Джефри Триз - Фиалковый венец
Лицо Алексида вытянулось. Отцу не внушит уважения наставник, который учит даром. Он ведь любит повторять, что даром в жизни ничто не дается. Вот почему все считают Милона замечательным учителем — он требует за свои уроки очень высокой платы.
Сократ заметил его разочарование и улыбнулся.
— Я ведь никого ничему не учу, — сказал он. — Так с какой стати я буду брать с моих друзей деньги? Я еще ни разу не позволил, чтобы мне платили.
— Но ведь ты же учишь нас! — горячо возразил Алексид. — Только слушая тебя, я уже узнал очень много.
— Да неужели? — Сократ как будто был в нерешительности. Будь Алексид старше и самоувереннее, ему, пожалуй не миновать бы града вопросов, после которых он почувствовал бы себя ощипанным цыпленком, но Сократ благоволил к юности и избавил его от этого испытания.
— Рад слышать это, — продолжал он лишь с чуть заметной усмешкой, — но только я здесь ни при чем. Все, что ты понял, с самого начала было вот тут, — постучал он толстым пальцем по загорелому лбу юноши. — А я лишь немного помогаю скрытым тут мыслям добраться до языка, чтобы человек мог облечь их в слова и как следует проверить.
— Я… прости меня, Сократ… я ведь думал…
— Не смущайся, милый юноша. Если тебе нравится слушать наши разговоры, слушай их сколько хочешь.
— Спасибо! Ты ведь не думаешь, что я слишком молод или…
— Поиски мудрости долги и трудны, — снова улыбнулся Сократ. — Если ты готов к ним, то, чем скорее ты их начнешь, тем лучше. — И, повернувшись, он побрел дальше.
— Расскажи мне про него, — попросила через несколько дней Коринна, когда они с Алексидом удобно расположились на уступе у входа в пещеру. Сирень уже отцвела, но старая каменоломня пестрела звездами распустившихся олеандров. Только что кончился урок игры на флейте, и теперь, прежде чем приступить к чтению трагедии Софокла, которую Алексид принес на этот раз, они ели смоквы и болтали.
— Ну, он довольно смешон с виду, — начал Алексид, — и смахивает на сатира…
— И не страшно тебе говорить такие вещи здесь, в горах? — перебила она его шутливо, но в ее голосе чувствовалась робость.
Коринна не была такой суеверной, как Лукиан, но ей не хватало широты взглядов, которой учился Алексид у своих новых друзей. А вдруг сатиры и в самом деле есть? И вот сейчас перед ними появится козлоногое чудище с лошадиным хвостом, оскорбившись, что его сравнили с каким-то философом.
— Не бойся, — успокоил ее Алексид. — Сократ говорит, что их просто выдумали поэты.
— Ну, так рассказывай про него дальше.
— Он удивительный человек. Он необычайно подвижен, несмотря на большой живот. По-моему, в молодости от был неплохим атлетом и до сих пор не бросил упражнений. Он отличился на войне, и ему присудили награду, но он настоял, чтобы ее отдали кому-то другому — человеку, которого он перед этим спас в битве.
— Он тебе сам про это рассказал?
— Ну, конечно, нет! Мне рассказали его друзья.
— А какие они — эти другие мальчики?
— Да они вовсе не мальчики, я там намного моложе всех. Они уже взрослые люди. Вот, скажем, Ксенофонт. Такой молодец! Только, по-моему, не слишком умный — больше думает о лошадях, о собаках да о военной службе, — но зато с ним интересно разговаривать. И еще Платон. Ему двадцать лет. И он все умеет — отличается в состязаниях, особенно в борьбе, и к тому же сочиняет стихи и собирается написать трагедию. Как я, — добавил Алексид, грустно вздохнув. — Да только мне и пробовать не стоит — не могу же я тягаться с такими, как он!
— Мне Платон не понравился бы, — заметила Коринна, стараясь его утешить. — Он чересчур уж хорош.
— Нет, он бы тебе понравился, — сказал Алексид. — Вы с ним смотрите на вещи одинаково.
— Как так?
— А он считает, что женщины не глупее мужчин и должны получать такое же образование.
— Вот это правильно! — Коринна захлопала в ладоши. — Расскажи еще что-нибудь.
И Алексид продолжал рассказывать ей о Сократе и о замечательных молодых людях из его кружка, пока удлинившиеся вечерние тени не напомнили им, что настало время возвращаться в город. Алексид нес под мышкой свиток трагедий, который они так и не развернули.
…Дома мать встретила его тревожным взглядом, а Теон сказал:
— Тебя искал отец.
Ника дернула его за локоть и шепнула:
— Что ты натворил, Алексид? Мне ведь никогда ничего не рассказывают.
