Маргарет Джордж - Тайная история Марии Магдалины
Расхаживая в одиночку по рынку, Мария улавливала обрывки разговоров и напряженно прислушивалась к тому, о чем говорят. Время от времени до ее слуха доносилось повторявшееся имя Варавва, люди толковали о двух римских солдатах, заколотых кинжалами, о том, что в ближайшее время Пилат и Антипа, видимо, предпримут какие-то совместные действия против мятежников. Зримые свидетельства готовности подавить недовольство были налицо: рынок оцепили римские солдаты, сжимавшие рукояти мечей и хмуро высматривавшие в толпе что-либо подозрительное.
Ветер разносил острый запах свежей крови, на территории храма происходило ритуальное заклание сотен или даже тысяч агнцев. Каждый глава семьи особым ножом перерезал горло жертвенному животному, затем совершался предписанный ритуал собирания крови, которую священник, завершая обряд, выливал к подножию алтаря. Жалобное блеяние обреченных животных доносилось даже до рынка.
Действительно ли это угодно Богу? Да, конечно, в древности Он предписал Моисею приносить в жертву животных, но ведь тогда весь народ избранный представляя собой лишь горстку людей. Но нынешние огромные толпы, тысячи подвергающихся закланию животных — мог ли Моисей предвидеть нечто подобное? Чудовищное, вызывающее тошноту кровопролитие.
Сверху снова пахнуло кровью, и Мария едва не задохнулась.
И необходимость являться сюда, в храм, ведь это тяжким бременем ложится на многие верующие семьи. Иудеи расселились широко, добраться до Иерусалима многим не так-то просто, а если и доберешься — предстоят сплошные расходы.
Мария огляделась по сторонам и вынуждена была признать, что святостью здесь не пахнет. Причем не только на рынке, но, страшно сказать, и в самом храме, и во всем городе. Скученность, толчея, ссоры, торг и ругань вокруг продавцов жертвенных животных и столиков менял, невозможность побыть наедине с собой, подумать о вечном. Все это никак не способствовало благочестию.
К настоящей праведности это массовое паломничество не имеет ни малейшего отношения. Да, смысл в нем был, поскольку посещение храма помогало лишенным своей страны и расселившимся повсюду евреям ощутить единство со своими братьями по крови и вере, но это касалось связи людей между собой, но не с Богом.
Но если не через храм, то как еще могу я приблизиться к Богу? Ведь ищу я именно Бога, нуждаюсь именно в Нем, а не в сонмище пилигримов.
Мария вернулась в дом, снятый для празднования Песаха, чувствуя, что нуждается в передышке. Она надеялась застать там Иисуса и услышать от него нечто, позволившее бы ей приободриться.
Увы, Иисуса не было. Только женщины, занятые приготовлениями к празднику.
Застолье намечалось в просторной верхней комнате, откуда открывался вид на городские крыши. Там уже расставили низкие столики и кушетки или ложа, на которых следовало не сидеть прямо, а возлежать. Стоял полдень, и комнату заливал яркий свет.
— Да у нас намечается ужин в римском стиле, — заметила Мария, глядя на эти приготовления.
— Это не нарушает церемонии, — сказала Сусанна, — и не вступает в противоречие ни с какими древними предписаниями.
— Но соберемся ли мы в нужном количестве? — спросила Мария.
Римский стиль предполагал число пирующих, кратное девяти: по три ложа на длинный стол, по три гостя на ложе.
— Не будем дотошными в мелочах, — отмахнулась Иоанна. — Мы составим все накрытые столы вместе, чтобы получился один длинный, а ложа пускай стоят по обе стороны. Вот и все. Нас все-го около двадцати, почему бы нам всем не собраться за одним столом? Моисей на сей счет не высказывался, и, осмелюсь предположить, даже фарисеи не нашли бы, к чему тут придраться.
Ожидалось, что соберется семнадцать человек — тринадцать мужчин и четыре женщины. Иоанна, накрывая на стол и расставляя ложа, пела. Мать Иисуса хлопотала над ритуальным блюдом харосет. Нарезала яблоки и измельчала в ступке дорогую корицу, чтобы сдобрить вино. Сусанна замешивала из ячменной и пшеничной муки тесто, чтобы вылепить плоские, пресные лепешки. Пасхальный хлеб надлежало выпечь еще днем и оставить остывать в печи, чтобы он стал хрустящим. На долю Марии выпало поджарить принесенные ею яйца и натереть хрен, чтобы, смешав его с уксусом, изготовить горькую заливку для трав. Готовя еду, женщины обсуждали будущее застолье.
— Вечеря будет славная, — промолвила Сусанна, но Мария уловила в ее голосе оттенок горечи.
