Станислав Десятсков - Персонных дел мастер
— Но в Ревеле под командой Петра Алексеевича стоит наша линейная эскадра в шестнадцать вымпелов,— возразил было Голицын, но Змаевич только усмехнулся неведению сухопутного генерала. Сказал горько:— В Ревеле у шаутбенахта Петра Михайлова не флот, а простое скопище судов с необученной командой. К тому же пять кораблей, закупленных в Голландии и Англии, потребно еще вооружить. Словом, без датской подмоги не сбить нам Ватранга. Швед занял крепчайшую позицию на Балтике и держит здесь, у Гангута, в своих руках все нити кампании!Федор Матвеевич согласно кивал головой, слушая своего советника. Он еще лучше Змаевича ведал, что русский линейный флот к генеральной баталии не готов.
В тот же вечер Апраксин составил письмо Петру, в котором просил своего царственного шаутбенахта, чтобы тот «изволил милостиво нас посетить, неприятельский флот осмотреть и резолюцию учинить». Письмо адмирала на быстроходной скампавее в ту же ночь было отправлено из Тверминне в Ревель.На ревельском рейде Петру в эту кампанию удалось собрать на первый взгляд мощную эскадру. Благополучно прибыли пять закупленных за границей линейных судов. На них успешно ставили сейчас пушки и другое оружие. Из далекого Архангельска, совершив отважный переход, прибыли два корабля, построенные на архангелогородской верфи. И наконец, из Кронштадта под водительством самого шаутбенахта Петра Михайлова явилась крон-шлотская эскадра в девять линейных вымпелов, сопровождаемая восемью фрегатами, многими шнявами и бригантинами.
Но Змаевич был прав, когда говорил, что это пока был не флот, а сборище судов. Хотя эскадра и имела тысячу шестьдесят орудий и восемь тысяч судовой команды, однако бомбардиры и при малой волне не умели стрелять прицельно, а матросы, набранные из пеших солдат, только под капитанскую ругань и боцманскую зуботычину лезли на высокие, раскачивающиеся на ветру мачты, с ужасом глядя вниз на пенные валы, — многие из этих новобранцев и плавать-то не умели.К тому же среди команды началась морская язва, и пришлось большую часть экипажей отпустить на берег, а многие корабли поставить на карантин, где всех людей через день раздевали и осматривали, а корабли чистили и окуривали. Шведа сейчас никак не ждали. Да в начале кампании и неведомо было, где же стоит главная шведская морская сила. Шведские суда видели у Дагерорта и у Рогервика и даже у Березовых островов. Словом, шведы прятались, как бы на маскараде, и Петр писал Апраксину, что, лишь когда линейный русский флот выйдет в море, «принуждены они будут маскарад свой снять и себя явно показать, в какой они силе и что хотят сделать». Однако 15 июня 1714 года шведы маскарад свой сами вдруг сняли, и шесть шведских линейных судов внезапно замаячили на рейде перед ревельской гаванью. То был отряд под командой вице-адмирала Лиллье, посланный Ватрангом на разведку. Петр тотчас отдал приказ:
— Поднять паруса, атаковать шведа! — Однако, прежде чем поднять паруса, надобно было созвать и вернуть команды с берега. В гавани и на эскадре начался великий переполох: на верхних палубах звонко трубили горнисты, свистели дудки боцманов, матросы спешно тащили в трюмы и каюты вытащенные для просушки матрасы и белье; на берегу громко били дробь барабаны и бравые лейтенанты с вооруженными караулами сновали по узеньким портовым улочкам, собирая отпущенные на берег команды; меж берегом и кораблями сновали сотни шлюпок и карбасов, точно на воде был какой-то праздник. Наконец весельные шхерботы стали брать на буксир линейные корабли, дабы вывести их из внутренней гавани. Но делалось это с таким промедлением, что лишь на другое утро эскадра смогла выйти на внешний рейд и стала строиться в боевую кордебаталию, дабы атаковать шведа.
— Хорошенькое наследство оставил мне Крюйс! — бессильно матерился на капитанском мостике Петр. Но сколько царь ни топал тяжелыми ботфортами и ни лаялся с капитанами, упрямый норд-вест, дувший с моря, не желал наполнять паруса.
Меж тем шведские корабли, словно в насмешку, по команде Лиллье совершили искусный поворот «все вдруг», наполнили свои паруса ветром и легко ушли в открытое море.
Русские не преследовали. Да куда там преследовать, ежели тяжелые паруса бессильно хлопали по ветру, один линейный корабль умудрился сесть на камни при простом построении, а все пять закупленных в Англии и Голландии судов нельзя было вывести даже на внешний рейд: в них открылись сильные течи.
