Торнтон Уайлдер - Мост короля Людовика Святого. Мартовские иды. День восьмой
Доктор Гиллиз, как и многие в Коултауне, часто спрашивал себя, как могла Юстэйсия Симс настолько потерять голову, чтобы выйти за Брекенриджа Лансинга. Мы немного позже узнаем, как он сам объяснял себе это — довольно натянутое объяснение, да еще сформулированное фразой, которая неизменно возмущала его жену, утверждавшую, что так сказать нельзя.
— Принято говорить, что мы «проживаем жизнь». Вздор! Это жизнь проживает нас.
Брекенридж Лансинг родился в Кристал-Лейк, штат Айова. Мальчишкой он строил планы, когда вырастет, пойти в армию и сделаться знаменитым полководцем. Вместе со старшим братом Фишером он много времени отдавал охоте. Добрым баптистам не положено убивать или другим способом развлекаться по воскресеньям, зато уж по субботам и по праздничным дням они убивали вволю. Брекенридж был настолько метким стрелком, что решил поступить в академию Уэст-Пойнт. К большому его удивлению и разочарованию, оказалось, что от будущих офицеров требуется основательное знание математики. Дважды он держал экзамен и дважды проваливался. За время учения в Брокеттовском баптистском колледже он последовательно собирался в священники, в медики и в юристы. Стал он после окончания младшим продавцом в отцовской аптеке.
Отец его был большой шумный человек, заправила всех клубов и лож, расчетливый бизнесмен, неласковый муж и суровый отец. Повадки свои он унаследовал от собственного отца и впоследствии передал сыновьям. На протяжении многих лет он занимал разные посты — от устроителя банкетов до вице-президента Ассоциации фармацевтов Среднего Запада — и очень любил бывать на съездах Ассоциации. Во время этих съездов он все вечера допоздна играл в карты со своими коллегами. В ту пору каждый предприимчивый аптекарь старался пристроиться к производству патентованных средств («змеиного навара», как их тогда называли). Мистер Лансинг боялся и презирал своего старшего сына Фишера, который стал адвокатом; Брекенриджа, всем только докучавшего и в аптеке, и вообще в городе, он лишь презирал. Как несостоявшийся медик Брекенридж в свое время немного изучал химию. Отец отвел ему клетушку позади аптеки и велел заниматься изготовлением целительных смесей. Ему уже рисовались в воображении «Мазь Лансинга» или «Лансинговский эликсир из дикого меда». Но у Лансинга-младшего дело не пошло дальше подготовки спиртовой основы и сочинения текста для будущих рекламных проспектов. Зато его лаборатория стала чем-то вроде светского клуба, и «опыты» часто затягивались до рассвета.
Как-то за картами в Сент-Луисе один из партнеров предложил Лансингу-старшему войти пайщиком в только что созданную компанию по обработке эфирного масла из вест-индского лавра. В соединении с ромом, апельсиновым соком и другими ингредиентами оно может широко применяться и в лекарственной и в косметической практике. По слухам, его также потребляют в больших количествах дамы, имевшие несчастье дать зарок воздержания от спиртного. Лансинг продал два луга и пустошь под застройку и вложил солидную сумму в новое предприятие. По обыкновению он преследовал двойную цель — нажить деньги и выдворить Брекенриджа из Кристал-Лейк. Он поехал в Нью-Йорк, взял с собой сына и побывал с ним в главной конторе компании. Он даже дал обед в ресторане Халлорана (специальность — бифштексы и раки). Молодой человек произвел благоприятное впечатление. Так бывало всегда при первом с ним знакомстве. Его сделали агентом по закупке сырья. Ром и масла поступали с Антильских островов. Брекенридж отправился к Карибскому морю; там, на острове Сент-Киттс, он и повстречал Юстэйсию Симс.