Мысли женщины без конца возвращались домой, в Хоразин: наверное, она думала, что сейчас делает ее муж и где и с кем он будет сегодня вкушать седер.[69]
— Поставь эти чаши на стол, — сказала мать Иисуса, подойдя с подносом, уставленным чашами для вина. Их не хватило на всех, но в доме имелись и другие. — Хозяин этого дома был так добр, что предоставил в наше распоряжение не только комнату и стол, но и всю нужную посуду, — заметила старшая Мария, — Где он? Нам стоило бы его поблагодарить.
— С ним разговаривали Иоанн и Петр, — отозвалась Иоанна. — Только они знают его в лицо, а их еще нет — заняты ягненком. И вообще, он, похоже, прячется. Наверное, наш таинственный хозяин очень стыдлив.
«Или осторожен, не хочет, чтобы его узнали, — подумала Мария. — Открыто иметь дело с Иисусом сейчас небезопасно».
Кухонька на нижнем этаже оказалась невелика, но удобна и снабжена всем необходимым. Там имелись и разделочные доски, и ступки, и пестики, и целый набор ножей самого разного размера и назначения. Все это было разложено на виду и явно дожидалось их, но, готовя еду на чужой кухне, без хозяина, женщины все равно испытывали неловкость.
Маленькая внутренняя печь, по обычным меркам предмет роскоши, уже раскалилась и дожидалась того, чтобы принять в свой жаркий зев плоские лепешки, на которые Сусанна разделяла раскатанный пласт пресного теста.
— Поспеши, Сусанна! — поторопила Иоанна, — Давай побыстрее. Фарисеи твоей работы не одобрили бы — Она повернулась к обеим Мариям и пояснила: — Они, не знаю уж где, откопали правило, согласно которому между замесом и выпечкой должно проходить не больше времени, чем требуется для того, чтобы одолеть неспешным шагом римскую милю.
— А если мы не уложимся, тогда что? — поинтересовалась мать Иисуса.
— Тогда наш хлеб, будь он сто раз пресный, не считается кошерным, — фыркнула Иоанна. — Но, к счастью, фарисеи и сейчас за нами не наблюдают, и к вечере не ожидаются. Давай ставь хлеба в печь!
— Вот такие правила мой сын всегда осуждал. Наверное, именно это настроило против него многих книжников и религиозные власти. — Старшая Мария была взволнована и едва сдерживала слезы. — Между тем он учит вещам, которые заслуживают куда большего внимания, чем промежуток времени между замесом и выпечкой. Смешно подумать, будто Богу есть дело до того, скольк у верующих будет доходить тесто.
— Спорить с власть предержащими и приверженцами всего старого и косного — это судьба всех пророков, — напомнила Иоанна, — Илия бросил вызов жрецам Ваала, Натан — Давиду, Моисей — фараону. Это настоящий спор, а не какие-то там фарисейские кухонные правила. Видно, со временем все мельчает.
Отбирая из корзинки яйца, чтобы поджарить их одновременно с пекущимся хлебом, Мария подумала о том, что правила так или иначе установлены Моисеем, и мы просто следуем им. Бережно, чуть ли не с почтением, она выложила яйца на противень, чтобы отправить в печь. В конце концов, возможно, это единственное, что мы знаем и способны уразуметь: строгие правила и немудреные указания. Тут Бог может на нас положиться.
На город опускались сумерки. Из окон верхней комнаты можно было видеть, как солнечный свет постепенно истаивал, оставляя лишь теплое свечение вокруг нагревшихся за день известняковых зданий. Затем исчезло и оно, уступив место омывшей фасады голубоватой белизне. На небо взошла полная бледная луна. Начинался Песах.
Один за другим ученики поднимались по лестнице и входили в комнату. Филипп и Нафанаил, пришедшие первыми, в восхищении огляделись по сторонам.
— Какой прекрасный дом! — вскликнул Филипп. — Кому он принадлежит?
— Мы до сих пор этого не знаем, — сказала мать Иисуса— Придется ждать, пока хозяин сам не откроет себя.
Вскоре явились Матфей и Андрей, а затем сразу несколько учеников — Фаддей. Иаков Большой, Фома. Запыхавшись после подъема по крутой лестнице, они останавливались на пороге, любуясь просторным, прекрасно подготовленным к празднику помещением.
Снаружи уже сгущалась тьма, когда на верхних ступенях лестницы показался Иуда. Он так и не надел свой прекрасный синий хитон даже по случаю праздника. Возможно, вообразил, будто осквернено только его платье, а не он сам. Вид комнаты с накрытыми праздничными столами произвел впечатление и на него.
— Великолепно! — промолвил он, не обращаясь ни к кому в отдельности. — Кого мы должны благодарить за это?
