Юлия Яковлева - Краденый город
– А где белый халат? – сообразил Шурка.
Белой шапочки на тете Вере тоже не было.
– Там дадут, – бросила она.
Врет, понял Шурка.
– Вы только допоздна не болтайтесь, а цивилизованно ложитесь спать.
И ушла.
Гадкое чувство опять ожило в Шурке.
Ложиться спать никому не хотелось – хоть цивилизованно, хоть как.
Наклоняясь или на коленях Таня обследовала все углы комнаты. Бублик, оттопыривая зад с машущим хвостом, тоже всюду заглядывал и все норовил лизнуть Таню в лицо.
– Бублик, уйди! – отмахивалась она.
Это приводило пса в бешеный восторг. Он утраивал усилия.
Подошел Бобка. Протянул Шурке записку: «Ты мой фонарик не видел?»
С фонариком Таня обычно читала перед сном. Спать она, что ли, уже собралась? Шурка начертил коротко: «Нет».
– Бобка, – позвал Шурка. – А давай ты будешь пленным немцем?
Но Бобка был не настолько мал.
– Ну хорошо, – не сдавался Шурка. – А давай твой мишка будет изображать пленного немца?
Немцы, говорят, сдавались нашим войскам пачками. Их просто девать уже было некуда.
– Он не немец! – оскорбился Бобка.
– Да я же не говорю – немец. Я говорю – изображать.
Бобка молча взял мишку на руки.
– Бублик! – с надеждой позвал Шурка.
Пес так радостно замахал в ответ хвостом, что Шурке стало стыдно его обманывать.
– Ладно, не надо.
Бублик сел рядом с Шуркой, постучал хвостом по полу, умильно уставился в лицо. Но Шурка в мыслях был уже далеко.
…Вот поднимает он свою машину. Истребитель. Красные звезды рассекают облака. Облетает Исаакиевский собор. Купол блестит. Краем глаза он ловит отражение стальной птицы на выпуклых боках. Нет, купол не блестит – его же закрасили темной краской для маскировки… Ну ладно. Тогда просто летит мимо. Внизу горбятся жирные туши аэростатов. Фашист – наперерез. Его поймали прожектором. Пора жать на гашетку.
Шурка стиснул чайную ложечку так, что пальцы побелели. На! Гад!
Сбитый враг кубарем летит вниз. А слева уже другой. На! Получай!
В бою захвачена рация. А для тебя, Танечка, новый фонарик – взамен старого, который пошел на нужды фронта. Помнишь?
В дверь постучали. Все исчезло.
«Таня, не открывай!» – хотел крикнуть Шурка. Желудок скрутило. Шурка сразу подумал про женщину-голубя. Про голубую фуражку.
Но Таня уже отряхивала колени.
– Это ко мне! По объявлению!
В голосе у нее звенело торжество. Она подскочила к Бобке.
– Ладно, давай сюда мишку.
Бобка крепко обхватил игрушку.
– Хватит, – неожиданно разозлилась Таня. – У тебя есть Бублик.
– Он не мой. Он всех.
– Не глупи. – Она потянула мишку к себе. – Мишка не твой.
– Он мой.
– Он чужой.
– Шурка! – позвал на помощь Бобка.
В дверь застучали уже нетерпеливее.
– Сейчас сам увидишь, чей он! – и Таня выскочила в коридор.
– Чего ты, Бобка, – утешил Шурка брата, – не волнуйся, ей нас не победить.
Но уверенности в его голосе не было.
Он стек со стула и тихо пошел к двери. Показал Бобке: тсс! Что-то бухало. Шурка не сразу понял, что это его сердце. Он прильнул к двери, сам не зная, что будет делать, если…
Танин собеседник вроде бы говорил шепотом. Шурке полегчало. Значит, не Ворон. Ворон бы церемониться не стал. Но тут он расслышал слово «железяки». Надо было немедленно вмешаться. И Шурка распахнул дверь.
Таня чуть не упала спиной в комнату.
– Твои железяки?! – завопила в голос соседка.
Бублик захлебнулся лаем и ринулся на помощь.
– У-у, паскудный пес! – заголосила соседка.
Бобка заметил, что свой блокнот Шурка оставил на столе, и всполошился: как же они объяснятся? Подбежал к столу, но почему-то не цапнул сразу, а раскрыл – и увидел буквы на первой странице.
Спохватился: с должности почтальона его пока еще не уволили. Быстро выдернул листок, сложил вчетверо.
– Собаками травят! – верещала соседка. – И железяки раскидали везде! Чтобы людям ноги переломать…
– Никто вас не травит, – Таня взяла Бублика за ошейник и потянула назад в комнату. – И никаких железяк мы сюда не таскали.
Шурка незаметно втолкнул ее в комнату. Вернее, как бы невзначай отстал, задержался в коридоре и ловко закрыл за собой дверь.
– Бобка! – всплеснула руками Таня, выпустив Бублика. – А где мишка?
Невинный взгляд. Ручки на коленках. Рядом кубики.
– Его нет.
Таня опешила.
– Я так не думаю.
Бобка глядел прямо и честно.
