Полина Москвитина - Конь Рыжий
Перепуганная хозяйка, прижимая руки к груди, посмотрела на Прасковью.
– Впервой вижу. Не была у нас. Ни разу не была.
– У вас есть ребенка?
– Ребенка? Нет, нет. Мы бездетны.
– Вы потому рисковал – бездетны?
Хозяйка не поняла.
– Я спрашиваю: вы потому рисковал – укрывал ваш муж, Миханошин, и оружие, что вы бездетны? Не боитесь смерти? Спрашиваю: где проживает барышня? Вы знаете ее! Называйте адрес – я оставляю вас. Жить будете ваш дом. Не называйте – вы будете арестован.
– Господи! Господи! – тряслась с испугу хозяйка. – Што я могу сказать, если впервой вижу ее! Впервой вижу! Не из городских она. Приезжая, кажись.
– Та-ак!
Поручик подумал, покрутил усик, и тогда подозвал к столу понятого, в суконном армяке.
– Э? Господин Цирка?
– Циркин, господин поручик, – уточнил мужик, которого Прасковья ни разу не встречала. – Циркин. По имени-отчеству – Андрей Митрофанович.
– Вы этот барышня знаете?
– Никак нет, господин поручик. Как я установил наблюдение за домом Миханошина, барышню ни разу не видел. Ни я, ни супруга моя, а так и тесть, Иван Никитич, который проживает в моей семье и писал вам донесение на бандита Машевского.
– Когда вы установили наблюденье?
– Дак месяц тому, аль чуток больше. Как показалось тестю, значит. Одно окно из нашего дома к ним в ограду выходит. Да вот Миханошин нужник поставил насупротив мово окна в огороде, и для видимости закрылись ворота и крыльцо. Дык мы через забор подглядывали в щели между плахами. Особливо тесть мой, Иван Никитич, глаз с них не спускал.
– В городе барышня не встречал?
– Вроде где-то видел, а не в памяти. Ах, ты господи! Ну, никак не припомню.
– Если вспомните барышня, – перебил поручик, – вы получите полный награда: мешок риса и тысяча рублей деньги. Не вспомните – один мешок чечевицы, без деньги.
Лунообразное лицо Андрея Митрофановича с хищным вывертом ноздрей покрылось испариной – до того он тужился вспомнить, где видел рослую, синеглазую и стриженую барышню. Ведь тысяча рублей проплывает мимо бритого рыла Андрея Митрофановича! Шутка ли! Да он за тысячу рублей продаст с потрохами не то что соседа, но и собственную супругу с тестем Иваном Никитичем в придачу! Ай, ай! Вот беда-то! Обещали же – тысячу рублей и мешок рису за одного соседа, а нежданно накрыли еще и склад с оружием и боеприпасами. А тут, пожалуйста, припожаловала еще одна проклятущая подпольщица! Думал, награду увеличат. Так нет же. Наоборот уменьшают. Ай, ай, беда!..
– Вспоминай, вспоминай, господин Цирка! – подталкивал поручик Брахачек. – Вы есть патриот. Для такой люди, как вы, мы не жалейт деньги. Очень важно знать адрес барышня! Понималь?
– Как же! Как же! – поддакивал господин Циркин. – Я вить скоко следил за этим домом. Душа с телом расставалась от страха, истинный бог. – Он вдруг хлопнул себя по лысине. – Вспомнил, господин поручик! Видел я эту стерву в июне месяце возле моей мясной лавки на базаре, подошла она к одному господину, а с нею была ишшо большевичка по фамилии Лебедева, которую в июле убили казаки. Из самой головки совдеповцев! Ну, и вот эта тварь вдруг выхватила револьвер и наставила на одного господина: «Вы арестованы», говорит. И та Лебедева тоже с револьвером. Ну, повели человека. А хто он был – того не знаю.
– Хорошо! – похвалил поручик Брахачек. – Вы – есть патриот.
– От всей души. От всей души, – устилался господин Цйркин.
У Прасковьи задымились глаза от ненависти к мерзавцу, она готова была вцепиться ногтями в его свиные, заплывшие жиром глазки, чтоб он никогда уже не подглядывал через щели заборов, не видел ни солнца, ни неба, провокатор и доносчик, выродок рода русских людей.
И словно почуяв недоброе, Андрей Митрофанович отошел к поручику Брахачеку, чтоб в случае чего тот защитил бы его лоснящуюся от жира и пота харю. Толстое пузо Андрея Митрофановича раздувалось – до того он тяжело переводил дух, и суконная замусоленная мясом поддевка то поднималась вверх, то опадала, как шкура на утробе ожиревшей, неудойной коровы.
– В наш эшелон есть одиннадцатый вагон. Мы там будем хорошо спрашивать! Стрелок! Помогайте одеваться! – И поручик сказал по-чешски, чтоб солдаты помогли одеться арестованным: Миханошину и Прасковье.
Господин Циркин угодливо подсказал:
– Авдееву-то бабу, Аксинью, не оставляйте, господин поручик. Она вить донесет на меня подпольщикам, и те, вот вам крест, святая икона, прикончат меня, так н тестя Ивана Никитича, и дом сжечь могут.