«Неприятель,— с горечью записал Петр в походный журнал,— имел великий авантаж для узкости места и добрых лоцманов... И таким случаем неприятель ушел».
Петр сошел на берег мрачный и взбешенный неискусным маневром своей линейной эскадры. И здесь, точно в подтверждение той старой истины, что неприятности идут чередою, его ожидало горькое письмо от Пашки Ягужинского из Копенгагена. Сей новый любимец Петра сделал стремительный карьер от царева денщика до генерал-адъютанта. Малый он был ловкий, оборотливый и посему послан был в Данию, дабы склонить датчан, имевших сильный флот, действовать на Балтике сообща с русскими.Поначалу ему было повезло и не без малых презентов удалось заключить с датскими министрами «концерт» о соединении двух флотов в предстоящей кампании.По приказу Петра в Ревеле и Риге спешно стали заготавливать уже провиант для датской команды.
И вдруг все надежды на датскую подмогу рухнули. Ягужинский честно доносил о своей последней конференции с датским кабинетом: «...с министрами так гнило, что невозможно сказать... Они себе взяли в фундамент, что сие дело более вашему величеству нужно, того ради они так медленны в резолюции, ожидая от нас себе всякой помощи ».Из письма было ясно, что Ягужинский потерял последнюю веру в поход датского флота в Ревель. Вот почему, получив письмо от Апраксина, Петр тотчас сдал команду над эскадрой капитану Шельтингу и поспешил к гребной флотилии, своей последней надежде в морской кампании 1714 года.
Некоторые историки справедливо утверждают, что поэзия личности Петра заключалась в непрестанном действии. С его прибытием в Тверминне 20 июля 1714 года деятельность русской эскадры сразу же оживилась. Осмотрев гангутскую позицию шведов с моря, Петр тотчас усилил морские дозорные караулы с пяти до пятнадцати галер и выдвинул их к крайним шхерным островкам возле самого гангутского плеса. С легких дозорных скампа-вей должны были не только неустанно следить за всеми маневрами шведского флота и мешать неприятельским шлюпкам набирать воду на островах, но и быть готовыми к прорыву шведской линии в случае полного штиля на море.На гангутском мысу Петр глазом опытного бомбардира сразу определил, что строящиеся там батареи никак не смогут достать шведские корабли. Эту бесполезную работу он сразу прекратил, а затем, самолично облазив весь полуостров, предложил на совете в самой узкой его части соорудить переволоку, дабы по деревянному мосту перетащить легкие галеры в абовские шхеры и тем привести в великую конфузию неприятеля.
— Но корабли по суше не ходят,— вежливо улыбаясь, стали возражать Петру на военном совете наемные капитаны англичане Джемисон и Грис.
— Ежели наши предки на пути от Новгорода до Царьграда шли с многими переволоками, го неужто мы не перетащим скампавеи по перешейку шириной от силы тысяча сто семьдесят сажен? — Петр строго оглядел свой военный совет.
Англичане о пути «из варяг в греки» ничего, само собой, не ведали, но русские-то должны знать! И впрямь, русские генералы зашумели согласно с царем. Ведь они ведали не только о древних походах «из варяг в греки», но и о том совсем недавнем походе, когда, подступая к Шлиссельбургу, Петр и его солдаты перетащили по карельской тайге корабли из Белого моря в Онежское озеро. Посему консилия высказалась за устройство переволоки, и уже с 23 июля полторы тысячи солдат валили лес на перешейке, прорубали просеку и сооружали деревянный помост для скампавей. Весь Гангут был окружен при этом крепкими караулами, а местным жителям запрещено было покидать свои дома, «дабы неприятель не мог ведать, что у нас делают».'
Прокладывая просеку, солдаты поджигали лес на перешейке, и такой густой дым повис над Гангутом, что шведы одно время решили, что русские намерены под этой дымовой завесой прорваться вдоль берега к абовским шхерам. Ватранг даже приказал командиру шхерной эскадры шаутбенахту Эреншельду подвинуть свои шхер-боты и галеры поближе к берегу. Вскоре, однако, один случай разъяснил шведам истинную причину дымовой завесы.
2-5 июля к борту шведского флагманского корабля «Бремен» подошло маленькое рыбацкое судно. Рыбацкий шкипер доставил не только свежую рыбу, но и важные известия: первое — сам царь прибыл в Тверминне, второе — русские готовят переволоку через Гангут.
— Значит, московиты строят драгет? — Тучный краснолицый Ватранг обращался, казалось, не столько к шкиперу, сколько к самому себе.