Юстэйсия происходила из английской семьи, обосновавшейся в тех краях еще в начале XVIII столетия. Из поколения в поколение Симсы роднились с креольскими семьями округи. В жилах Александра Симса, отца Юстэйсии, текла лишь малая толика английской крови, и все же он был британцем до мозга костей. Он не забывал отмечать дни рождения всех членов королевской фамилии, мало того — двадцать первого октября, в годовщину славной победы при Трафальгаре, он с утра поднимал на доме английский флаг, а поздней приспускал его в знак траура по адмиралу Нельсону. У женской части семьи, весьма многочисленной — обе бабки хозяина и несколько двоюродных тетушек дожили до ста, — устремления были другие. Все в них было французское, за исключением подданства. На любом острове, от Шарлотты-Амалии и до Сент-Люсии, у них жили кузены и кузины. Гваделупа была раем их предков. Как все уважающие себя креолки, они числили в своей родне французскую императрицу Жозефину. Почтенные дамы целые дни сидели на верандах, обмахивались веерами и в ожидании очередной трапезы сплетничали о соседях. Мари-Мадлен Дютелье, болтливая, необъятных размеров женщина, была несчастлива, хотя, казалось, привыкла бездумно потакать всем своим прихотям. Происходило это от праздности, обид и скуки. Что до праздности, то в этом была виновата она сама. Она так хорошо поставила дом, что пятеро слуг управлялись со всеми надобностями семейства (от одиннадцати до шестнадцати душ, включая родственниц-приживалок), еще четверых держали для виду. Считалось, что слуги получают по три шиллинга в месяц, но им, в сущности, не нужны были деньги. Хозяева их кормили, одевали, лечили, пороли, заботились об их развлечениях. Себе madame Симс оставила одно только дело — распоряжаться. Обиды были те же, что и у всех прочих дам ее положения. Александр Симс имел в Бастерре другую семью. Жила эта семья на окраине, где теснились хижины с тростниковыми крышами, которые едва защищали от тропических ливней, а сильный ветер нередко сносил их напрочь. Каждому солидному горожанину полагалось или, во всяком случае, приличествовало иметь такую вторую семью. У Симса она так разрослась, что сосчитать всех полуголых мальчишек и девчонок можно было, лишь если б все они минуту постояли смирно, чего никогда не случалось. Он часто не узнавал своих отпрысков, встречая их на набережной принца Альберта или на проспекте королевы Виктории. Как только богатый, важный, гневливый белый отец появлялся на пороге их хижины, они поспешно прятались в окружающих зарослях. Не следует путать скуку с апатией, в особенности ту скуку, которой томилась миссис Симс. Скука — это энергия, не находящая выхода. Характер миссис Симс, действенный от природы, теперь проявлялся лишь в редких вспышках ярости. Ее предки, до того как осесть на земле и заняться выращиванием сахарного тростника, были моряками, пиратами, искателями приключений. Но она верила, что у истоков ее рода стоит фигура еще более романтическая.
В старину у этих островов часто бросали якорь невольничьи корабли, шедшие из Африки. Здесь свозили на берег больных и умирающих, здесь избавлялись от непокорных, кого не смирили ни побои, ни голод. То были по большей части люди молодые и сильные — даже после многих голодных дней за них дали бы на континенте хорошую цену. Капитаны, однако, рады были продать их островным плантаторам даже себе в убыток. Кораблям предстоял еще долгий путь. А эти люди и в оковах были опасны: они сеяли смуту. Вошел в историю Бель-Амаде, принц Ашанти, о нем сложены легенды и песни. Он был продан с аукциона к Гваделупе около 1759 года. Время шло, а он не спешил; сделавшись надсмотрщиком, вел себя так, что заслужил одобрение и даже доверие хозяина. Он был певец, у него был веселый нрав. Он любил детей, и дети его любили. Нередко его звали в дом развлекать пением гостей плантатора; дамы внимали ему, потягивая chocolimiel[98] из чашечек севрского фарфора. Вот как описывает его одна из дошедших до нас песен: «Стан его точно высокий кедр, глаза мечут молнии». В той же песне говорится, что у него было сто детей, сто потомков царского рода.
И вот настала ночь Святого Иосифа — 19 марта, ночь исступления, ночь разгула длинных серпов. С Мартиники виден был дым, стлавшийся над тринадцатью крупными плантациями. Увлеченные силой духа Бель-Амаде, даже верные слуги — старый дворецкий, повар, камеристка, кормилица — не пытались помешать резне. Ночь Святого Иосифа! Нельзя, разумеется, вспоминать о ней без ужаса. Но во всяком восстании угнетенных есть величие, заставляющее нас невольно сочувствовать восставшим, — это знает каждый читатель мильтоновской поэмы. Рабство и рабовладельца превращает в раба, и, когда оглянешься в прошлое, гордость представляется глупостью. Бель-Амаде схватили, кастрировали и повесили на суку дерева вниз головой, чтоб он умер не сразу, а в длительных мучениях. Потом долгое время им пугали детей; но народное воображение непоследовательно. И о каждом высоком стройном юноше, о каждой здоровой молодой красотке стали говорить шепотом: «Y a la une goutte du sang du beau diable!»[99] Как-то вечером на веранде дома Александра Симса шел разговор о ночи Святого Иосифа и о главном зачинщике событий этой ночи. Юстэйсия, которой было тогда восемь лет, подошла к матери и спросила:
