Ханна Мина - Парус и буря
Но Таруси не слышал уже ни громыхания грома, ни завывания ветра. Прислонив голову к стене, он так и заснул на стуле, не досказав самому себе эту прекрасную легенду, которую он услышал когда-то от одного моряка…
ГЛАВА 13
— Таруси! Таруси!
— Ну, чего тебе?
— Вставай! У тебя шея не переломилась? Как это можно спать на стуле?
— Можно, как видишь. Сел вот и уснул. Который час?
— Поздно. Посмотри, солнце как высоко!
Таруси сладко потянулся, так что даже хрустнули суставы. Попытался встать, но не смог — ноги затекли. Потер виски и покрасневшие от сна глаза. Попросил Абу Мухаммеда приготовить кофе.
Абу Мухаммед молча скрылся за стойкой. За время их совместной жизни Абу Мухаммед хорошо усвоил, что спрашивать сейчас о чем-либо Таруси бесполезно, все равно он ничего не добьется. И уж совсем ни к чему отчитывать его за то, что шатался где-то в такую шальную погоду. Пусть лучше выпьет сначала чашку горячего кофе. Оба они проснулись в это утро в мрачном настроении. Абу Мухаммед видел во сне своего сына, который умер от туберкулеза в Тартусе несколько лет назад. Таруси снилось море, его «Мансура», и еще во сне он все дрался с Салихом Барру. И у того и у другого сны были несвязные, отрывочные, сумбурные. Они напоминали скорее кошмары, после которых обычно просыпаешься еще более усталым, с тяжелой головой и в удрученном состоянии.
Абу Мухаммед распахнул дверь, и кофейню сразу залили солнечные лучи. Таруси зажмурился, затем широко открыл глаза и увидел гладкое как зеркало море с играющими на нем солнечными бликами. Море, казалось, улыбалось земле, земля — солнцу. Весь мир был залит светом, радостью и покоем. Таруси, захватив чашку кофе, вышел и сел на камень у края скалы. В это светлое, безмятежное утро под ласковыми лучами солнца он тоже вдруг ощутил неизъяснимую радость и счастье жизни. Омытые дождем скалы и камни так и сияли, купаясь в ласковых лучах солнца. Уставшие после бури волны лениво ластились к берегу, будто заигрывая и прося прощения за вчерашнее буйство. Белые чайки, которые вчера перед бурей с тревожным криком кружили над водой, теперь, почувствовав себя в полной безопасности, беззаботно парили над лазурной гладью моря. Рыбаки, спустившись к своим фелюгам и лодкам, приводили в порядок разбросанные ветром снасти и все свое нехитрое хозяйство. Вот они — кто с сетью, кто с удочкой — идут к морю, надеясь на богатый улов. И в предвкушении его глаза рыбаков уже заранее светятся радостью. Если даже не повезет, они все равно благодарны аллаху, пославшему после бури такое прекрасное утро.
Один за другим в кофейню стали подходить завсегдатаи: кто с сетями, чтобы их тут же починить, кто подкрепиться кофе перед тем, как спуститься в порт, кто-то уже шел с небогатым уловом, держа, как копье, удочку на весу, а кое-кто приходил в кофейню, чтобы просто убить время.
Появился и Халиль Арьян, с опухшими, покрасневшими глазами, отекшим лицом, взъерошенными волосами. Бедняга, очевидно, еще не пришел в себя после вчерашней «рюмки лекарства». Хмель пропал, а заботы остались. Наступил новый день, и надо думать, как заработать опять кусок хлеба.
— Как чувствуешь себя, Абу Мухаммед? — бросил он мимоходом. — У тебя случайно нет наживки?
Он выпил чашку кофе, взял свои удочки, баночки, маленькую корзинку и не спеша направился к берегу.
В кофейне начался обычный трудовой день. Точно каждый в свой час приходили постоянные посетители. Одни заказывали чай, другие — кофе, третьи — наргиле. Все плотнее становилось облако табачного дыма. Громче звучали голоса.
Немного позже обычного пришел Ахмад. Едва переступив порог, он закричал:
— А ну, кто хочет переброситься в басиру?
Абу Мухаммед недовольно покосился в его сторону: «Ну вот, явился, паршивец. Опять поднимет шум-гам!»
Около десяти часов в кофейню вошли полицейские, которые накануне наведывались дважды. Таруси поднялся им навстречу.
— У вас какое-нибудь дело ко мне? — спросил он сухо.
— Нет, просто так зашли… Ты что, посетителям не рад?
— Почему же? Гостям всегда рады. Кофёйня для всех открыта. Добро пожаловать! Только вот беда — угощать нечем. Война. На рынке ничего хорошего не найдешь, разве что чесотку можешь подцепить от приблудных собак.
