобе бегали за порогом, а в залах под сводами раскатисто звучал торжествующий голос.
– Да сотворит это царь в день, когда случится тревога и мятеж! Да будет изображён на его груди крылатый скарабей, когда он увидит тревогу, подобно тому, как сделал Ра-Хорахте, когда увидел тревогу сына. Да будет лицо скарабея – соколиное, с губами – коршуна. Удалитесь от него, о вы, враги! Он мститель бога, и имя его – Гор. Тогда скажет сам царь: "Я – мститель бога, и имя моё – Гор!" И пусть не боится царь, ибо враги его будут убиты пред ним, а его сердце возрадуется, и один будет убивать другого, как случилось с врагами Ра-Хорахте, когда Гор полетел на них Крылатым Солнцем.
При последних словах нёсшие ладью слуги остановились.
В некоторых углублениях в стенах третьего зала разгорался огонь. Свет, отражаемый позолоченными зеркалами, вытеснял полумрак под высокие своды, и отчётливо проступало египетское убранство. Только четыре маски печали были греческим дополнением к этому убранству, впалыми глазницами отрешённо наблюдали за происходящим сверху боковых стен. Страсти поутихли, и воцарился строгий ритуальный порядок. Греки, македоняне и персы, следуя из предыдущего зала за своим царём, трезвели, невольно подчинялись уверенному руководству жрецов.
Пятнадцать жрецов встречали ладью посреди зала. Справа от них возвышался постамент с тремя ступенями, и верхняя ступень заканчивалась у двух кресел трона фараонов. Ладью опустили, мягко поставили на ковёр из папируса. От ряда жрецов отделилась стройная женщина в белоснежном хитоне и с маской ибиса на голове. Она с достоинством подошла к ладье и, опираясь о руки слуг храма Амона, поднялась по мостику к Александру. Он стоял и смотрел на неё, холодея от неприятной догадки. Оказавшись рядом, она сняла маску, протянула её в сторону ближайшему слуге храма. Александр быстро справился с неприязненным удивлением при виде первой жены, хотя настроение его заметно испортилось.
– Ты когда вернулась? – потребовал он ответа, который знал заранее.
– Вчера...
– А-а, – прервал он её, как будто вспомнил. – Мне говорили.
Он ждал объяснений, и красивая женщина покорно склонила голову.
– Вы не велели допускать меня к себе, мой муж и повелитель. Но я так хотела вас увидеть.
На её большие выразительные глаза навернулась пелена слёз, однако она сдержала их, не позволив скользнуть на щёки. Она гордо выпрямилась.
– Вы женились на мне, чтобы иметь наследника, – принялась горько выговаривать женщина, уже веря, что так оно и было. – А теперь и его не хотите видеть и знать. Всё время пьянствуете. Отлучив меня, женились на дочери Дария... – Она тряхнула иссиня-чёрными волосами. – Я была бы спокойна, если бы вы оказались счастливы с ней, но вы и её отослали от двора, не допускаете к себе.
Александр раздражённо поморщился.
– Если тебе нужен кто-то для ссор, заведи друга. Я не буду препятствовать...
Рванувшись к нему яростной тигрицей, она наградила его звучной пощёчиной. И сама испугалась того, что посмела сделать. Однако Александр неожиданно обмяк, сгорбился, в глазах проступила безмерная тоска. Он взял в свою ладонь ударившие его тонкие пальцы, нежно накрыл их другой ладонью.
