Самид Агаев - Седьмой совершенный
– Скажи, любезный, - спросил он дабира, - если я возмещу ущерб, меня оставят в этой должности?
– Я уверен, - заулыбался чиновник, - никаких распоряжений не было на этот счет.
Сахиб аш-шурта вернулся в дом и прошел на женскую половину. Анаис спала, разметавшись по постели. Он сорвал полог в стенной нише, выбросил одежду, висевшую там, опустился на колени и отодрал половицы. Все свои деньги он хранил здесь, в металлическом ящике. До Ахмад Башира, все еще продолжавшего внутренний диалог с дабиром, не сразу дошло, что пальцы не ощущают привычного холода металла. Не веря осязанию, он просунул голову в дверную нишу и заглянул в яму... Тайник был пуст. Пятьсот тысяч динаров, собранных им за пятнадцать лет службы в полиции, и золото, которого недосчитались в Кайруане, исчезли. Сахиб аш-шурта долго сидел недвижно, глядя перед собой, время от времени цедя сквозь зубы: "Ах ты тварь". Никто, кроме жены, не мог этого сделать, она одна была посвящена в тайну хранилища. Из оцепенения его вывел голос Анаис: "Что случилось?" - сонным голосом спрашивала она.
– Ничего, милая, - глухо отозвался Ахмад Башир, - лежи, лежи.
Он поднялся, подошел к двери и крикнул евнуха. Али появился тут же, словно стоял за дверью.
– Иди, - сказал сахиб аш-шурта, - иди передай Бахтияру, что я велел комиссии убираться к дьяволу, буду отдыхать, и чтобы ни одна собака, не смела меня беспокоить.
После этого он закрыл дверь, разделся и лег рядом с Анаис...
На следующий день сахиб аш-шурта был вручен фирман о снятии его с должности. Ахмад Башир поглядел на дату, приказ был подписан несколько дней назад.
– Как быстро вы успели обернуться, - усмехнулся он, расписываясь в получении, - до Кайруана путь неблизок.
– Вам надлежит освободить дом, - невозмутимо заявил дабир, - жилье казенное, его займет ваш преемник.
– Уж не ты ли? - спросил Ахмад Башир.
– Ну что вы, - улыбнулся дабир - мы по другой части.
Ахмад Паша вернулся и сказал Анаис, которая сидя перед зеркалом, расчесывала волосы.
– Собирайся, душа моя, мы переезжаем.
– Куда? - удивилась Анаис.
– В кайсару. Не забудь мою черную чалму, говорят, при дворе халифа этот цвет предпочтителен. Скоро мы уедем в Багдад. Да, - после небольшой паузы, словно убеждая себя, добавил Ахмад Башир, - я думаю, что скоро.
* * *Утром ходжа Кахмас в сопровождении двух стражников отправился в здание суда. Из ворот тюрьмы он выходил с опаской, стражники, на его взгляд, не проявляли достаточного рвения, оберегая его персону, шли с ленцой, зевая. На некоторых оживленных улочках, ему даже приходилось сталкиваться с прохожими. Это было опасно для его жизни. Ходжа Кахмас хотел, чтобы перед ним расступались, как бывает, когда идет вельможа в сопровождении охраны, но он почему-то производил впечатление арестанта. У суда, который находился в одном из помещений мечети, было многолюдно: истцы и ответчики, ведущие тяжбы, сидели группами, в окружении сторонников; муллы, готовые за несколько дирхемов заключить или расторгнуть брак; писцы, с висящими на груди чернильницами, которые за полдирхема могли составить любое прошение или написать письмо и отнести его на почту; несколько бездельников, готовых за скромную, по их понятиям, плату выступить свидетелями на любой стороне.
Стража осталась во дворе, а ходжа Кахмас вошел в дверь, у которой стояли два авана[90]. Факих поклонился кади и, сделав вид, что не замечает его насупленных бровей, прошел и сел на свое место. В зале, кроме судьи, сидевшего на ковре спиной к колонне, находились еще два судебных служителя, два катиба и два писца.
Один из судейских подошел к ходже и тихо сказал:
– Кади спрашивает, почему ты опять опоздал?
– Я еще в прошлый раз объяснил, - раздраженно ответил ходжа Кахмас, - я сейчас живу в тюрьме.
Судейский кивнул и, вернувшись, передал ответ судье. Затем он вновь подошел к ходже.
– Кади не спрашивает, где ты живешь, это твое личное дело, он спрашивает, почему ты опаздываешь на заседания?
– Потому что я вынужден ждать, когда за мной придет охрана. Если они опаздывают, соответственно опаздываю и я, они поздно пришли за мной, поэтому я опоздал.
Судейский кивнул и вернулся к кади. Тот выслушав посыльного, покачал головой и ударил в ладоши. Судопроизводство началось. Секретарь выступил вперед и провозгласил:
– Слушается тяжба Хубайра против Абу-л-Фатха.
