Арчибальд Кронин - Звезды смотрят вниз
Сэмми отлично знал, что это Марта Фенвик, его бабушка. Но раньше она никогда на него не смотрела; она проходила мимо него по улице так же, как он проходил мимо Пэга, стоявшего в очереди, — не замечая его, как будто его и не было.
А теперь она остановилась и смотрела на него, всё смотрела и смотрела, таким непонятным взглядом. Потом заговорила. Сказала странным тоном:
— Ты не ушибся?
— Нет, мэм. — Сэмми сконфуженно покачал головой.
Молчание.
— Как тебя зовут?
Глупее этого вопроса ничего нельзя было придумать, и голос у неё так нелепо обрывался.
— Сэмми Фенвик, — отвечал он.
Она повторила:
— Сэмми Фенвик. — Она пожирала глазами его бледное лицо, и шишковатый лоб, и весёлые синие глаза, его вытянувшуюся фигурку в заплатанном костюме домашнего изготовления, тонкие ноги в тяжёлых башмаках. Сэмми и не подозревал, что в течение многих месяцев Марта каждый день следила за ним, когда он шёл в школу, тайком следила за ним из-за занавески бокового окна дома на Лам-Лэйн. Мальчик рос таким похожим на её собственного сына Сэмми! Теперь ему уже десять лет. Марта очень страдала оттого, что не может иметь его подле себя. Неужели ничто и никогда не сломит её холодную гордость? Она осторожно спросила:
— А ты знаешь, кто я такая?
— Вы моя бабушка, — без запинки ответил Сэмми.
Она густо покраснела от удовольствия. Сэмми наконец разбил вдребезги ледяную кору, сковывавшую сердце старой женщины.
— Подойди ко мне, Сэмми.
Он подошёл, и она взяла его за руку. Сэмми это показалось ужасно странным, и он чуть было не струсил но всё же пошёл с ней к дому в переулке. Они вошли вместе.
— Садись, Сэмми, — сказала Марта. Ей доставляло острую, нестерпимо острую радость снова произносить это имя.
Сэмми сидел и оглядывал кухню. Хорошая тут кухня, такая же чистенькая, как у них дома, но здесь мебель лучше и её больше. Потом у Сэмми заблестели глаза: он увидел, что Марта режет пирог, отрезает громадный кусок сладкого пирога с изюмом.
— Спасибо, — поблагодарил он, принимая этот кусок от Марты. И, положив книги и шапку на колени, набил рот пирогом.
Суровые тёмные глаза Марты сосредоточенно изучали его юное лицо. Это было лицо её собственного Сэмми.
— Вкусный пирог? — спросила она напряжённо.
— Да, мэм. — Сэмми ещё больше налёг на пирог. — Первоклассный!
— Ты никогда ещё не пробовал такого хорошего пирога, правда?
— Видите ли… — Сэмми колебался, смущённый, боясь обидеть Марту. Но счёл своим долгом сказать правду. — Мама печёт такие же вкусные пироги, когда у неё есть всё, что нужно. Но у неё теперь не бывает всего, что нужно для пирога.
Но даже это заявление не могло нарушить упоения Марты.
— Твой дядя Пэг получает пособие как безработный?
Худое личико Сэмми вспыхнуло.
— Да, но это только теперь, ненадолго.
— Твой отец никогда бы не остался безработным, — объявила она с гордостью.
— Я знаю, — согласился Сэмми.
— Он был лучшим забойщиком в «Нептуне».
— Я знаю, — опять сказал Сэмми, — мне мама говорила.
Наступило молчание. Марта смотрела, как он доедал пирог, потом отрезала ему ещё кусок. Сэмми взял его с застенчивой улыбкой, — улыбкой её покойного Сэма.
— Чем ты хочешь быть, когда вырастешь, Сэмми?
Он подумал, а она жадно ожидала ответа.
— Я хотел бы быть тем же, чем был мой папа, — сказал он наконец.
— Вот как! — прошептала Марта. — Вот ты чего хочешь, Сэмми.
— Да.
Она стояла неподвижно. Она ощущала какую-то слабость, изнеможение. Волнение обессилило её. Её родной Сэмми вернулся к ней, чтобы продолжать славную традицию. Она ещё увидит снова Сэмми Фенвика первым забойщиком «Нептуна». Волнение мешало ей говорить.
Сэмми съел пирог до последней крошки, поднял с колен шапку, книги и встал.
— Не уходи ещё, Сэмми, — запротестовала Марта.
— Мама будет беспокоиться, — возразил Сэмми.
