Юзеф Крашевский - Осторожнее с огнем
— Чертовски тряская дорога от меня в Домброву! — сказал он, потирая лоб рукою.
Все молчали; всех как бы оледенил приезд председателя, опекуна Юлии. Меньше всех, однако ж, поражена была Юлия, которая, в отплату за его невежливость, смело подошла к Яну и просила его на балкон, где приготовляли уже чай, куда также должны были идти Мария и Матильда.
— Кто это? — спросил он тихо.
— Мой опекун — председатель.
— Председатель! — сказал Ян, изменяясь в лице, что не скрылось от Юлии. — Ваш опекун?
— Да, родственник и опекун.
Едва молодежь вышла на балкон, как председатель, указывая на Яна, спросил у Старостины:
— А это же кто?
— Ян Дарский, — робко и почти дрожа, отвечала старушка.
— Дарский! — сказал опекун, подымаясь с кресла. — Сын… сын…
Глаза его сверкали, он дрожа сжимал губы.
— Сын того?..
— Сын знакомого председателю.
— Да, знакомого — врага! Что же он здесь делает?
— Юлия познакомилась с ним… на бале, и мы, то есть я, пригласила его.
— Зачем? — спросил, усмехаясь председатель. — Для чего?
— Полагаю, что я могу принимать кого мне угодно, — отвечала оскорбленная старушка.
— Конечно! Конечно! Увидим! Дарский! — ворчал он, дрожа и стуча палкой. — Увидим! Дарский! Голь! Мои враги!
Нахмурив брови, пожелтев еще больше, вертя шапку, лежавшую на коленях, бормоча что-то, сидел он, устремив глаза на балкон.
— Пригласили, но я его выпровожу!
Последней фразы не слыхала старушка, потому что начала разговор с подкоморной. Через минуту председатель, словно ему пришла какая-нибудь дикая мысль в голову, быстро схватился с кресла и, позабыв опереться на палку, заложив руки за спину, пошел на балкон. Проковыляв два или три раза вдоль балкона, с глазами, постоянно устремленными на Яна, как бы пожирая его взорами, председатель остановился против молодого человека в насмешливом молчании, но отошел, видя что это не действовало на Яна.
— Кажется, — сказал Ян, обращаясь к Юлии, — я не пришелся по вкусу этому господину.
Председатель услышал произнесенное довольно громко замечание.
— Вы не ошиблись! — грубо ответил он.
Ян поклонился.
— Будьте добры, представьте меня, — проговорил он Юлии.
— Господин Ян Дарский! — смело произнесла девушка.
— Я знаю об этом! — гневно отвечал председатель и отворотился.
Очевидно, он хотел унизить, выгнать гостя, но не решался.
— Не угодно ли вам погулять в саду? — предложил он, дрожа, молодому человеку.
— Весьма охотно, — отвечал Ян.
Юлия, умоляя, посмотрела на него, молодой человек одним взглядом успокоил ее. Он имел уже то преимущество перед опекуном, что был хладнокровен и владел собою, между тем, как тот, раздраженный воспоминанием, пламенел гневом и ненавистью. Медленно сошли они по ступенькам.
— Вы здесь зачем? — гордо спросил председатель.
— Я могу предложить вам подобный же вопрос, — сказал Ян вежливо.
— Как? Я? Родственник и опекун! И вы осмеливаетесь.
— Я сосед и гость и не думаю, чтобы в обязанности опекуна входила невежливость с гостями.
— Вы знаете, кто я?
— С каждой минутой узнаю больше и больше.
— А знаете вы прошедшее?
— Конечно, вашу вражду к моему отцу?
— Вражду? Нет — ненависть, жажду мщения, отвращение!
— Что же я скажу на это? Не думаю, однако ж, что бы мой отец, будучи истинным христианином, мог сохранять ненависть в сердце и жажду мщения.
— Я погубил его.
— Но отец мой вовсе не погиб.
— Я довел его до нищеты.
— У отца есть довольно для себя и для меня — больше нам не нужно. Что же касается до участия вашего в разорении моего отца, то восхваляться этим неблагородно. Притом же отец мой обеднел не по вашей милости, но от пожертвований, которыми может гордиться.
— Мы ненавидим друг друга. Это дом моих родных, дом особы, вверенной моей опеке, и я не желаю терпеть здесь ваше присутствие.
Говоря это, он застучал палкой, и думая, что устрашил молодого человека, приблизился на полшага к нему.
— Я приехал по приглашению Старостины, и мне кажется, никто кроме нее не имеет права удалить меня отсюда. И потому я остаюсь.
— Остаетесь?
Председатель бледнел, стучал палкой и дрожал от гнева.
— И я не имею права удалить вас отсюда?
