Юрий Корольков - Тайны войны
– Пока воюем в приемных, скажу я вам! Адмирала Мизелье опять нет. – Капитан был чем-то раздражен. – Третий раз нет.
Придется доложить генералу де Голлю. – Он плотно уселся на стул, всем своим видом давая понять, что будет сидеть здесь хоть до самого вечера, но своего добьется. – Вместе с патриотизмом мы привезли в Лондон и свой бюрократизм. Пока что-то сделаешь, надо потратить неделю. Потом выясняется, что все не так и надо начинать сначала… Но мы не можем же сидеть сложа руки, как английские приживалки! Надо действовать, если серьезно думать о Франции. Не так ли? – Лекруа искал единомышленника. – Нам нужна своя территория, своя база. В Англии осталось десять тысяч французских моряков, готовых сражаться. Они требуют этого. Но пока что территория «Свободной Франции» ограничена площадью трех комнат в английской торговой фирме. Скажите: разве не могли бы мы высадиться в Северной Африке и оттуда начать борьбу? Генерал де Голль думает так же, но…
Капитан Лекруа говорил о своем, наболевшем, но Бенуа плохо слушал его. Сейчас Жюля меньше всего интересовало, что думает его собеседник, каковы его планы. Кому это все нужно? Жюль попал сюда, как каплун на вертел. А капитан, видать, забияка, рвется в драку. Не лучше ли примириться с немцами? Петен более трезво смотрит на вещи. Если так получилось, надо приспосабливаться. Обозревателя не оставляла точившая его мысль, что он совершил непоправимую глупость.
Так прошло с полчаса. Дребезжали звонки, адъютант с яростью рвал трубки, исчезал в кабинете де Голля и снова метался среди телефонов. Появлялись новые посетители, штатские и военные. Перед одними адъютант услужливо распахивал двери кабинета, других просил посидеть. На Бенуа лейтенант-кавалерист, казалось, не обращал никакого внимания. Это уязвляло самолюбие. Жюль не вытерпел и снова подошел к столу:
– Вы не забыли обо мне, месье де Круссоль? Доложите генералу, что я прибыл с «Массильи».
Отношение адъютанта изменилось в мгновение ока. Он и в самом деле забыл о пышнобородом человеке с помятым лицом и в такой же помятой одежде военного корреспондента. Свое отношение к людям адъютант строил на основе погонов и регалий. У посетителя ничего этого не было. Может быть, рядовой… Оказалось, он тот самый человек, которого ждал генерал. Де Круссоль забыл его фамилию. Переспрашивать посчитал неудобным.
– С «Массильи»? Одну минуту, месье… месье…
– Жюль Бенуа, – помог адъютанту обозреватель.
– Да, да! Ну конечно! Провал памяти… Одну минуту, месье Бенуа! Я уверен, генерал сейчас же вас примет. Как вы не сказали этого прежде!
II
Де Круссоль скрылся за дверью. И сразу же:
– Генерал ждет вас, прошу! – Дверь широко распахнулась.
Подчеркнутое внимание адъютанта чуточку повысило настроение. Жюль прошел в кабинет. Де Голль сидел, откинувшись в кресле, подтянутый и суховатый. В холодных светлых глазах мелькнуло нечто похожее на любопытство.
– Так вы с «Массильи»? Рассказывайте, что произошло в Касабланке. Почему наши министры не смогли прибыть в Лондон? Садитесь, – генерал снисходительным жестом предложил журналисту стул.
Бенуа не успел произнести первой фразы, как в дверях появилась долговязая фигура адъютанта.
– Извините, мой генерал, мадам Катру настоятельно просит вас к телефону, звонит третий раз. Хочет говорить по неотложному делу. Она только что приехала из Индокитая.
Де Голль снял трубку.
– Мадам Катру?.. Счастлив приветствовать вас! – На его лице появилось выражение нежной почтительности, с которой он всегда говорил с женщинами. – Чем могу вам служить? Надеюсь, путешествие прошло благополучно… Что? Пропал багаж… Какая досада! Ах, вот что! Но что же я могу сделать? Надо обратиться в английскую таможню… К сожалению, я не могу давать такие распоряжения. Мы не во Франции… Не огорчайтесь… Конечно, все, что будет от меня зависеть… Что еще? Не понимаю… Попугаи… Какие попугаи? Ах, вот что! Вы привезли с собой попугаев! В клетках. Теперь понял… И еще туземную прислугу… Узнаю вас! Вы не можете без экзотики… Очень мило!.. Но где же мы разместим ваших индокитайцев?.. Нужна моя помощь?.. Позвонить Черчиллю! Вы очаровательно наивны, мадам Катру!
По мере того как продолжался разговор о потерянном багаже, корме для попугаев, размещении привезенных слуг, де Голль постепенно мрачнел, но оставался безгранично вежливым. Бенуа успел осмотреть кабинет руководителя «Свободной Франции». Так же, как и в приемной, здесь все носило печать неустроенности. Подбор вещей казался случайным. Рядом с письменным столом красного дерева в витиеватом стиле барокко стояли уродливые деревянные стулья. В углу конторский шкаф, заставленный книгами. На стене портрет Наполеона в треуголке, со скрещенными на груди руками. Бенуа знал – великий полководец для де Голля был предметом преклонения и подражания, так же, как Цезарь и Александр Македонский.
Два широких окна выходили на Темзу. Отсюда были видны готические башни британского парламента, увенчанные огромным циферблатом часов. Через Вестминстерский мост лился поток машин – красные автобусы, черные, вышедшие из моды такси, автокары, повозки. Город продолжал жить вопреки германским авиационным налетам.
Де Голль произнес несколько банальных фраз и, повесив трубку, в изнеможении опустил руки.
– Вот чем приходится заниматься мне, руководителю движения Сопротивления! Попугаями экстравагантных дам и формированием батальонов иностранного легиона… Так я слушаю вас, месье Бенуа. Что же произошло в Касабланке?
Бенуа рассказал о «Массилье», о том, как в канун капитуляции пароход вышел в море, как капитан отказался идти в Англию и повернул на Касабланку. Французские министры не могли ничего сделать. Долго стояли на рейде под наведенными жерлами береговых пушек. Ночами пароход освещали прожекторы. О побеге не приходилось и думать. Но все же… Бенуа несколько приукрасил свою роль и находчивость.
Примерно три раза в неделю к «Массилье» подходил катер с продуктами. Бенуа не знает, как родилась идея воспользоваться катером для бегства членов правительства. Об этом ему сказал Мандель.
Министр внутренних дел встретил его на палубе. Катер выгрузил продукты и готовился идти на берег. На его борт сносили порожние ящики, корзины от фруктов. Мандель спросил, готов ли месье Бенуа совершить подвиг во имя Франции. Надо предпринять побег. Если удастся, вслед за Бенуа «Массилью» покинут и члены правительства.
Вот здесь обозреватель и совершил непростительную глупость. Отсюда начались его злоключения. Де Голлю он сказал:
– Я патриот Франции, мой генерал, и, не раздумывая, согласился.
Де Голль одобрительно кивнул. Он слушал, полуприкрыв глаза.
Дальше все произошло молниеносно. Бенуа толкнули в каюту, кто-то помог ему натянуть поверх одежды грязную морскую робу, нагрузили пирамиду ящиков, и он, пряча лицо, спустился по трапу на катер. Жюль до сих пор ощущал холодящий озноб, охвативший его в тот момент, когда, нахлобучив на голову порожний ящик, он проходил мимо охраны. Но не рассказывать же об этом де Голлю!
На берегу его спрятали в какой-то пакгауз, кишащий крысами. Бенуа двое суток сидел без пищи, много раз замирая от страха. Была только вода, приторно-теплая и противная. Ночью его вывели из порта, усадили в машину и увезли в Танжер, оттуда в Гибралтар и потом в Лондон.
В Танжере Бенуа узнал, что его побег не прошел незамеченным. Усилили охрану парохода, и вскоре «Массилья» ушла во Францию. Теперь министры находятся под домашним арестом. По требованию немцев их намерены судить.
Де Голль сам знал о финальных событиях. Он совещался с Черчиллем по поводу того, как освободить членов правительства с «Массильи». Черчилль предложил организовать побег – тогда в Лондоне можно будет создать полномочный французский кабинет. Готовились захватить судно, но ничего не получилось, Петен оказался предусмотрительней.
Неудача осложняла положение де Голля. В этом отношении интересы его совпадали с планами Черчилля. Оба были заинтересованы в том, чтобы создать широкое, авторитетное правительство. Но генерал трезво смотрел на вещи. Он уже раскусил Черчилля – британский премьер цеплялся за малейшую возможность усилить свои позиции, собрать и поставить на карту все, что только возможно. Ради этого и поддерживает де Голля. Сама по себе нужна ли ему Франция? Де Голль не верил в громкие, пышные фразы британского премьера.
С другой стороны, понимая всю эфемерность своей кажущейся власти – вооруженные силы де Голля пока составляли два батальона иностранного легиона, – генерал вынужден опираться на английскую помощь. Иначе мог ли он проглотить молчаливо такую горькую пилюлю, как разгром французского флота в Оране, Алжире! Черчилль не предупредил его о «Катапульте», о трагических событиях он узнал из газет. При всем этом де Голль стремился к самостоятельности. Эвакуация французских министров могла бы, пусть в самой малой степени, укрепить и его власть. Теперь об этом нечего говорить. До тех пор, пока штаб «Свободной Франции» останется прозябать в Лондоне, самостоятельность – несбыточная мечта. Черчилль не такой человек, чтобы выпустить вожжи из рук.
