Ильяс Есенберлин - Гибель Айдахара
– А что в этом плохого? – с вызовом, грубо спросил Едиге. – Разве игривая Жанике хуже тебя? – И, словно мстя за прошлое, добавил жестко: – Ты мне надоела!..
Садат-бегим схватила себя за горло, пытаясь унять рвущийся из груди стон.
Батыр, не взглянув на женщину, повернулся и пошел прочь. Она долго смотрела, как взбирался он по тропе на крутой склон оврага, как придерживал бьющую по бедру кривую саблю, как катились из-под ног сухие комья бурой земли… В ушах гулко и часто звучала последняя фраза, сказанная Едиге: «Ты мне надоела!»
Не знал, не ведал батыр, какой ценой заплатит он за свои слова, не знал, что нет страшнее врага, чем покинутая женщина. Подобно змее, вылезет она из своей кожи, лишь бы отомстить за измену. Ей, старшей и любимой жене хана, было доступно многое.
Высоко, на кромке оврага, мелькнуло в последний раз сильное тело Едиге, а белые, вздрагивающие губы Садат-бегим прошептали ему вслед:
– Подожди, Едиге-мирза, за свои слова ты еще ответишь мне!..
Откуда обо всем этом было знать Тохтамышу – новому хану Золотой Орды?.. Кто бы осмелился даже среди тех немногих, знавших правду, рассказать ему о Садат-бегим – любимой жене и Едиге – верном и храбром эмире?
* * *Невелика речка Калка. Далеко ей до своих братьев Великого Дона и могучего Итиля, но так уж уготовлено ей судьбой, что дважды видели ее берега то, что не дано другой, более знатной реке увидеть даже однажды. В 1223 году (году овцы) в месяц июнь, одиннадцатого числа, встретились на берегу Калки монгольские тумены, ведомые батырами Джебе и Субедэем, с объединенным войском русских и кипчаков. Здесь одержали они первую победу в незнакомом краю, проложив тем самым путь на Русь кровожадным туменам Бату – основателя Золотой Орды.
И вот, когда минуло полтора столетия после той яростной битвы, судьбе было угодно, чтобы именно здесь встретились войска золотоордынского хана Тохтамыша и правителя Крыма – Мамая. Теперь им, потерявшим ставшую сильной и крепкой Русь, предстояло решить давний спор, кому владеть тем, что все еще именовалось Золотой Ордой.
Десятки тысяч воинов на низкорослых гривастых конях неспешно тянулись с двух сторон к берегам реки. Заканчивался апрель. Сквозь рано подсохшую землю уже пробивалась густая щетина молодой травы, и первые цветы, еще бледные и неяркие, тянули свои головки к сверкающему щедрому солнцу. Ничто, казалось, не предвещало грозных событий.
Угрюмо осматривал Мамай окрестности. На душе его было тревожно и неспокойно. Словно ураганный ветер унес ту решительность и уверенность, которые он обычно испытывал перед сражениями. Во всем были виноваты проклятые русские – картины битвы на Куликовом поле преследовали его днем и ночью. И еще тревожило Мамая то, что без азарта шли в поход его воины, видимо, и они хорошо помнили ярость русских воинов, и еще не забыли дыхание близкой смерти, и знали, что второй раз чуда может и не случиться, а значит, не выручат даже быстрые кони.
Без охоты ехал на новую битву и сам Мамай. Он чувствовал, что пришло время сразиться Тохтамышем еще не пришло. Он был уверен‚ что если будет тихо сидеть в своих владениях‚ то новый золотоордынский хан‚ лишивший его власти‚ еще долго не решится напасть. Нужен был хотя бы еще один спокойный год, чтобы воины‚ уцелевшие в битве с русскими‚ забыли страх‚ надо было набрать новых и научить их правилам боя. О встрече с Тохтамышем Мамай даже боялся думать. Прежде надо было расплатиться за пережитый позор с русскими‚ вновь заставить признать его власть. Вот тогда-то… Но Тохтамыш не собирался ждать. Его воины устали от безделья‚ им хотелось добычи‚ они жаждали крови врага‚ и потому им снились лихие скачки‚ звон сабель и храп взметнувшихся на дыбы коней. Этого хотели воины… Но дальше всех смотрел их хан. Он боялся, что время снова сделает Мамая сильным‚ а тогда трудно будет предсказать исход борьбы. Именно поэтому двинул Тохтамыш свои тумены во владения правителя Крыма‚ и тому ничего не оставалось другого‚ как выступить навстречу приближающемуся врагу. И снова на монгольском и кипчакском наречии‚ как и много лет назад‚ зазвучало слово Калка.
Где-то в глубине души‚ сквозь все чаще охватывающее Мамая отчаяние‚ пробивалась робкая надежда‚ что битва не состоится. Нередко бывало в степи‚ что в самый канун сражения два войска‚ не сговариваясь‚ расходились в разные стороны. Каждый предводитель обычно легко находил после объяснение своему поступку‚ и никто не решался усомниться в его правильности.