— Кажется, что так.
— Один из нас должен, однако ж, удалиться.
— Предоставляю это вам, но я останусь до тех пор, пока мне угодно.
— Милостивый государь! Вы употребляете во зло мое терпение.
— Господин председатель! Вы забываетесь против тех, у кого вы находитесь, забываетесь против самого себя.
— Вы меня учите?
— Только предостерегаю.
— Говорю еще раз — я не хочу, чтобы вы здесь бывали!
— Согласен, если только Старостина повторит мне это.
Председатель пришел в бешенство и быстро отправился в сад, прихрамывая. Ян возвратился на балкон не без следов волнения на лице. Юлия, не слыша всего разговора, но догадываясь о его содержании, с трепетом разливала чай. Увидев Яна, она взглянула на него, но как взглянула! За один подобный взгляд можно вытерпеть вечные муки ада. Старостина, чувствуя себя немного нездоровой, удалилась в свою комнату, а подкоморная вышла на балкон к чаю.
Председатель бегал по саду, хромая и сгрызая остатки черных и желтых зубов своих.
Ян, словно после битвы, отдыхал в хаосе мыслей; все, что сбылось с ним, казалось ему какой-то грезой. Не мог он принудить себя улыбнуться, вмешаться в разговор, в общество; был как убитый. Только взор Юлии постепенно оживлял его.
— Что же мне делать? — говорил он сам себе. — Оставить этот дом? Ее? Отказаться? Не могу — уже поздно. Но что в будущем! Что за мучения! Сколько надо вытерпеть! Все для нее… Достанет ли у меня силы?..
— Подвигайтесь к столу, — сказала ему Юлия — не хмурьтесь! Разве хорошо быть грустным между нами?
— Грусть — непрошеный и неожиданный гость, который приходит и занимает место там, где его меньше всего ожидают.
— Не принимать его!
— Бедные гости! — шепнул Ян, придвигаясь к столику. — Их выгоняют, а им так бы хотелось остаться.
Одна только Юлия слышала эту фразу, сказанную вполголоса и не смогла ответить на нее. Подкоморная вмешалась в разговор и начала расспрашивать Яна об отце, хотя близком соседе, но которого она никогда не видала. Сын с любовью очертил спокойный быт старика, который, ни о чем не жалея, трудился с молитвой, утешал других и ожидал смерти, как желанной минуты соединения с давно утраченным другом.
Слезы навернулись ему на глаза. Юлия их не заметила, но не скрылись они от Марии, и у ней также две слезы блеснули на ресницах.
Ян видел эти слезы сочувствия, и что-то встревожило его сердце, снова непонятное чувство влекло его к Марии. Но это продолжалось недолго: на него смотрела Юлия.
Завязался общий разговор.
— Вы мне позволите еще приехать? — спросил Ян у Юлии, пользуясь шумом.
— Я же сама вас приглашала. Притворство не в моем характере — я искренна.
— А председатель?
— Мы можем не обращать внимания на его странности.
— Значит, приезжать?
— Когда вы оставляете наши края? — громко спросила Юлия.
— Не знаю еще сам… Неужели и вы меня удаляете? — спросил он тише.
— Я хотела уговорить вас остаться у отца, которого вы так любите.
— Есть у меня еще и другие обязанности.
— Жаль, — вмешалась подкоморная, — мы рассчитывали на вас, как на танцора!
— Я мало танцую.
— В самом деле?
— А кто не танцует, какая же в нем польза в обществе молодежи?
— Известно, — отвечала Юлия, — держит шаль, стережет кресла, флаконы.
— На последнее охотно соглашаюсь.
— А обладаете ли вы необходимыми для этого качествами: терпением, твердостью и мужеством?
— Это добродетели, которым я старался прилежно выучиться.
— Терпение? — сказала Юлия.
— Пусть испытают меня.
— Твердость?
— То же долгое терпение.
— Мужество?
— Есть многое, чего я боюсь.
— Например?
— О, многовато! Долго бы считать было.
— Первое?
— Людской ненависти.
— А терпенье?
— Пособит ли?
— Терпенье и мужество ходят рука об руку с кротостью, которая означает силу.
— Прекрасно вы говорите. Хороший учитель часто может внушить добродетели, которых человек не имеет.
Эта часть разговора была уже тише, потому что подкоморная начала что-то о бале, а Ян с Юлией продолжали беседовать, не будучи подслушанными.
— Хотите быть моим наставником? — спросил Ян тихо.
— C'est selon; прежде я должна знать качества моего ученика.
— Неограниченное повиновение, безусловная вера в учителя и что-то еще больше.
— Что же больше?
— Боюсь сказать.
— О, значит, вы немужественны.