В зал вошли и сели перед судьей двое простолюдинов.
– В три часа пополудни на рынке пряностей Хубайр ударил Абу-л-Фатха и сломал ему зуб. Этому есть свидетели, они ждут во дворе. Абу-л-Фатх требует правосудия.
Прочитав это со свитка, который он держал в руках, судейский посмотрел на кади. Судья спросил у обвиняемого:
– Ты не отрицаешь, что сломал ему зуб?
– Нет, - ответил обвиняемый, - но я не виноват. Он непочтительно отозвался о моей матушке.
Судья поднял руку, требуя молчания, и повторил:
– Ты не отрицаешь, что сломал ему зуб?
– Нет, - с вздохом признал Абу-л-Фатх.
– Смотрите, судья, - сказал истец, обнажая зубы, в которых была видна дырка.
– Хорошо, хорошо, - брезгливо произнес судья, - закрой рот, я тебе не зубной врач. Возмещение ущерба - тысяча дирхемов. Одна десятая часть судебные издержки. Свободны. Следующий.
Судейский развернул свиток и прочитал:
– Масуди.
Стоящий у двери выкрикнул имя, и в зал в сопровождении мухтасиба ввели человека, следом вошли еще двое, свидетели.
– Что с этими? - спросил судья.
Судейский заглянул в свиток.
– Торговец седлами Масуди обвиняется в потреблении вина.
– Признаешь? - спросил судья.
– Признаю, - ответил Масуди, - взываю к милосердию, перепутал, думал вода.
– Восемьдесят ударов плетью, - произнес судья и вопросительно посмотрел в сторону Ходжи Кахмаса.
– Сорок, - отозвался ходжа Кахмас, - посланник Аллаха и Абу Бакр правдивый назначили сорок ударов за пьянство. Омар ал Хаттаб довел до восьмидесяти ударов.
– Восемьдесят, - повторил судья и махнул рукой, - свободны. Следующий.
Судейский заглянул в свиток.
– Хайсам обвиняется в воровстве имущества.
Ввели арестованного.
– Признаешь? - спросил имам.
– Нет, - ответил Хайсам, левая рука до локтя у него отсутствовала.
– Чему равна стоимость украденного? - спросил судья.
– Пятидесяти дирхемам, - ответил судейский.
– Свидетели есть?
– Есть.
– Вторая кража?
– Вторая.
– Наведите справки о свидетелях, если они достойные люди, отрубите ему ногу.
– Нет! - закричал Хайсам. - Не рубите мне ногу! Я не воровал, меня оболгали.
– Уведите его, - поморщился судья.
– В каком месте рубить ему ногу? - спросил судебный исполнитель.
Судья посмотрел на Ходжу Кахмаса.
– Что ты скажешь, ходжа?
– Пророк велел рубить вору ногу в суставе или середине ступни, а затем прижигать рану.
– Рубите так, чтобы осталась пятка, - распорядился судья и объявил обеденный перерыв.
Стоящий у двери растолкал любопытных, столпившихся у входа и захлопнул дверь. Кади поднялся и вышел в соседнюю комнату, где для него накрывали стол. Он обедал отдельно. Все остальные через запасной вход вышли во двор и направились в ближайшую закусочную за углом.
– Знаешь анекдот? - обратился ходжа Кахмас к судебному исполнителю.
Тот поощрительно закивал головой.
– К Харуну ар-Рашиду пришел старик и говорит: "Повелитель, отдай мне твою мать в жены, уж больно у нее задница велика, очень мне нравится". А тот ему отвечает: "Я бы отдал, но ведь через это и отец мой ее любит".
Раздался дружный смех. Вместе со всеми смеялся и Ходжа Кахмас. На углу стоял дервиш в колпаке и потрясал, опустив глаза долу, глиняной чашей для подаяний, в которой позвякивали монеты. Он бормотал что-то себе под нос. Подойдя ближе, Ходжа Кахмас разобрал следующее:
–... Сказал шейх: "Что касается состояний, то они суть искрение поминания Аллаха, когда они поселяются в сердцах, либо же, когда сердца поселяются в них..."
Ходжа Кахмас достал какую-то мелочь и бросил в чашку. Дервиш поднял глаза и сказал:
– Спасибо тебе, добрый человек. Воздастся тебе за все, что ты сделал.
Ходжа Кахмас вздрогнул и посмотрел в лицо дервишу. Глаза его горели недобрым огнем. Ходжа Кахмас встревожено оглянулся. Товарищи его скрылись за углом, охраны же не было видно. Он вновь посмотрел в лицо дервишу, желая обрести спокойствие, но губы бродяги раздвигала зловещая улыбка. Ходжа Кахмас резким движеньем подобрал полы халата и бросился бежать обратно.
Дождавшись судью, он сослался на рези в животе и в сопровождении стражников вернулся в тюрьму. Он был не на шутку испуган.
Войдя в камеру, он облегченно вздохнул и сказал, обращаясь к Имрану:
