Иван Ефремов - Лезвие бритвы (илл.: Н. Гришин)
— Что ж, отчасти вы правы! — согласился Андреев.— Мы еще не научились как следует управлять наукой. Она поднимается валом, но несет много мусора. Да и внутри настоящей науки тоже накопилось всякой лжи.
— Как же совмещаются наука и ложь? Тогда это не наука! — возразил аспирант-кристаллограф.
— Нет, наука, но… так сказать, низшего уровня, принимаемая за высший. У нас в геологии пошло много таких, например, работ. Молодой и честолюбивый начинающий исследователь, попав в какой-нибудь новый район, делает там наблюдение, противоречащее, скажем, моим выводам. Немедля публикуется статья, где он пишет, что поскольку его наблюдение противоречит Андрееву, то все заключения Андреева о том и том-то неверны. Это подхватывается, цитируется, и никому из торопыг невдомек, что андреевские выводы сделаны на материале несравненно более широком. Если уж меня опровергать, то только на основании такого же, если не большего, числа наблюдений. А то мало толку для науки. Куда как полезнее просто опубликовать свое маленькое наблюдение и честно сказать, что случай, пока единичный, противоречит схеме Андреева, но надо накопить еще много подобного материала.
— Хочется стать поскорее большим ученым,— рассмеялся аспирант.— По-моему, еще хуже, когда выдумывают свою схему и начинают подгонять под нее факты, искажая, обманывая и передергивая. Своих научных противников они всячески шельмуют, обливают грязью, обвиняют в тупоумии и подлогах…
— А знают ли уважаемые граждане, молодые и постарше,— вдруг поднялась со своего места Рита,— что сегодня нашему высокочтимому мастеру пяти видов спорта Симе Металиной исполняется …надцать лет, следовательно — день рождения?
— Ого! Сколько, сколько? — послышались веселые возгласы.
— Я же сказала …надцать. Так же, как и всем женщинам после девят… надцати лет. Сима, милая, я знаю, как мне достанется, но я не смогла устоять перед искушением сделать тебе сюрприз. Мы его давно готовили!
— Кто — мы? — спросил Андреев.
— Ну, скажем, ученицы Симы и, скажем, их мальчики, потому что без мужской техники, увы, не обойтись.
В длинной и узкой, неудобной комнате Андреева уже хлопотали двое молодых людей из Ритиного «отряда». Один налаживал узкопленочный кинопроектор, а другой в позе часового стоял у раскрытого и выключенного магнитофона.
— Это, может быть, и сюрприз, но не вижу подарка! — воскликнул Андреев.
— Подарок — здесь! — Рита коснулась проектора.— Да успокойся же, папа, сейчас все объяснится. Прошу занимать места. Тушите свет! Геннадий, действуй!
Под легкий стрекот аппарата на дальней стене комнаты пошли кадры выступлений Симы, заснятые любителями или добытые из кинохроники. Началось с художественной гимнастики. Она уступила место фигурному катанию. Сима исполнила ритмический танец на льду под веселую восточную мелодию «Абдуллы», и комната наполнилась постукиванием ног зрителей, захваченных темпом и ритмом. Блеск льда в свете прожекторов внезапно сменился сияньем голубоватой воды, колыхавшейся под солнцем у подножия белой вышки. Сима вышла на конец упругой доски, нависшей высоко над водой, подпрыгнула, полетела вниз и, сделав два оборота, без всплеска ушла под воду.
И опять загорелись искусственные светильники под потолком громадного гимнастического зала. Сима была заснята на особом снаряде, вроде сближенных параллельных брусьев. Она легла грудью поверх брусьев. Медленно выгибаясь, Сима высоко подняла ноги, пригнула к ним голову и так же медленно, без видимого усилия, развела ноги «шпагатом». Левая нога пальцами коснулась конца брусьев, а правая вытянулась далеко вперед над головой. Согнув спину еще сильнее, почти в кольцо, Сима подняла руки и обхватила ими щиколотку правой ноги. Зрители не удержались от аплодисментов. Как бы спугнутый ими, погас экран — короткий самодельный фильм кончился.
Едва зажгли свет, как все глаза, естественно, обратились на Симу, и щеки ее запылали.
— Доволен ли халиф подарком своего раба? — шутливо склонилась перед ней Рита.
— Если бы ты показала это у меня дома. Разве не свинство такое обнародование врасплох? Беззастенчивая реклама подруги!..
— Поверьте, Серафима Юрьевна, что вы не нуждаетесь в рекламе,— вмешался Андреев,— а фильм, право же, интересен. Следовательно, мы все получили большое удовольствие, за что спасибо вам и Ритке.
— И верно, от сердца спасибо! — пробрался к Симе и потряс ее руку Селезнев.— Никогда я не думал, что женская стать может так за душу трогать! До чего хороши могут быть бабенки… хм… женщины, девушки. Это я понял, еще когда Ирина переменилась, а ведь науки вашей прошла всего месяц.
— Ну, Ирина с природными способностями!
