Джералдин Брукс - Год испытаний
А потом произошло нечто странное. Мне вдруг послышалось, будто Анис шепчет мне на ухо: «Тот брадобрей, который принимал роды у твоей матери, знал только, как рвать зубы и ампутировать конечности. Он ничего не знал о теле женщины. А ты знаешь. Ты можешь это сделать, Анна».
Я исследовала тело младенца в утробе матери, осторожно проводя пальцами по всем выпуклостям и изгибам, пытаясь определить, что у меня под руками. Наконец я нащупала что-то похожее на ступню. Если я немного потяну за нее, то ягодицы подвинутся ближе, а за них удобно ухватиться. Я осторожно потянула ребенка за ножку, он немного переместился вперед. Медленно, поджидая, когда Мэри начнет тужиться, я тянула ребенка, а потом, когда потуги прекращались, отпускала его. Мэри мужественно переносила боль. Потом потуги участились, Мэри начала метаться по кровати и кричать. Я тоже кричала на нее, заставляя ее тужиться сильнее, а потом чуть не впала в отчаяние, когда в самый ответственный момент она перестала стараться и ребенок опять ушел внутрь. Наконец он появился на свет — маленький мальчик, весь в крови и слизи. Мгновение спустя он закричал.
Услышав крик младенца, Рэндолл влетел в комнату. Казалось, от счастья он не знает, что делать, — он то прикасался к мокрой головке сына, то нежно гладил по раскрасневшейся щеке свою жену. Элинор открыла ставни, и только тогда до меня дошло, что мы еще не перерезали пуповину. Мы послали Рэндолла за ножом и нитками. Миссис Момпелльон перерезала пуповину и завязала ее. Волосы у нее растрепались, она была вся забрызгана кровью, и я подумала, что сама, наверное, выгляжу не лучше. Мы рассмеялись. В это мрачное время, когда кругом царила смерть, мы ликовали и праздновали появление новой жизни.
Но даже тогда меня не покидала мысль о том, что скоро я вернусь в свой дом, где меня встретит мертвое молчание. Перед тем как уйти, я нашарила пузырек с опием в сумке миссис Момпелльон и быстро сунула его в рукав платья.
Глава 6
Мэгги Кантуэлл вернулась в нашу деревню на тележке. Было туманное утро, так что трудно было разобрать, кто там медленно поднимается в гору с тележкой. Джейкоб Меррилл, вдовец, живший ближе всех к Межевому камню, выскочил из дома и начал махать руками, отгоняя приближавшегося путника. Он решил, что это какой-то торговец, который оказался здесь случайно и не знает о том, что в нашей деревне свирепствует чума. Но фигурка все приближалась, и Джейкоб разглядел наконец, что это мальчик и что в тележке у него какая-то женщина. Мальчик с ног до головы был облеплен коричневой кашицей из гнилых яблок. Но когда он подошел поближе, Джейкоб узнал в нем Брэнда, помощника кухарки из Бредфорд-Холла. Сама она сидела в коляске.
Едва Брэнд дошел до камня, ноги у него подкосились, и он упал. Джейкоб послал своего сына Сета за пастором, а сам тем временем поставил котел с водой на огонь и велел дочери принести одежду, чтобы Брэнд помылся и переоделся. Я была в доме пастора, когда сын Джейкоба прибежал с этой новостью. Подавая мистеру Момпелльону пальто и шляпу, я попросила его взять меня с собой.
Когда мы подъехали, Мэгги все еще лежала в тележке — у Джейкоба Меррилла не хватило сил вытащить ее оттуда. Он укрыл ее одеялом, и, когда я сняла его, мне показалось, что она мертва — так она посинела от холода. Но больше всего меня потрясло ее лицо.
Левая часть осталась такой же, как прежде, хотя и была измазана гнилыми фруктами, а правая онемела и перекосилась, из закрывшегося глаза вытекал гной, разбитая губа вздернулась, как будто в какой-то жуткой ухмылке. Мэгги застонала и протянула ко мне руку. Я взяла ее за руку и стала говорить, что все будет хорошо, хотя сама не верила в это.
Джейкоб взял Мэгги за ноги, а мистер Момпелльон обхватил под мышками, и они вытащили ее из тележки и понесли в дом. Мистер Момпелльон ласково утешал ее, пытаясь сдержать свое возмущение. Брэнд, уже чистый, сидел у огня, завернувшись в одеяло. Дочь Джейкоба Меррилла Черити протянула ему большую кружку бульона, и он крепко схватил ее обеими руками. Черити держала одеяло как ширму, пока я снимала с Мэгги грязную одежду и мыла ее. А мистер Момпелльон присел на корточки перед Брэндом и стал расспрашивать о том, что с ними произошло.