– Я знаешь, Бобка, что думаю?
– Что?
– Что ты только что мишку от меня спрятал.
Бобка чуть пошевелили пальчиками.
– Я не прятал. Он сам ушел.
На большее у него фантазии, видно, не хватало.
– Куда?
– В картину, – Бобка показал пальцем.
Картину эту нарисовала тетя Вера. Когда еще рисовала. На ней была изображена ваза с маками и васильками.
Таня лишь махнула рукой.
– Ты бы хоть врал по-человечески! – И пригрозила: – Я его найду, ты не думай!
Но Бобка пропустил Танины слова мимо ушей и дернул ее за рукав.
– Чего?
– Тебе письмо, – и он протянул сложенный листок.
– Опять выдумал что-нибудь?
Недоверчиво развернула.
«Дорогая Таня! Когда ты…»
Глава 20
Проснулся Шурка от неласкового толчка. Таня встряхнула его еще раз.
– Тихо, – одними губами предупредила она, забыв про обет молчания. – Бобку не разбуди.
Шурка сонно приподнялся на локте. Посмотрел на часы. Но Таня показала пальцем в другую сторону:
– Она спит.
Горел торшер, вырезая из темной комнаты треугольник света. В нем помещались часть стола, стул и тетя Вера. Но тетю Веру это совсем не беспокоило. Вероятно, она вернулась, когда все уже спали.
Бублик сдавленно то ли заворчал, то ли завыл. Таня шикнула.
Тетя Вера сидела за столом в своем летнем плащике, несмотря на теплую ночь, застегнутом до самого подбородка. Руки ее были сложены на столе, как у прилежной ученицы, а на руках лежала голова с неудобно зажатым ухом. Ноги в туфлях косолапо торчали носками внутрь. Тетя Вера спала.
В темноте опять зарычал Бублик. Шурка погладил пса и поразился: того трясла крупная дрожь. Бублик не сводил глаз с тети Веры.
– Бублик, ты что? – испуганно шепнул Шурка. – Это же тетя Вера!
Нехорошее чувство опять охватило его – как тогда, когда тетя Вера отправляла посылку. Неужто Бублик что-то чует?
Но Таня, похоже, ничего не подозревала.
– Устала, – вздохнула она. – А ты как думал, первая ночная смена в госпитале. Видно, работы было много. Тому таблетки поднеси, тому воды. Давай перетащим ее на диван.
Присев на корточки, Таня сняла с тети Веры туфли. Босые ступни в чулках будто ничего и не почувствовали.
Таня выпрямилась, бережно взяла тетю Веру за плечи. Та откинулась на спинку стула. Веки дрогнули. Но тетя Вера не ожила. Только губы чуть приоткрылись. Таня расстегнула ей ворот плаща. Пальцы осторожно освободили пуговицу за пуговицей до самого низа.
– Шурка, помоги с рукавами.
Шурка взял тети-Верину руку и поразился, какая она тяжелая.
Таня осторожно стала тянуть плащ. Тетя Вера что-то промычала во сне. Полы плаща разъехались. Железистый запах ударил в нос. И Шурка выронил руку.
Рука тети Веры упала вдоль стула – спящая, тяжелая.
Бублик сбросил себя на пол, шерсть у него на спине встала торчком, хвост опал.
Таня прижала край плаща к груди, попятилась с открытым ртом.
Шурка зажмурился. Он бы и вскрикнул, да не мог.
Под плащом у тети Веры и в самом деле был белый медицинский халат, и даже скомканная шапочка медсестры торчала из кармана. Вернее, белым халат был когда-то. Тетя Вера выглядела так, будто упала в бочку с краской или ее окатили краской из ведра. Только это была не краска. Это была кровь. И в госпитале больные не просили принести им воды или таблетку. В госпиталь попадали раненые. Из них вынимали немецкие пули, осколки немецких бомб и снарядов или делали чего-то пострашнее, прежде чем перевязать белым бинтом.
Стало ясно, почему тетя Вера пришла из госпиталя домой застегнутая по самый подбородок. Любой прохожий на ночной улице, завидев ее, завизжал или упал бы в обморок. Даже милиционер, наверно, упал бы.
Но Таня не упала.
– Ложись, Шурка. Нечего смотреть, – сказала она.
А позже, глядя на спящую тетю Веру, пробормотала:
– Не может быть так плохо. У нас же самая сильная в мире армия. Наверно, это кровь пленных фашистов. Они проиграли. Наши перевязали им раны. Вот и все, – и сглотнула.
Одеяло не впускало в окно лунный свет. Шурка лежал, глядя широко раскрытыми глазами вверх. Он пытался расслышать в темноте дыхание – Танино, Бобкино, тети-Верино, Бублика.
– Танька, ты спишь? – позвал он в темноту.
Но услышал только стук своего сердца. Ему казалось, что он лежит на дне бутылки с чернилами.
Железистый запах стоял в комнате и напоминал о том, чего не увидеть глазами.
Шурка зажал нос. Не помогло.
Пятна крови на тетином халате. Кровь была самой настоящей. Оттого что падали бомбы, летели снаряды, взрывались мины. И пули попадали в людей.