– Понималь! – кивнул поручик. – Мы никого не оставляйт, господин Цирка. Дом закрывать буду.
– Господи! Господи! – заголосила жена Авдея, Аксинья. – Побойся бога, Андрей Митрофанович! Меня-то за что топишь?
– За дело! – рявкнул Андрей Митрофанович. – Из-за таких стервов, как вы, власть в седле не усидит. Изничтожать вас надо под корень.
– Хорошо сказаль, Цирка! Под корень! – подхватил поручик Брахачек. – Я давно изучаль русский людя и русский язык. Понималь так: самый опасный народ – русски наци! Очень опасный. Вы не считайт так, Грушенька?
– Я не Грушенька!
– Ха-ха! Правильно – вы не Грушенька. Когда вы ехали в мой купе, я зналь, кто вы есть. Вы имель пропуск от русской контрразведка за подписью швинья Каргаполоф, и за круглой печать, как морда Каргаполоф. Я помогаль вам, и не стал арестовывать с вашим братом, и не конфисковал товар, который был оружие. Вы не думал: почему? О, вы полагал – поручик есть дурак. Вы очень ошибался. Я был на фронте в разведка германской армии, посылал свой агент до самой Петербург! У меня хорошая школа. Я зналь: рано ловить птичка. Птичка будет в моей сети. Нам важно иметь полный информация состояния банды в тайге.
Тут поручик разглядел-таки большой живот Прасковьи под бумазейной кофтой. Ткнул пальцем:
– Вы носите ребенка? Этот ребенка от Машевски?
Прасковья ничего не сказала.
– Думайте! Думайте, Грушенька! При такой, как по-русски? А! Вспомниль! Брюхо, брюхо. Опасно не давать ответы. Очень опасно! Мы имеем точные сведения: Машевски был с вами на Клюквенском фронт! Вас знали на фронте как жена Машевски. Имя ваше – Прасковья – не Грушенька – Прасковья Машевски. Вы есть его жена без регистрации. Нам все известно!
У Прасковьи кровь отлила от лица. Это хорошо, что на фронте знали ее как Машевскую! Пускай будет так. Она умрет Прасковьей-Грушенькой Машевской.
– Вы безжалостны! – язвил поручик Брахачек. – Я это знал давно, по разведке на фронте. Самый жестокий люди сами к себе – русски! Фанатичны русски! И потому – опасны. Вы не жалеете ни ребенка, – толчок рукою в живот Прасковьи, – ни ваш муж Машевски. Он будет погибаль, если вы будете молчать… Это есть Азия, мадмуазель. Дикий Азия!
Пусть будет Азия – черт с тобой! Но Прасковья ничего не скажет этому брюхатому поручику.
Не добившись ни слова от Прасковьи, поручик Брахачек не огорчился, он не кричал, не топал. К чему? У него удачнейший улов! В типографии сегодня схвачен член подпольного комитета РКП(б) Машевский, у сапожника взят склад с оружием и боеприпасами! Некоторые документы переписаны на машинке, а подлинники, пожалуй, куда-то отправлены. Пропуска, бланки, машинописные копии секретнейших протоколов совещаний ставки чехословацкого корпуса, подписанные генералами Сыровым и Шокоровым и даже доктором Павлом!.. Да еще арестована Грушенька – мадам Машевская! Такого успеха никак не ждал поручик Брахачек. Ему теперь наверняка обеспечены погоны капитана, а подпоручик Богумил Борецкий, командир роты, проглотит собственный язык от зависти. Поручик Брахачек наездом бывает в Красноярске, а вот, пожалуйста, продемонстрировал особый класс высокой работы.
А вся удача поручика Брахачека заключалась в том, что позавчера, когда командир роты Борецкий уехал на станцию Злобино, явился с доносом в 49-й эшелон мещанин Циркин. Поручик ухватился за донос и сегодня во второй половине дня в доме Циркина устроил засаду, а поздним вечером при помощи того же Андрея Митрофановича Циркина с тремя стрелками и русским прапорщиком Черненко беспрепятственно проник в дом Миханошина, а тут и мадам Машевская сама пришла, это же… как по-русски? Чудо! Он, поручик Брахачек, сотворил чудо!..
Прасковью вывели два стрелка к дышловой телеге, запряженной откормленными немецкими битюгами. Поручик Брахачек посадил Прасковью рядом с собою, чтобы она не имела возможности перекинуться хотя бы парою слов с Миханошиным. Авдея Миханошина с женою Аксиньей, безутешно плачущей, усадили на другой стороне телеги. Вооруженные стрелки уехали с винтовками наперевес: вдруг налетят бандиты, чтобы отбить арестантов.
Опустевший дом бездетных Авдея и Аксиньи Миханошиных оставили под замком, и ключ от замка взял поручик Брахачек.
Этой же ночью Андрей Митрофанович Циркин с усердным тестем Иваном Никитичем начисто ограбили дом Миханошиных.
Для Прасковьи настала темная ночь…