— Право же, Ника, я не знаю…
Но тут в дворик быстрым шагом вошел отец. Вот оно! Алексид приготовился к худшему: кто-нибудь видел, как он входил в харчевню, чтобы поговорить с Каринной, или…
— Алексид!
Голос отца был строг, но спокоен. Последнее время Леонт старался не забывать, что Алексид уже больше не мальчик. Теперь он не приказывал, а старался разговаривать с ним, как мужчина с мужчиной, но старые привычки часто давали себя знать. Даже Филиппу, когда он приезжал в отпуск, приходилось выслушивать от отца суровые выговоры.
— Что, отец? — спросил Алексид, подходя к нему.
Они остановились под смоковницей. В одной из дверей показался было Парменон, но тут же юркнул обратно в дом. Во дворе стало удивительно тихо, однако Алексид не сомневался, что Теон и Ника притаились где-нибудь поблизости и изо всех сил стараются разобрать, что говорит вполголоса отец.
А тот говорил:
— Мне было грустно узнать, то мой сын заводит крайне нежелательные знакомства.
Значит, он все-таки слышал про Коринну! Но чем так уж страшно это знакомство? Кровь прилила к щекам Алексида, но он попытался ответить отцу столь же сдержанно:
— А почему оно нежелательно?
— Неужели ты не понимаешь? — спросил Леонт тем же спокойным тоном. Ведь этот Сократ — притча во языцей.
Ах, так, значит, дело не в Коринне, а в Сократе!
— Но почему, отец! — смущенно пробормотал он.
— Во-первых, он безбожник — он не признает наших богов. Тех юношей, которые попадают в его сети, ждет верная гибель.
— Это несправедливо…
— Нет, это правда, Алексид. Я не слишком виню тебя, то ты сам не сумел в нем разобраться. Он хитрый старик и умеет войти в доверие к молодым людям. А потом заставляет их забыть все те правильные и нужные вещи, которым их учили, и набивает им голову всякой ядовитой чепухой.
— Но ведь… — растерянно бормотал Алексид, пытаясь найти хоть какое-то сходство между тем Сократом, которого он знал, и человеком, которого описывал отец.
— Алкивиад[25] попался на его удочку, и какова была его судьба? Он мог стать украшением Афин, а вместо этого продал родину врагу! И не один он плохо кончил. А что за юношей собрал Сократ вокруг себя теперь? Вот Платон — его дядя Хармид считается одним из самых опасных противников нашей демократии. Или Ксенофонт, который открыто восхищается порядками Спарты. Приятно ли мне, что мой сын знается с подобными людьми? — Алексид хотел было возразить, но Леонт поднял палец, требуя, чтобы его не перебивали. — К счастью, ты еще очень молод. Ты можешь больше не встречаться с ними, и все кончится хорошо. Но помни: больше ты с ними не знаком. С этой минуты! Сократ и его вздорное учение погибельны для юношей. — Он ласково положил руку на плечо Алексида. — Но с тобой ничего дурного не случится. Я этого не допущу — ты мне слишком дорог.
Глава 9
ТРАГЕДИЯ… ИЛИ КОМЕДИЯ?
«Ру-у, ру-у, ру-ру-ру!» — заворковал лесной голубь, и обрывы вокруг заброшенной каменоломни ответили ему негромким эхом. Пригнувшийся в кустах Алексид заметил на обрыве яркое пятно. Значит, Коринна, как всегда, пришла в пещеру раньше его. Хитон у нее был золотистый, как цветок крокуса. Девушка стояла у края расселины и оглядывалась по сторонам.
«Ха-ха-ха!» — раздался насмешливый крик сойки в кустах сирени у самых ее ног. Корина улыбнулась и посмотрела вниз:
— Ты меня не обманешь, Алексид! Хотя, честно говоря, я было поверила, что это и вправду ворковал голубь. Ну, влезай же сюда.
Алексид поставил ногу на развилку, ухватился за протянутую руку Коринны и одним прыжком очутился на уступе рядом с ней.
Она притворилась рассерженной:
— Ты просто язва! Хорошо бы и вправду это был лесной голубь. Я еще ни разу не видела тут голубей и не слышала их.
Корина вела счет птицам разных пород, которые залетали в каменоломню. Дятел, кукушка, сорока, сойка, сокол, куропатка — список все увеличивался. У маленького водопада они один раз видели зимородка и не сомневались, что где-то поблизости должен жить соловей. Они даже собрались было как-нибудь остаться тут на всю ночь, чтобы его послушать, но потом решили, что во всех отношениях будет благоразумнее этого не делать.
— Мать покажет мне соловья! — с сожалением сказала Коринна.
Горго не была строгой матерью, ее добродушие не уступало ее толщине, но и она не потерпела бы ночных прогулок.
«Как и отец, — подумал Алексид, — хоть он даже и не знает, что на свете есть Коринна».