Лев Жданов - Грозное время
– Не обессудь, княже! Сам не знаю пропуска! Царю угодно было вон энтого царевича, Саина Бекбулата, позвать… Шепнул ему единому словечушко, а нам ни гугу.
– Да как же?… Идешь же ты вольно всюду, князь? Не дурачь меня, слышь…
– Идти – иду, точно! Да – не прочь со двора, а в Избу Переднюю, где крест целуют. Оттедова всех к царю-батюшке допустят. Царь нам слово и скажет, пропускать велит слуг своих верных, кои крест целовали ему и сыну его, царевичу…
– А ежели кто не станет целовать?…
– Значит, тот человек – изменник царю. И пробудет здесь до вечерен… А тамо…
– Тамо?…
– Уж как воля будет осударева… Вечером – видно станет!
– Так, так… Да не запугаете вы меня! Бояр не мало в покоях царских. Им – здесь же идти… Я скажу им… Вот мы и покалякаем… Гляди, еще не то будет!..
– Разумеем. Да и ты не грози, осударь! Ведомо нам и царю, как ты народ сманивал с государыней-старицей, со княгиней с матушкой, стало быть, твоею… И в сей час, гляди, она алтыны раздаривает да гривны тяжелые. Только на все – отводы отведены у нас! Бояр крест целовать поведут, да лишь иным путем-дорогою… Понял?
Словно затравленный зверь, огляделся Владимир.
В глубине переходов он увидел еще много таких же, истуканообразных, зорких, сторожких азиатов – часовых.
– Слышь, князь, не пустишь ты меня, – я на голос крикну! Челядь тута моя у крыльца. Умирать, так не даром отдать себя, слышь?…
И князь поспешно обнажил меч, опасаясь, чтобы при всех боярах черкес снова не сжал ему руки своими железными пальцами. Но тот стоял спокойно, ожидая повелений Саина.
Саин-Булат выхватил быстро из-за пояса большую восточную пистоль – и стоял наготове, целясь прямо в лоб князю Старицкому. А Воротынский насмешливо произнес:
– Челядь-то вся заранее убрана твоя, княже. Сказано ей было: «Князь Володимер к другим воротам пройтить велел, тамо его дожидаться!» Пошли, поверили люди… Стоят-дожидаются…
От приступа бессильной ярости что-то словно заклокотало в груди у Владимира.
Бросив меч, он выкрикнул, задыхаясь от злобы:
– Предатели!.. Ну, ведите меня!.. Ничего, видно, не поделаешь! Приходится пащёнку двухнедельному трон уступить прародительский, крест на верность целовать!
Как приговоренный к смертной казни, пошел за Воротынским Владимир, принял присягу, подписал клятвенное обещание: «Служить верою и правдою царевичу Димитрию, прямому, единственному наследнику Московского государства и всея Руси».
А в горнице, смежной с опочивальней царя, – иная сцена разыгралась почти в этот самый миг.
Не успел еще шагнуть за порог раздраженный князь Владимир, как выступил вперед протопоп Сильвестр, находя, что теперь самое время поднять ему свой властный голос.
– Мужи буи! – громко отчеканил он. – Как смеете претити брату – болящего брата видети? Пошто вы к государю князя Володимера не пущаете? Он государю добра хощет не поменей вашего!
– Да, вестимо! – сильно подхватили бунтовщики-владимировцы. – Виданное ль то дело?! Брата государева – так страмити. Кары мало за это! Чего ж нам ждать, коли с князем так?!
– А все Захарьиных штуки! – завел по-старому Турунтай-Пронский.
– Ни при чем тут Захарьины! – вступился Мстиславский, оставшийся в покое, когда Воротынский поспешил за Владимиром. – На чем мы государю и сыну его, царевичу Димитрию, крест целовали и правду дали, по тому и творим!
– Так оно и для государства крепче! – добавил дружка царский, боярин Михаил Яковлевич Морозов.
– Царство? Нешто вы об царстве помышляете? Вон ваши все цари: Захарьины!.. Так не бывать тому! – крикнул кто-то из толпы бунтующих бояр. – Убить их скорее, чем царство отдать им на волю!..
Кой у кого из бояр да князей засверкали в руках ножи, принесенные потихоньку под полою.
Сразу защитники царя шарахнулись к спальне Ивановой, захлопнули дверь накрепко, словно опасаясь, чтобы безумцы туда не кинулись.
Серебряный, Курбский и другие с ними – обнажили мечи, которые им разрешалось носить даже во дворце, как начальникам стражи царской. Оба Захарьина, бывшие здесь же, напуганные, смертельно бледные, кинулись в опочивальню, словно под защиту к больному царю.
Крики, брань, проклятия звучали в соседней горнице. Сталь мечей, задевающих друг за друга, жалобно звенела.
А Захарьины испуганно шепчут:
– Плохо дело, государь! Уж не отказаться ли нам с тобою ото всего? Пусть наследником объявят хоша и князь Володимера! Не то, гляди! Тебя и нас тут же прикончат, жисти лишат!
