Виталий Полупуднев - Восстание на Боспоре
Грозная рать, скрипя доспехами, садилась на коней и становилась по сотням. Улицы до самых западных ворот были заняты конными отрядами. На рыночной площади десятки людей увязывали смоляными веревками тяжелые возы, запрягали медлительных быков, криками и ударами хворостин заставляли быстрее поворачиваться грузных животных.
С пантикапейского холма было хорошо видно, как колеблются бесчисленные копья, – это означало, что часть рабских войск отправляется в поход.
В трапезном зале дворца необычно весело и оживленно. По коридорам бегут люди, воины входят, задевая мечами колонны, и выходят, обсуждая между собою предстоящий путь.
Бунак сбился с ног, стараясь угостить как можно богаче царя с его подругой и отъезжающих друзей – Фарзоя, Таная и Пифодора. По удивительному капризу богов, Фарзой вторично возвращался на родину, пройдя через плен и унижение, но не бедным скитальцем или освобожденным рабом, а всевластным воеводой, имея за спиной многолюдную свиту, несколько сотен панцирных всадников и огромный обоз с сильной охраной. Ехал он в Скифию как царский военачальник и родовой князь, призванный народом к себе на родину для борьбы с врагом.
Словно помолодевший, с сияющими глазами и веселой улыбкой на гладко выбритом лице, сидел Фарзой около могучего Савмака. Последний в одной руке держал электровый кубок, а другую положил на плечо князя. Рядом стоял родосец, скаля белые зубы, как всегда полный задора и внутренней приподнятости.
– Любят тебя, князь, верхние боги! – ликующим полушепотом говорил он перед этим Фарзою. – Поэтому дают тебе разные испытания. О, боги даже любимцам своим не дают ничего даром. Видно, и сейчас хотели они испытать тебя, закалить в огне лишений, а потом возвысить!
Родосец, как и князь, был одет в походные доспехи, только шлем держал в левой руке. Кругом радостно переговаривались «ястребы» и танаевцы, счастливые тем, что возвращаются домой с богатыми подарками, а главное – со своими главарями. Особенно их восхищал вид панцирного войска, ряды которого можно было разглядеть отсюда через окно.
– А не боишься, Пифодор, что тебя поймают люди Гориопифа или Дуланака? – лукаво спросил Бунак, наливая чаши.
Пифодор усмехнулся и, прищурившись, повернул лицо к Бунаку:
– Когда мы будем близ Неаполя, мой новый быстроходный корабль «Арголида», что достался мне от Диофанта, как ты хорошо знаешь, уже будет подходить к западным портам. Попутно он зайдет в Харакс и высадит там тавров, так как Агамару пора домой… Так вот, корабль будет готов в любой день принять нас на свой борт. А на корабле все есть, даже вина! А какие!.. П-фе!
Грек закрыл глаза и изобразил на лице что-то сладкое.
Фарзой в изумлении повернулся к пройдохе, дивясь делам и замыслам этого неугомонного человека, и произнес:
– Скажи, Пифодор: зачем ты увязался с нами, когда имеешь корабль и шайку головорезов? Плавал бы с ними!
Черные как уголь глаза грека стали лукавыми.
– Лишь слабый головою человек ложится спать, получив в свое пользование соломенную подстилку, – сказал он, подняв палец с видом мудреца. – Кто перестает стремиться к большему – тот рискует потерять все! Кроме того, я предан царю и тебе, князь, и дал обет богам служить тому и другому до издыхания верой и правдой!
– Это хорошо, – назидательно кивнул головой Бунак, – так и следует!
– Это не все, – продолжал болтливый грек. – Я хорошо разобрался в звездах с помощью одного умного человека. И теперь хочу все силы положить на то, чтобы предсказанное князю Фарзою сбылось!
– Гм… – отозвался заинтересованный Савмак, выслушав грека с наивным выражением на лице. – Ты всем гадаешь на счастье?
– Государь, – быстро нашелся Пифодор, – на твое счастье гадать не надо, ибо оно – сбылось!.. Твоя звезда поднялась так высоко, что спустя века люди будут помнить о тебе! Уже сейчас, когда ты сидишь за чашей вина, твоя слава летит, как птица, все дальше и дальше!
Грек взял со стола кубок и, сделав два шага, опустился на одно колено справа от царского места, где сидела задумчивая Гликерия. Она с рассеянной полуулыбкой на бледном лице слушала и смотрела, перебирая розовыми пальцами кисти белого покрывала, накинутого на плечи. Никаких украшений не было в ее золотых волосах. Простой безрукавный хитон падал на пол темно-красными складками.
– А счастье твое, – вскричал Пифодор, поднимая кубок, – с тобой! Держи его крепче! Вот так, как это изображено на стене!