Оказалось, что они благополучно прошли через Стоуни-Миддлтон, и хотя встречные старались держаться от них подальше, они выкрикивали приветствия и добрые пожелания и даже оставили для них у камня-указателя овсяный пирог и фляжку пива. Дальше по дороге один фермер разрешил им переночевать в его коровнике. Неприятности начались, когда они пришли в Бейкуэлл. День был рыночный, на улицах было полно народу. И вдруг кто-то из толпы узнал Мэгги и закричал: «Женщина из чумной деревни. Берегитесь! Берегитесь!»
Брэнд содрогнулся при этом воспоминании.
— Да простит меня Бог, я убежал и оставил ее. Я давно не был в Бейкуэлле и подумал, что меня никто не узнает. Вот я и решил, что без Мэгги я смогу добраться до родных.
Но Брэнд ушел недалеко, совесть погнала его обратно.
— Я услышал крики, испугался за Мэгги и вернулся. Я незаметно пробрался на площадь и спрятался за ларьком зеленщика. И тут я увидел, что там происходит. Они набрали гнилых яблок, которые сваливали в канаву на корм свиньям, и стали бросать их в Мэгги с криками: «Вон из нашей деревни!» Она и хотела побыстрее уйти, только вот, вы же знаете, быстро ходить она не может. Она растерялась, начала спотыкаться. Я подошел к ней, схватил ее за руку, и мы побежали. Они продолжали бросаться в нас яблоками. И тут ей стало плохо, ноги отказали ей, и она упала. Толпа еще больше взбесилась. Дети стали бросаться в нас камнями, и я подумал, что, если все возьмутся за камни, нам конец. Пастор Момпелльон, вы, наверное, меня осудите, но я украл тележку. У меня откуда-то взялись силы, и я затащил туда Мэгги. Ее владелец ругал меня самыми последними словами, но догонять не стал. Может быть, он подумал, что теперь тележка все равно заразная. И вот все это время мы добирались до вас.
Закончив свой рассказ, Брэнд разрыдался.
Пастор обнял мальчика за плечи и крепко прижал к себе:
— Ты молодец, Брэнд, ты все правильно сделал, даже то, что тележку взял. Ты из-за этого даже не переживай. Ты мог бы убежать, но ты думал не только о себе. Ты вел себя очень храбро. — Он вздохнул. — Эта чума, хотим мы этого или нет, сделает из нас героев. И ты — первый из них.
Черити принесла кружку бульона для Мэгги, и мы попытались покормить ее из ложки. Но нам это не удалось: бульон выливался у нее изо рта. На ее здоровом глазу появилась слеза. Бедная Мэгги! Еда так много для нее значила. Она была для нее и средством существования, и самым большим удовольствием в жизни. Что же с ней будет, если она не сможет даже есть?
— Да будут прокляты эти Бредфорды!
Эти слова буквально вырвались у меня из груди. Пастор посмотрел на меня, но в его взгляде не было упрека.
— Не волнуйся так, Анна, — сказал он. — Я думаю, что Господь Бог об этом уже позаботился.
Джейкобу Мерриллу и без того было трудно растить одному десятилетнюю дочку и шестилетнего сына, так что Мэгги Кантуэлл была бы для него слишком большой обузой. Он согласился на время приютить Брэнда. Я сказала, что могу забрать Мэгги к себе. Мы решили оставить ее до утра у Меррилла, чтобы она выспалась и согрелась.
Мистер Момпелльон отправился домой, а я пошла в таверну, чтобы договориться там о лошади с телегой на завтра. Было так холодно, что изо рта у меня шел пар, я даже побежала, чтобы согреться. Шахтерская таверна была известна на всю округу. Там обычно собирались любители выпить, а еще там проходили собрания Совета шахтеров, где решались все вопросы, связанные с добычей и продажей руды.
Внутри горел камин и было очень тепло. Для буднего дня народу было много. И конечно, среди прочих там был и мой отец. По нему было видно, что выпил он немало.
— А, дочка! Ты замерзла, иди сюда, я угощу тебя пивом, чтобы твои щечки опять порозовели.
Я покачала головой и сказала, что мне еще надо возвращаться на работу.
— К черту эту работу. Сам отец приглашает тебя выпить! А потом можешь пойти и сказать этому болтуну священнику, что в хорошей кружке пива мудрости побольше, чем в четырех Евангелиях.
Я и сама не знаю, зачем я сказала это. Жизнь с отцом должна бы научить меня, что нельзя перечить ему. Но моя голова, как я уже говорила, была забита стихами из Библии, и в ответ на его богохульство строки из Послания апостола Павла к ефесянам сами слетели с моих губ:
— «Никакое гнилое слово да не исходит из уст ваших, а только доброе для назидания в вере, дабы оно доставляло благодать слушающим».
Мужчины одобрительно гоготали над его словами, но, услышав мой ответ, стали смеяться уже над ним.
— Ну и язычок у твоей дочки! — сказал один из них, но при взгляде на отца мне захотелось зажать им всем рот.