— Клянется, что жива не будет, если не приедет, когда заработает отпуск подольше.
— Верно, отец! — Ирина скользнула к Симе, обнимая ее за талию, и, несмотря на крепкое сложение и семисантиметровые «шпильки», гимнастка показалась совсем небольшой рядом с высокой, статной, как королева, сибирячкой.
— А теперь очередь за Иваном Родионовичем! — объявила Рита, пока гости рассаживались и передавали друг другу чашки.
— Ишь ты, Гирин им расскажи, Сима покажи! — с шутливой ревностью вскричал профессор.— А почему же приключения Андреева забыты? Надоели, что ли? Да и тебе, Иннокентий Ефимыч, есть о чем порассказать!
— Не то говоришь, Кириллыч,— серьезно возразил охотник,— мы с тобой, как бы это сказать… сами от себя. А Иван Родионыч объясняет, почему мы такие, а не этакие и как стать лучше. Я вон до скольких лет дожил, а не подозревал, что может быть такая наука и так уже много знают о человеке. Как же может быть не интересно?
Гирин поднялся, прошелся вдоль стены.
— Мы привыкли к меняющейся и совершенствующейся технике. Пожалуй, нам показалось бы тоскливо без ежегодных научных открытий, поражающих наше воображение.
Нарастание открытий, темпов развития науки, а за ней и техники идет, как сказал бы инженер, по экспоненциальной кривой. Мне, человеку образного, а не абстрактного мышления, развитие нашей научно-технической цивилизации представляется валом, вздымающимся над нашими головами на гигантскую, почти зловещую высоту. Зловещую — это, пожалуй, сильно сказано, но передает опасение, что психика человека не подготовлена к таким темпам и мы еще ничего не сделали для этой подготовки.
Наши представления о человеке будущего исходят из категорий прошлого, но люди настоящего — хотим мы этого или не хотим — они совсем другие. Взлет науки требует все больше и больше психологических сил.
Еще больше их понадобится для выполнения колоссальной задачи перестройки людей и экономики в создании коммунистического общества. Но растут ли эти силы, воспитываются ли нужными темпами в человеке? Что сделано, чтобы создать всеобщее понимание законов психической жизни человека? Боюсь, что мы серьезно еще не думали об этом! Получается разрыв между подготовкой и неумолимыми требованиями эпохи, жизни, нашей передовой роли в авангарде человечества.
Смотрите правде в глаза: неизбежная в наше время концентрация населения в больших городах, особенно в капиталистических странах, ухудшает индивидуальное здоровье и физическую крепость, хотя успехи медицины обусловливают большую продолжительность жизни и меньшую смертность от эпидемических заболеваний. Меньшая физическая крепость и повышающаяся нервная напряженность жизни ослабляют психическую уравновешенность человека. Получается множество психологических сдвигов, в большинстве своем малозаметных и безобидных, но иногда оборачивающихся вредными для общества последствиями. Интересно, что в странах с высоким уровнем жизни обычно эти психологические сдвиги развиты сильнее. Прежде всего пьянство и наркомания, как попытки дать отдых перегруженной нервной системе, уйти от давления условий жизни, понизить уровень восприятия мира до тупости животного. Затем дикие взрывы хулиганства в результате ослабления тормозящих центров мозга и прежде всего самодисциплины. И, наконец, то, что на Западе зовется эскапизмом — стремлением уйти куда попало от жизни непосильной и тревожной. Кто спасается коллекционированием пустяков, вроде марок, спичечных коробков или пригласительных билетов, кто собирает джазовые пластинки, упиваясь шумной ритмикой. В последней есть особый смысл. С незапамятной древности известно, что даже простые барабаны буквально гипнотизируют человека.
Более тонкий вид эскапизма — мечта о других мирах, с прекрасными принцессами, ожидающими отважных землян в садах немыслимой красоты. Отсюда громадный успех фантастических произведений о космосе…
— Как, вы против устремления в космос? — выскочила Рита и укрылась за плечом Ирины.
— Какой же интеллигентный человек может быть против великолепной мечты человечества? — спокойно возразил Гирин.— Но совершенно необходимо, чтобы эта мечта не вырождалась в стремление убежать с Земли, где человек якобы оказался не в силах устроить жизнь. Уйти на поиски лучших миров, высоких цивилизаций или же на грабеж их, чтобы разбогатевшим пиратом вернуться на Землю, как это слишком часто изображается в американской фантастической литературе. Есть только один настоящий путь в космос — от избытка сил, с устроенной планеты на поиски братьев по разуму и культуре. А для этого человек должен обеими ногами крепко стоять на Земле, переделывая ее радостным трудом и становясь все богаче и крепче духовно. Чтобы быть способным к титаническим усилиям, какие потребуются для реального покорения межзвездных пространств. Все это возможно лишь при высших формах общества — социализме и коммунизме. Но ведь высшие формы общества могут быть созданы лишь воспитанными и дисциплинированными, высокосознательными людьми — такова неизбежная диалектическая взаимозависимость, неустанно подчеркивавшаяся Лениным.