Полицейские, поняв намек Таруси, натянуто улыбнулись. Чесотка в самом деле стала бичом для всего города. Ее лечили серной мазью или просто примочками с морской водой. Эту заразу занесли сюда, по всей вероятности, английские и французские солдаты. Нашлись, правда, люди, которые утверждали, что причина эпидемии в плохом питании. Но им резонно возражали:
— Все беды от них — от этих приблудных собак.
В городе иначе, как приблудными собаками, иностранных солдат никто не называл. Поэтому более чем прозрачный намек Таруси нельзя было не понять.
— Мы вчера приходили сюда, но не застали тебя.
— Не знал, что пожалуете, а то бы никуда не ушел. Ждал бы вас в кофейне.
— Ну, это не обязательно! У нас тут одно дельце есть. Хотели бы у тебя спросить…
— К вашим услугам. Пожалуйста, слушаю вас.
Полицейские замялись, не зная, как лучше начать.
— Ну, как вообще-то у тебя дела? — начал издалека один из них.
— Благодарение аллаху, пока не жалуюсь.
— К вечеру, наверное, торговля идет побойчее, людей ведь приходит больше?
Таруси посмотрел на полицейского в упор, отложив сигарету в сторону:
— Ты это о чем?
— Да просто так поинтересовался. А что, нельзя разве спросить?
— Почему же нельзя. Спрашивай, только пояснее. Нечего ходить вокруг да около.
— Мы хотели у тебя вот что узнать: Абу Хамид заходит к тебе, бывает у тебя вечерами?
— Как понимать ваш вопрос — как официальный или неофициальный?
— Неофициальный.
— Тогда я не буду на него отвечать.
— А если официально?
— Тоже не буду отвечать. Хоть в тюрьму сажайте.
Полицейские смешались — не ожидали такого ответа. Таруси поставил их в тупик.
— Думаем, до тюрьмы не дойдет, Таруси. Ты должен ответить на наш вопрос: придет он сегодня в кофейню или нет?
— Не знаю.
— Ну и на том спасибо.
— Всего доброго!
Полицейские ушли явно неудовлетворенные. Они хорошо знали Таруси. Если он сказал нет, то от него ничего уже не добьешься. Разве только осложнишь еще больше отношения с ним. Поэтому-то они и предпочли лучше удалиться. Когда у них и появлялось какое-нибудь дело, связанное с кофейней Таруси, то они действовали всегда исподволь, стараясь создать впечатление, что заходят просто так, как хорошие знакомые Таруси. Но он обычно не клевал и на эту удочку. «Если змея ластится к ногам, — говорил он, — это не значит еще, что ее можно совать себе за пазуху».
Что касается Абу Мухаммеда, то он глух и нем. Он твердо следовал совету, который дал ему однажды Халиль Арьян: «Когда тебя спрашивают о чем-нибудь, держись всегда крепче за букву «н», на все вопросы отвечай: «Нет, не знаю». Он так и делал. О чем бы его ни спрашивали, ответ был один: «Не я тут хозяин, а Таруси. Спрашивай у него».
Проводив полицейских взглядом, Таруси подошел к Абу Мухаммеду:
— Беги к Абу Хамиду и скажи: мол, там узнали. Он догадается, поймет, в чем дело. А если полицейские будут еще приходить в мое отсутствие, на их вопросы ничего не отвечай. Здесь кофейня, а не полицейский участок! А к ним на службу я не нанимался.
Таруси сел около стойки и закурил сигарету. «Да, Абу Хамиду теперь не придется слушать радио в кофейне, — подумал Таруси. — Но какая сволочь все-таки донесла?»
Таруси вышел из кофейни, постоял немного у обрыва и снова вернулся. Он мучительно раздумывал: кто же донес на него в полицию. «А может быть, это работа Абу Рашида?» — мелькнула вдруг у него скорее робкая догадка, чем уверенная мысль.
Таруси почти забыл уже драку с Салихом Барру. Он надеялся, что и Абу Рашид поставил на всем этом точку. Таруси в свою очередь старается сейчас как можно меньше вмешиваться в дела порта. Вроде бы на этом его конфликт с Абу Рашидом мог быть и исчерпан. А оказывается, назревает новый. Абу Рашид, выходит, оружие не сложил. Хочет опять дать бой. Что ж, не в обыкновении Таруси уклоняться от боя. Жизнь научила его не отступать перед трудностями, не обходить их, не лавировать, а смело идти в атаку, бороться из последних сил, до конца, до полной победы.
Таруси глубоко вздохнул, расправил грудь, будто готовился принять бой сейчас, сию минуту.
И вдруг он заметил в дверях знакомую фигуру — это был его старый приятель капитан Салим Рахмуни.
— Кого я вижу! — радостно воскликнул Таруси, поднимаясь ему навстречу. — Добро пожаловать, капитан Салим!
Они обнялись.
— А ну-ка, дай я на тебя посмотрю, — сказал Рахмуни, дружески похлопывая его по плечу.
— Рад служить тебе, капитан! — отчеканил Таруси.