Но, против ожиданий, Иван остался сравнительно спокоен. За ночь он окреп. А исхода бурной, дикой сцены, происходящей в трех шагах от него, – очевидно, не опасался. И недаром!
– Э-э-эх вы, малодухи! Чего испужались вы, Захарьины?! – заговорил с укором царь. – Али чаете, что когда-либо бояре пощаду вам дадут? Как-никак – первые вы от них мертвецами будете! Так уж лучше – крови своей не щадите, обороняйте сына мово да жену мою, сестру вашу, коли я умру… Энти дьяволы и младенца не пощадят, царевича! Ну да еще поглядим!
И царь стал прислушиваться. Растет и растет шум рядом в горнице. Вдруг раздался голос Висковатого.
– Дверь раскрой, Данило. Послушать желаю, што толкует дьяк? – приказал Иван.
Дверь распахнулась, и в опочивальне услыхали, как Висковатов, не дремавший эти полчаса, вошел и громко закричал, стараясь образумить спорящих:
– Тише, бояре! Слышьте, што скажу! Вот до чего пря ваша довела Москву… Бяда близко… Слышьте, говорю!..
Крики и брань сразу затихли.
– Што тамо брешешь? Кака беда? Выкладывай!..
– А вон, гляньте: цидульку я перехватил… По новогородцы да по псковичи нынче послано… Сызнова почнется мятеж и разруха государству великая!
– Врешь! Кто посылал? Как узнал? – раздались тревожные голоса из обоих враждебных станов боярских.
– А вот поведаю… Сейчас, как это присягнул князь Володимер…
– Князь присягнул?! – словно из единой груди вырвалось сразу у всех.
– Слава тебе, Христе, Боже наш! – широко перекрестился Иван, приподымаясь на подушках.
– А то как же! Вот и запись его присяжная!.. – показал предусмотрительный дьяк. – И печати вдовы честной, матушки-княгини Старицкой тута ж привешены… Вот оне! Только, стало быть, князь крест поцеловал, запись подмахнул, я и шасть к княгине Евфросинье… Близехонько тута… Пошел да провожатых взял поболе. Пришли мы, а вороты-то заперты. Ну, долго ль ворота сломать? Вошли во двор, честь честью… «Где княгиня?» – «На богомолье, сказывают, поехала осударыня!» Эко не ко времени, думаю… Не поверилось мне. Пошарили – нашли государыню… В клети под перинами крылась, там быть изволила…
Невольный смешок пробежал по боярским лицам, выражающим глубокое внимание.
– Ну, вытащили мы почетную старицу, показал я княгине, што сынок ейный, князь Володимер, подписан же… И ее заставили любёхонько печати приложить! С трудом превеликим! И тута ж, по пути, попался в руки столбчик мне, вот энтот самый! Зовет новгородцев да псковичей честная вдова себе на подмогу. Ну да незваным гостям – и от ворот поворот… Уйдут не солоно хлебавши!
– Да как же ты понудил княгиню?… Как князь подпись дал? – раздались голоса.
– А вот они, мои помощники! – указывая на раскрытую дверь, скромно произнес Висковатый.
За дверью стояла грозная толпа стражников-азиатов под начальством того же царевича Саина. Владимира после присяги выпустили, и он кинулся домой, а черкесы, сторожившие его, соединились с теми, которые ходили к Евфросинье, и все они теперь явились перед глазами бунтующих бояр, как немая, но неотразимая угроза.
Мертвое молчание воцарилось в покое.
Тогда из-за раскрытых дверей опочивальни прозвучал слабый голос царя.
– Что, бояре, дождались? Кто на мятеж подбивал – первый отступился от дела… Баба старая, злая, полоумная – зверей жадных, новгородцев, наших недругов кровных, на Москву кличет, междоусобицу завести норовит! Давно христиане православные не резали друг друга, брат на брата с ножом не вставал?! Вот куды мятеж-то ведет!
– Повинны, осударь, перед тобой! – раздались подавленные голоса. – Не вели казнить!.. Помилуй рабов своих!
И до земли склонились бояре непокорной головой, кланяясь в сторону, откуда слышен был голос царя.
– Дьяк, поди сюды! – раздался снова голос.
Висковатый снова вошел в опочивальню и скоро вернулся назад к боярам, стоящим в томительном ожидании, с пересохшими губами и бледными лицами.
– Не сердчает осударь… Крест целовать идти приказал в Передней Избе… Истомно ему от многих речей и споров ваших… Вот и крест святой с мощами соизволил… На ём присягать станете. Идите, бояре!..
Бояре, отдав еще поклон по направлению опочивальни, двинулись прочь большою, молчаливою гурьбой.
– Тобе, князь Иван Мстиславский, да тобе, князь Володимер Воротынский, указал осударь при том крестном целованье стояти и подпис обирать!..
– Благодарим на чести, осударь! – с поклоном обратились к незримому для них царю оба князя. И вслед за всеми – поспешили в Избу, где сейчас же присяга началась.
