Маргарет Джордж - Тайная история Марии Магдалины
Вслух же она сказала только:
— Да, учитель, — и, как ей было велено, повернулась и ушла.
Остаток вечера прошел в хозяйственных хлопотах. Симон назначил себя ответственным за костер и отдавал распоряжения мужчинам, державшим над огнем вертела, Сусанна занималась посудой, Матфей отправился за вином, заверив всех, что обернется мигом. Вид единомышленников, поглощенных такими мелочами, заставлял Марию и Иоанну еще болезненнее переживать то, что они вынуждены были хранить в тайне.
Иисус уже присоединился к ученикам, улыбался и смеялся, словно его ничто не тяготило. Хотел ли он этим показать, что такого рода повседневные занятия имеют важное значение? Но не им ли было категорически заявлено, что они должны оставить позади все обыденные дела?
«Возможно, — подумала Мария, — он и сам не знает, что значимо, а что нет. И не исключено… О! Отнюдь не исключено, что мы следуем за человеком, который и сам всего лишь ученик».
Ученики и учитель все вместе сидели вокруг костра и наслаждались ужином. Иисус, как всегда, преломил хлеб и благословил трапезу, держа ломоть красивыми сильными руками. Одеяние из легкой шерсти лежало на его плечах изящными складками. Ничто в его поведении не указывало на то, что это не продлится вечно. Тесный круг единомышленников… преломление хлеба… мирные вечера… проповеди по утрам… И так снова и снова, день за днем.
— Завтра вечером наступит Песах, — промолвил через некоторое время Иисус. — Это будет последняя наша общая вечеря.
Он обвел взглядом их всех, одного за другим, но спросить у него. что значит «последняя», никто не осмелился. Когда его взгляд остановился на Марии, она почувствовала, что он ощущает всю ее боль, но они никогда не заговорят об этом.
— Песах в Иерусалиме! — воскликнул Фома. — Моя давнишняя мечта!
— У нас будет чудесный праздник, — пообещал Иисус — Кое о чем я уже позаботился. Петр, Иоанн, завтра с утра вам нужно будет подойти к Овечьим воротам, где вас встретит человек с кувшином воды. Вы узнаете его без труда, ведь мужчины редко носят на голове кувшины. Следуйте за ним по улице, он приведет вас в один дом. Когда встретитесь с хозяином дома, скажите ему, что учитель нуждается в помещении, чтобы отпраздновать Песах со своими друзьями. Он покажет вам большую верхнюю комнату, со всей необходимой мебелью и утварью, а уж дальнейшими приготовлениями займетесь сами.
«Значит, — подумала Мария, — в городе у него есть тайные последователи, о которых мы ничего не знаем. Много ли их, кто они, как и когда они пришли к Иисусу и он принял их? Похоже, для нас это останется тайной. Я словно окружена невидимым коконом… столько секретов, столько загадок…»
— Овцы мои внимают голосу моему, — промолвил Иисус, отвечая на ее невысказанный вопрос. — И есть у меня другие овцы, не из этой овчарни.
Подул ветер, раскачивая сосновые ветви у них над головой.
«Кто они, эти овцы? — невольно подумала Мария, а следом прокралась и другая, запретная мысль — Не любит ли он их больше, чем нас?»
Иисус сидел прямо напротив нее, мерцание костра придавало его лицу красноватый оттенок. И тут же были все ученики. Иоанн, как всегда сохранявший изысканную бледность, Иаков Большой, сo сжатыми челюстями, Фома, чье привлекательное лицо туманили раздумья, Петр, громко смеявшийся и говоривший о чем-то с Симоном, и Симон, обычно хмурый, но тут изобразивший некоторое подобие улыбки. Сусанна, тоже улыбающаяся, несмотря на свои страдания…
«Надо же, — вдруг с удивлением осознала Мария, — я ведь люблю их всех. Они такие разные, порой способные досаждать, но, несмотря ни на что, я всех их искренне люблю. Верность Иисусу связала нас воедино».
Илий и Сильван остались где-то далеко в тумане, там же растворились ее отец и мать, Иоиль превратился в ранящее, но далекое воспоминание. Из всей прошлой жизни реальной оставалась лишь одна Элишеба. Глядя на Иисуса и его мать, Мария понимала, что узы материнства никогда не могут быть разорваны. Когда-нибудь, как-нибудь… мы снова будем вместе, все будет понято и прощено, улажено с помощью Иисуса, к которому Элишеба, конечно же, придет. Когда-нибудь…
— Когда мы собирались в Иерусалим, я назвал вас друзьями, каковыми вы для меня и являетесь, — продолжил Иисус — И есть многое, что я хочу поведать вам как друзьям. Может быть, что-то покажется вам странным, но позднее, вспоминая мои слова, вы сможете понять, что я имел в виду.
Никто не промолвил ни слова. Все сейчас боялись перебить Иисуса и отвлечь его от того важного, что он действительно желал сказать, ибо в обычае Иисуса было всегда отвечать на вопросы, даже заданные некстати. Поэтому они хранили молчание, нарушаемое лишь шумом и возней у соседних костров, где люди устраивались на ночь.
— Узнайте же, что будут явлены знаки, согласно коим нынешнее время подходит к концу, — объявил Иисус столь обыденным тоном, словно речь шла о небольшой нехватке воды или порче припасов. — Скоро по велению Бога все завершится. Нам останется лишь склониться перед Его волей, всецело подчинить себя служению Его делу, принести себя в жертву ради осуществления Его замысла. Я полностью готов к этому. Готовы ли вы?
Повисло долгое молчание, пока Матфей наконец не решился задать вопрос:
— Но как мы узнаем, что все действительно приближается к концу?
— Будут ниспосланы очевидные знамения, и на земле, и на небе. До той же поры не дайте себя обмануть. Не дайте сбить себя с пути. Будьте тверды. Друзья мои, все вы посланы мне Отцом моим, коему я обещал, что не потеряю никого из вас — за изъятием одного сына измены, каковой обречен на погибель, что бы ни случилось. Посему ничего не бойтесь.
Иуда, не проронивший ни звука за все время ужина, при словах Иисуса «обречен на погибель» дернулся, отвернулся и оказался лицом к лицу с Марией. Выражение этого лица ничего не выдавало, но хотя взгляд его и не встретился напрямую с ее взглядом, Мария увидела в глазах Иуды ту же темную пустоту, от которой ее пробрало холодом. Кроме того, она отметила, что на нем нет того щегольского синего хитона. Не иначе как спрятал где-нибудь в дупле, чтобы надеть перед очередной встречей с друзьями из храма!
По лицу матери Иисуса, освещенному отблесками огня, было видно, что ее одолевает тревога. Однако она старалась не давать воли дурным предчувствиям.
Они засиделись у костра надолго, наслаждаясь его медленно угасавшим теплом, но потом один за другим начали вставать и устраиваться на ночлег. Иисус снова в одиночестве поднялся на гребень. Мария последовала за ним.
На сей раз он смотрел в сторону отвратительной низины к югу от Иерусалима, называвшейся Геенна. Туда свозили и предавали огню городской мусор, поэтому над ней постоянно поднимался едкий дым, а когда ветер дул с той стороны, ноздри забивало смрадом. Мария вспомнила похожую яму, куда давным-давно они с Иоилем зашвырнули разбитого идола.
— Грязь, пробормотал себе под нос Иисус — Мерзость, скверна и вонь.
Он повернулся к подходившей сзлади Марии, как будто ожидал ее появления.
— Знаешь, почему там всегда горит огонь?
— Нет, откуда?
— Когда-то на этом месте людей приносили в жертву Молоху цари Израиля, те самые, что молились в храме, жертвовали Молоху своих сыновей и дочерей. Но когда царем стал Осия, он велел прекратить языческие обряды, а алтари Молоха использовать для сжигания мусора. И это продолжается по сей день. Но зло просто так не искоренишь. — Он вздохнул. — Для этот требуется нечто большее. Зло не исчезает с прошествием времени.
— Да, там слишком много грязи и зла, — согласилась Мария, указывая на лежащую далеко внизу Геенну и курящийся над ней дым. Но зато нам с Иоанной посчастливилось обнаружить удивительно тихое местечко ближе к подножию горы. Это старая оливковая роща, где безлюдно, даже когда кругом снуют толпы. Думаю, тебе бы там понравилось.
— Тихо и безлюдно? — удивленно переспросил Иисус. — Даже сейчас?
— Да. Это внизу, слева от тропы, что идет по склону. Сад огорожен, но там есть ворота и их можно открыть.
— Я должен увидеть это место, — заявил Иисус, — Наверное, завтра, рано утром.
Послышавшийся позади шорох выдал чье-то присутствие.
— Гадкое зрелище! — Иуда стоял совсем неподалеку, на границе слышимости.
Разобрал ли он, о чем они говорили? Слышал ли про уединенный оливковый сад?
— Это символ греха, — промолвил Иисус. — Если бы мы могли видеть грех, он выглядел бы примерно так же.
— К сожалению, этого нам не дано, — откликнулся Иуда с печалью в голосе.
— Сатана не хочет, чтобы люди видели всю мерзость греха, иначе они бежали бы от него в ужасе. — С этими словами Иисус повернулся и, оставив Иуду и Марию вдвоем, направился туда, где устроил себе постель.
Иуда продолжал смотреть вниз, в лощину.