Все обратили взоры в ту сторону, куда указывал грек. На стене была изображена колесница, запряженная размалеванными конями. В колеснице стояли, крепко обнявшись, влюбленные с венками на головах. В руках они держали фиалы с вином. Даже мрачный Мирак, молчавший до этого, заинтересовался.
– Это кто такие? – спросил он, ставя на стол чашу.
– Это, – ответил Пифодор с напыщенным видом, – Зариадр, нашедший свою Одатиду!
– Зариадр и Одатида?.. Кто были эти люди?
– Я расскажу историю влюбленных, – громко предложил Бунак, – если царь разрешит.
– Расскажи, – кивнул головой Савмак, – только покороче!
Бунак поставил на стол большой кувшин с вином и, отойдя к стене, откашлялся, сложил руки на животе и поднял глаза. Все рассмеялись.
– Эта история, – начал он тоном сказителя, – известна многим по ту сторону Танаиса, именуемого сколотами рекою Сином, а аланами названного Доном, что означает «вода». Так вот, в давние времена брат индийского царя Гистаспа Зариадр был сатрапом области, что располагается выше Каспийских ворот. Зариадр был молод и красив. Он увидел во сне дочь сарматского царя Омарта и полюбил ее по сновидению. Боги сделали так, что и Одатида увидела во сне Зариадра и тоже полюбила его. Но Омарт отказал в сватовстве Зариадру, так как сам не имел мужского потомства и хотел выдать свою единственную дочь за кого-нибудь из своих, в надежде иметь внука-наследника. Царь устроил пир, на котором Одатида должна была подойти с чашей вина к тому, кого решила выбрать себе в мужья. Но царевна не желала никого, и томилась любовью к Зариадру. Это была любовь, навеянная волею богов, и противиться ей – свыше сил человеческих. Зариадр, предчувствуя недоброе, выехал тайно из своей ставки, проскакал единым духом восемьсот стадий и прибыл в лагерь царя Омарта переодетый в сарматское платье. Он проник в шатер, где увидел Одатиду плачущей над посудным столом. Она приготовляла вино в бокале. Подойдя, он сказал тихо: «Вот я, тот Зариадр, которого ты хотела видеть!» Она сразу узнала в нем того, кого полюбила по сновидению. Обрадованная царевна отдала дорогому гостю приготовленное вино, он выпил его и стал ее избранником. Влюбленные тайно покинули лагерь Омарта и бежали в город Зариадра…
Бунак передохнул и протянул руку по направлению к стене.
– Это они изображены здесь, – закончил он. – Они любили друг друга и были счастливы до глубокой старости. Омарт вскоре примирился с зятем и был ему другом… эту легенду рассказывают везде в степях Сарматии, любят ее. А имя царевны Одатиды часто дают своим дочерям как богатые, так и бедные.
Рассказчик умолк. Все некоторое время сидели в раздумье.
– Да, это красивая история, – негромко промолвила Гликерия, – я слыхала ее еще в детстве. Одатида была счастлива с Зариадром долгие годы. Но ведь они были детьми царей, а не победившими рабами. Для них счастье было уделом всей жизни.
Спохватившись, она покраснела, замолчала, взглянув на Савмака. Ей показалось, что какая-то тень прошла по его лицу. Бунак заметил неловкость и загремел посудой.
– Не всегда царям по рождению суждены лишь счастье да радости, – заметил Пифодор. – Царь Палак был бездетен, чем очень терзался, а потом был разбит Диофантом и погиб в степях. А царь Перисад не имел счастья ни в браке, ни в царствовании. По-моему, тот царь счастлив, который силен, которого боги любят…
– Верно, верно! – весело отозвались все.
– И за которым народ идет! – добавил Бунак – А по такому случаю я налью сейчас всем лучшего вина. Выпейте перед походом за здоровье и благополучие царе нашего Савмака и…
Шут торжественно указал на подругу Савмака и добавил медленно:
– …и царицы Гликерии!
Гликерия опять покраснела, закусила губу, стараясь сдержать волнение. В испуге она обвела глазами гостей и взглянула на Савмака в недоумении. Но тому понравилось предложение кравчего, он поднял кубок:
– Согласен! Только надо выпить не за одних царя и царицу, но и за всех друзей-соратников, что кровь свою пролили за вольную жизнь, вырвались из эллинского рабства! Ибо – если я и согласился быть царем, то лишь царем освобожденных рабов!
Глава вторая.
У ворот Неаполя
1
Севернее скифской столицы Неаполя раскинулись засушливые степи, уже тронутые желтизной под палящим солнцем. Где-то горели травы, и дымная мгла заволокла небо. В синем сухом тумане утонули степные дали, и словно призраки, еле маячат ближние курганы, мелькают спугнутые табунки диких коней и сайгаков.