— Ну, так возьми это с собой в карман, Сэмми, возьми, потом съешь. — Она с лихорадочной торопливостью отрезала для него новый кусок пирога, завернула его в промасленную бумагу, достала из буфета румяное яблоко и заставила Сэмми сунуть то и другое в карман. У двери она остановила его: — Приходи ко мне завтра, Сэмми. — И голос её умолял… умолял…
— Ладно, — сказал Сэмми и рыбкой метнулся из дома в переулок.
Марта стояла и все глядела ему вслед даже и тогда, когда он давно исчез из виду. Потом повернулась и вошла обратно в кухню. Она двигалась медленно, словно с трудом. На кухне взгляд её упал на начатый пирог. Она стояла, безмолвная, неподвижная, а перед её бесстрастным взором проносился поток воспоминаний. Вдруг лицо её дрогнуло. Она села у кухонного стола, опустила голову на руки и горько заплакала.
XII
Процесс политического развития Дэвида был подобен развитию человеческого тела: медленный рост, неощутимый день ото дня, но весьма заметный, если сравнить его результат с тем, чем был Дэвид пять лет тому назад. Цель стояла перед ним, ясная и чёткая, но шёл он к ней длинными и трудными путями. Он работал; работал невероятно много; и ждал. Он многому научился, а главное, — воспитал в себе терпение. За первой его речью в Палате через несколько месяцев последовала вторая — о бедствиях в угольном районе. Толки, вызванные этой речью, побудили некоторых лидеров партии обратиться к нему за сведениями. Затем в Палате было произнесено несколько блестящих речей по поводу неблагополучия в угольном районе, и хотя речи эти были почти целиком сочинены Дэвидом, слава досталась не ему. Впрочем, несколько позже его в виде благодарности избрали в ведомственную комиссию по исследованию вопроса о нетрудоспособности горнорабочих. Весь следующий год он работал в этой комиссии над вопросом о профессиональных заболеваниях горнорабочих — дрожание глазного яблока, болезни коленных связок и явления силикоза[26] в нерудных копях. Перед концом сессии он был кооптирован в комиссию по установлению квалификации административного персонала в копях. В следующем году Нэджент, который должен был выступать в Олберт-холле на массовой демонстрации по случаю съезда профсоюзов, заболел инфлуэнцой и, по своему настоянию, был заменён Дэвидом. Речь Дэвида перед аудиторией в пять тысяч человек была «гвоздём вечера», она отличалась пламенным воодушевлением, глубоким чувством и острой меткостью выражений. Как это не парадоксально, но блестящее выступление в один тот вечер привлекло к нему больше внимания, чем все усердные труды за предыдущие два года. Он стал заметной фигурой на разного рода конференциях. Это он составил для съезда профсоюзов докладную записку о национализации рудников. Его статья «Электричество и прогресс» была прочитана в Америке на съезде Рабочей партии. Потом он был избран главным представителем шахтёров в комиссию, пересматривавшую вопрос о затоплении шахт. Осенью 1928 года он состоял уже членом фракции лейбористов в парламенте и, наконец, в начале 1929 года достиг вершины успеха: он был выбран в Исполнительный комитет Союза горнорабочих.
Теперь Дэвид был полон надежд. Он чувствовал себя прекрасно, чувствовал, что голова у него свежа, что он справится с каким угодно количеством работы. И ему казалось, что события складывались благоприятно, как никогда. Правительство было при последнем издыхании, уныло готовилось умереть. Страна, которой надоела косность режима, избитая пошлость и старое, твердолобое правление, устремляла ищущий взор к новым горизонтам. Наконец-то сквозь ограниченность и равнодушие людское начинали пробиваться сомнения в разумности той политической и экономической системы, которая не способна устранить нужду, лишения, безработицу. Стали распространяться новые и смелые идеи. Люди больше не отступали в ужасе перед утверждением, что капиталистический строй оказался несостоятельным. Росло убеждение, что никогда не перестроить мир путём насилия и экономического угнетения наций. Безработных больше не клеймили кличками «лентяи» и «подонки общества». Лживые ссылки на «международное положение» стали лицемерным эхом, любимой шуткой в мюзик-холлах.
Дэвид верил всей душой, что Рабочая партия восторжествует. В этом году предстоят выборы, и их необходимо провести так, чтобы обеспечить решение вопроса о копях. Партия взяла на себя это обязательство. И какая же высокая задача — помочь шахтёрам и упрочить благосостояние общества.
В одно ясное апрельское утро Дэвид в превосходном настроении сидел у окна своей комнаты, просматривая газету. Была суббота. Он рассчитывал провести утро над докладом о новых достижениях для секции электрификации, но неожиданно планы его были разрушены. Зазвонил телефон.
Он ответил не сразу, так как обычно к телефону подходила первой миссис Такер, но телефон продолжал звонить, и он отложил газету и, спустившись на площадку лестницы, взял трубку. Донёсся хрипловатый и резкий голос Салли, — Дэвид сразу узнал его.