Человека‚ которого однажды укусила змея‚ страшит даже полосатая веревка: воина‚ недавно испытавшего поражение‚ перед новым сражением всегда мучат сомнения. Едва войско Мамая достигло берегов Калки‚ Мамай послал гонца к Тохтамышу с такими словами:
– У нас у обоих почти сто тысяч воинов. Завтра нить жизни многих из них оборвется. Причиной тому будем мы. Не лучше ли нам‚ чтобы решить давний спор‚ если‚ конечно ты не боишься‚ выйти завтра на поединок? Пусть аллах и судьба‚ которую он держит в своих руках‚ решит‚ кому должна принадлежать победа и Золотая Орда. Победителю же обязаны будут подчиниться оба войска. Тот‚ кто станет его предводителем‚ пусть велит воинам повернуть свои копья в сторону внешних врагов Орды‚ и прежде всего против неверных гяуров – русских.
Не в обычаях степных владык было так говорить. Их долг был повелевать и не думать о судьбах воинов. Поэтому непонятен и дик был поступок Мамая. Чем руководствовался он‚ посылая своего гонца к Тохтамышу‚ никто не знал. Быть может‚ он не верил в свою победу‚ а быть может‚ чувствуя близкий конец решил лучше с честью пасть в поединке‚ чем умереть где-нибудь в овраге во время бегства, прирезанным собственным нукером-изменником‚ решившим купить свою жизнь за его голову.
Когда люди Мамая прибыли в стан Тохтамыша‚ хан только что вернулся с осмотра своего войска‚ готовящегося к завтрашнему сражению. Рядом с ним были батыры Едиге‚ Кенжанбай‚ Урусходжа.
Тохтамыш не пригласил послов в походный шатер‚ а велел им говорить слова‚ посланные ему Мамаем‚ прямо на улице‚ перед всеми.
Кастурик‚ бледный‚ как будто из него выпустили всю кровь‚ слово в слово‚ передал послание правителя Крыма. Те‚ кто окружал Тохтамыша‚ затаили дыхание. Едиге из-под нахмуренных бровей с интересом наблюдал за ханом‚ ожидая его ответа. Глаза Тохтамыша вдруг встретились с глазами батыра‚ и он угадал‚ о чем думал Едиге. Дикая злоба вспыхнула в нем‚ и он едва справился с ней. «Ты думаешь обиженный батыр‚ что я откажусь от поединка?! Жизнь сладка!.. Ты ошибаешься во мне!» На миг показалось‚ что‚ пожалуй‚ стоит принять предложение Мамая‚ потому что сила еще есть в руках‚ а сидит он в седле по-прежнему крепко и уверенно‚ как это было в молодости‚ но Тохтамыш сейчас же подавил в себе это желание.
Переводя взгляд на Кастурика‚ он сказал властно:
– Разве не знает Мамай закона степи‚ что хан никогда не выходит на поединок с простолюдином? Разве Мамай забыл‚ что я чингизид‚ а он низкого происхождения? Голову простого человека снимет простой‚ а голову хана – хан. Если же он хочет узнать‚ как я владею мечом и точна ли моя стрела‚ пусть вышлет на поединок чингизида‚ равного мне по крови‚ Гияссидина Мухаммеда – хана Крыма.
Подобие улыбки тронуло губы Едиге. Он знал‚ что Тохтамыш поступит именно так и не рискнет подставить свою голову под меч Мамая. И Гияссидин Мухаммед никогда не решится на этот поединок‚ потому что он труслив и умрет раньше‚ чем обнажит свой меч.
Коротко глянув на Едиге‚ Тохтамыш сказал:
– Если Мамай не знает куда деть свои силы‚ то пусть он выйдет на поединок с моим эмиром Едиге. Они равны по происхождению. Каждый должен помнить‚ кем были его предки.
Это были слова‚ сказанные уже не только для послов‚ но и для Едиге‚ слова‚ в которых сквозило желание еще раз унизить перед всеми батыра.
Тохтамыш ожидал‚ что самолюбивый Едиге сорвется‚ ответит дерзостью‚ но тот лишь наклонил голову и‚ чуть выдвинув меч из ножен‚ снова вогнал его на место‚ тем самым показав‚ что готов выполнить волю своего повелителя.
– Передайте Мамаю‚– жестко сказал Тохтамыш‚– Завтра‚ с восходом солнца я двину свои тумены. И каждому‚ кто встанет на моем пути‚ не будет пощады!
Кастурик не проронил ни слова. Едва заметно наклонив голову‚ он повернулся и начал спускаться с холма. Сопровождающие его батыры простились с ханом низким поклоном и тоже заспешили вниз.
Хищно сощурив глаза‚ Тохтамыш молча смотрел им вслед‚ потом негромко отдал приказ нукерам:
– За непочтение ко мне повелеваю догнать Кастурика и отрезать ему голову. Наши слова передадут Мамаю эти два батыра.
Нукеры торопливо бросились выполнять приказ хана‚ но Кастурик‚ словно почуяв нависшую над ним опасность‚ вскочил на коня и ударил его камчой.
