Наталья Нестерова - Стать огнем
«Я-то хоть заради потомков пекусь, — думала Анфиса, — а ты чего трясёсся?»
Она знала, что близких, свое семейство, барышник держит в черном теле, ходят они в обносках, питаются впроголодь. Почему барышника родные дети до сих пор не удавили, Анфисе было непонятно. Ведь гребет и гребет под себя паук, складывает, прячет, а они, сорокалетние, с детьми на выданье, хуже батраков перебиваются.
У них в селе жил дед Влас. Анфисе было лет тринадцать, когда Власа утопили его же сыновья. Как бы на переправе несчастье случилось: лодка перевернулась, сыновья выплыли, а отца не сумели вытащить. Никто не верил, и мало кто сыновей Власа осуждал. Потому что Влас был скупердяем. Все копил, складывал, хвастался налево и направо закромами, а жена, дети и внуки были одеты заплатка на заплатке, спали на матрасах, набитых соломой, помоями питались. С другой стороны, убийство главы рода не принесло Власову потомству счастья. На них косились, от дружбы уклонялись, сыновья с женами, деля наследство, переругались в хлам, а зажив отдельными домами, не смогли хозяйство наладить, так и выродились.
Детям Савелия Афанасьевича недолго ждать осталось. Может, и хорошо, что не взяли грех на душу. Может, и отыграются за годы нищенствования, если, конечно, сумеют правильно распорядиться всем тем, что паук нагреб.
Барышник снял очки и принялся нервно потирать руки, точно у него чесались пальцы.
— Доложу я вам, любезная Анфиса Ивановна, многоватенько у вас припасено.
— Что Бог послал нам за труды честные и праведные.
— Да, да, конечно! Однако в таких объемах…
— Цены вас устроили?
— В общем, да, но в частности! Вот на солонину и зерно…
— Лето дождливое было, — перебила Анфиса, — к весне эти цены втрое возрастут.
— Понимаю, понимаю, однако же…
Барышник не мог не торговаться. От снижения закупочной цены хоть на копейку он получал такое же удовольствие, как от миллионной прибыли.
Анфиса устала от его присутствия, она теперь вообще быстро уставала. И наваливалось равнодушие, точно накрывало душной периной, из-под которой выбираться не хотелось. Все становилось безразличным: хозяйство, будущее внуков, коммерция, торги, золото, которым она никогда не воспользуется. Даже в баню не тянуло, хотя баня — лучшее средство от усталости и хандры.
— Еще чаю? — спросила Анфиса с тем выражением лица, с которым ждут вежливого отказа. — Меду дикого лесного накачали, успели до дождей. Ароматный нынче мед. Пчела как чувствовала, что боле сбору не будет. Распоряжусь насчет самовара?
Савелий Афанасьевич занервничал и быстро заговорил:
— Благодарствуйте, отчаевничал знатно. Тут вот еще какой аферт. Не возьмете ли изделиями драгоценными? Сережки, браслеты, кольца с каменьями — все высокой пробы и без фальши.
— Откуда у вас?
— Не желал бы раскрывать источник…
— Лучше золото по весам, так привычнее. Весы сверим, муж мой калибрует отменно.
— Хорошо, призна́юсь. Завелся у меня приятель, точнее, знакомец, при власти военной, в омском ОГПУ главное лицо, они там экспроприируют… Позвольте, ведь он ваш земляк! Данила Егорович Сорокин…
— Не земляк, Сорока из переселенцев. Выжига и варнак.
— Возможно. Но благодаря ему мой бызнес значительно расширился и получил защиту от лица государственного. Да ведь и ваш старший сын, Анфиса Ивановна, состоит при власти.
— Мой сын к моим делам некасаемый! — резко проговорила Анфиса. — Запомните это крепко!
Мгновенно вспыхнув, она как будто зачерпнула где-то сил для участия в дальнейшем торге.
— Как скажете, — покорно поднял свои детские ладошки барышник.
Он внимательно наблюдал за реакциями Анфисы Ивановны и решил, что она польстилась на экспроприированные, а попросту отнятые, ворованные, с мертвых снятые дорогие украшения. И снова просчитался.
— Возьму ваши побрякушки по весу золота, — словно милость объявила Турка.
— Но позвольте, каменья драгоценные совсем другую стоимость имеют!
— Кто сейчас ожерелья, кольца с изумрудами да сапфирами носит? Однова лежать им до лучших времен, если те наступят. Сейчас они у вас в сундуке зарытом покоятся, потом ко мне перекочуют и так же зарыты будут. Заместо этих побрякушек вы получите товар, продовольственный и вещевой, который у вас оторвут с руками и который принесет в три раза больше стоимости. Вот вам мое последнее предложение при условии… — Анфиса надела очки, пододвинула к себе листок с перечнем товаров и стала зачеркивать против каждой позиции цену, незначительно ее уменьшая.
— При условии?.. — до заикания возбудился барыга.
— Плата вперед. Пока дороги не развезло, что-то вывезем, обратным ходом вы мне полную стоимость передаете. Далее по зимнику мои работники станут отвозить в Омск в том порядке, как вы скажете, как успеете склады подготовить. Риску у вас никакого, мое слово вы знаете — крепкое. Расплатитесь — хоть враз забирайте, нанимайте обозы, сами вывозите.
— Это опасно. И почему такое условие — плата вперед?
— Потому что цена бросовая, — отрезала Анфиса.
Их сделка не была скреплена подписями под договором. Они взяли по листку чистой бумаги и тайнописью переписали прейскурант, сверили написанное. Первый листок, где безо всякого шифра значились зерно в пудах, масло в фунтах, мясо и рыба в килограммах и еще полтора десятка наименований, Анфиса порвала на клочки и положила в карман, чтобы потом бросить в печь. Снова предложила чаю, барыга опять отказался. Попросил о другом.
— Говорят, у вас доктор хороший квартирует и прием ведет.
— Кто говорит?
— Люди.
— Мелют языками. Доживает век старик, пригрела Христа ради.
— Но больных он пользует?
— По мере сил. Не откажешь ведь страждущим.
— Не мог бы он меня посмотреть? — Савелий Афанасьевич нервно потер свои противные лягушачьи лапки. — До смерти боюсь докторов, а ваш-то знающий. Что-то я стал в последнее время аппетит терять, пища плохо проходит.
— Посмотрит. Сейчас пришлю, а сама прощаюсь, не обессудьте, что провожать не выйду, дела домашние неотложные. Сын Петр вас проводит.
Василий Кузьмич, осмотрев пациента, прописал ему строгую диету и велел пить отвар из чаги березовой для лечения желудочного заболевания.
Потом, когда домочадцы собирались к ужину, доктор признался Анфисе Ивановне:
— Плохи дела у вашего конфидента. По всем признакам рак желудка. Больше года не протянет.
— Полгода, — буркнула она.
— Что, простите?..
— Дверь опять не притворяете. Зима скоро, а вы нараспашку привыкли. И в анбулатории у вас воняет, как в солдатском сортире.
— Это дезинфекция! — заулыбался доктор. Как и все домашние, он любил теперь уж редкие вспышки хозяйского гнева Анфисы Ивановны.
— Откуда ты знаешь, как в солдатском сортире пахнет? — спросил жену Еремей, тоже с улыбкой.
— Я много чего знаю, — полоснула она мужа взглядом, полным ненависти.
Еремей дернулся, как от пощечины.
Василий Кузьмич поспешил сгладить семейную ссору:
— Признаться, я тут стал делать наброски, собирать, так сказать, народные рецепты… Нюраня мне помогает и ваша… как ее, кто она вам? Не мать, а тетка Прасковьи…
— Агафья Егоровна, — подсказал Еремей. — Свойственница она нам.
— Эта свойственница мелет чушь! Вообразите! При недержании мочи нужно взять кирпич из задней стенки печи, истолочь его и поить больного. Энурез у детей или у пожилых женщин имеет совершенно разные причины! И поить их кирпичом, даже из задней стенки, по меньшей мере глупо! Или вот. На больной зуб положить кусочек венчальной свечи. Как вам нравится? Почему, собственно, венчальной, а не от заупокойной службы? Последняя, очевидно, в каких-то иных мракобесных рецептах применяется. Еще мне нравится такая идея: если у человека ячмень на глазу, ему надо показать кукиш и три раза повторить: «На́ тебе кукиш…» чего-то там… Нюраня, как дальше?
— На́ тебе кукиш, что хочешь купишь, купи себе топорок, секи поперек.
— И вся недолга, представляете? — издевательски скривился доктор. — Зачем нам офтальмологи? Будем всем глазным больным фиги в нос совать. Дешево и просто!
— Василий Кузьмич, — с мягким укором сказала Нюраня, — но ведь некоторые рецепты вы одобрили?
— Безусловно! Сводить бородавки чистотелом — проверенный метод, но обвязывать их веревками, которые потом закапывать в навоз!.. Извините, дичь!
— А про отит? — снова подсказала Нюраня.
— Интереснейший рецепт, — живо откликнулся доктор. — Фигурирует луковица… Нюраня?
— Надо взять луковицу, разрезать надвое, вынуть сердечко и на его место положить цветок ромашки, снова сложить луковицу, положить в печь, зарыть в горячую золу, чтобы испеклась. Потом цветок, пропитавшийся луковым соком, вложить в больное ухо.
