Анатолий Карчмит - Рокоссовский. Терновый венец славы
— Неужели ваши отношения с отцом всегда были такими безоблачными?
— Почему, всякое бывало. Иногда сгущались тучи. Он мог быть строгим и требовательным. После войны я, как и большинство моих сверстников, стояла перед выбором жизненного пути. Война помешала нам кончить школу. Каково было садиться вновь за парту? Отец же советовал учиться, несмотря ни на что. Я противилась, тогда он поставил вопрос очень серьезно: я сажусь за парту или лишаюсь его уважения. Всю оставшуюся жизнь я буду благодарить его за тот ультиматум.
231 декабря, как раз в канун 1966 года, Рокоссовский зашел в свой кабинет в здании Министерства обороны. Он попросил своего помощника принести папку, которая хранилась в архиве начиная с 1945 года. Над маршалом многие подшучивали, что ему пишет письма и поздравления некая англичанка, но он относился к этим шуткам с юмором и никогда не проявлял интереса к почте, приходившей в адрес Министерства обороны на имя маршала Рокоссовского. Однако сегодня, когда ему сообщили об очередном письме из Англии, его не на шутку заело любопытство и он решил выяснить: что стоит на самом деле за теми намеками и насмешками, которым он подвергался многие годы.
Он разложил на двух столах письма, переведенные с английского языка на русский сотрудниками Министерства обороны, многочисленные открытки, фотографии.
Все оказалось не так просто, как об этом думал раньше Рокоссовский. Этой корреспонденткой оказалась репортер английской прессы, та красивая, высокая, с изящными движениями и пронзительными глазами женщина, с которой он танцевал вальс Штрауса «Сказки Венского леса» на приеме у маршала Монтгомери в мае 1945 года.
С тех пор эта женщина писала письма маршалу, объяснялась ему в любви, поздравляла его со всеми религиозными праздниками. Она любила только его, Рокоссовского, и во имя этой любви отказалась выйти замуж, хотя многие мужчины предлагали ей руку и сердце.
Она выучила русский язык и читала в подлиннике Чехова, Толстого, Бунина и Достоевского. В трех комнатах своей пятикомнатной квартиры Митци Прайс создала музей русских полководцев, запечатлела его репродукции на фотографиях и прислала в Москву. Стены этого музея были обвешаны в основном фотографиями Рокоссовского, которые она делала на приеме, а также взятыми из английского журнала «Военная иллюстрация». В музее находились портреты Суворова, Кутузова, Александра Второго, Деникина, Врангеля, Колчака, разухабистых усатых казаков и даже был запечатлен на тачанке с большими бешеными глазами батьки Махно.
Рокоссовский рассматривал открытки с шикарными букетами цветов, с экзотическими зелеными попугайчиками среди раскрывшихся почек вишни, читал многочисленные любовные письма, а сердце ставило его на место той несчастной женщины и вызывало сострадание. Ему трудно было понять такую тайную и достойную удивления любовь, но раз она существует, значит, она тоже имеет право на жизнь.
После долгих раздумий Рокоссовский написал длинное и обстоятельное письмо, но о его содержании нам ничего не известно. Тайну этого письма знает только Митци Прайс.
Глава восьмая
Начиная с ранней весны и кончая поздней осенью 1967 года Рокоссовский находился на своей тихой и скромной даче. После инфаркта, который он перенес в 1966 году, врачи запретили ему всякие служебные нагрузки. С ним постоянно находилась Юлия Петровна, и почти все лето его не покидали внуки, с которыми он любил рыбачить на водохранилище.
Впервые за многие годы у него появилась возможность без суеты радоваться приходу весны и любоваться колдовством природы. В конце апреля и начале мая оживала земля. Пошла в рост зелень. Красно-зеленые носики тянули вверх тюльпаны. Утром, побитые легким морозцем, они, будто деревенские старушки, ежились от холода, а днем, как только пригревало солнце, медленно, почти незаметно, расправляли плечики и к середине дня стояли, как солдаты на строевом плацу. Уже краснели язычки на розах; набухли почки смородины, сирени и жимолости.
Маршал почти каждое утро наблюдал за скворцами, стайками суетившимися на скворечнях. Они бормотали, верещали, свистели, забавно перебирая крылышками, и отстаивали право на жилье и продолжение рода.
По мягкому выражению лица, спокойной смиренной улыбке и мудрому оживлению в глазах можно было судить, что Рокоссовский не утратил интереса к жизни.
Наступило лето. Каждое утро маршал занимался легкими гимнастическими упражнениями и проходил по дорожкам дачи до двух километров — несколько раз туда и обратно по двести метров.
Юлия Петровна следила, чтобы дистанция соблюдалась неукоснительно: она выкладывала на стол шишки, которые, пройдя двести метров, Рокоссовский обязан был по одной бросать в корзину.
Сегодня, рано проснувшись, с дедушкой вышагивал и внук Павел.
— Ба-а! Шишки уже кончились, — крикнул он, — а дедушка все равно продолжает ходить!
— Ты что ж, братец, вздумал шпионить за мной? — добродушно сказал Рокоссовский. — Это не по-мужски. Так не поступают настоящие мужчины.
— Я еще маленький, а мужчины большие, — сказал малыш, подняв глаза на деда.
— А, ну тогда простительно.
— Папа! — На крыльце, застегивая фартук, появилась жена. — Садись, отдыхай! Все шишки кончились!
— Да, кончились, — засмеялся Рокоссовский, присаживаясь на скамейку у дома. — Нет больше шишек.
После завтрака Юлия Петровна пошла хлопотать по хозяйству. Она была занята двумя делами: наводила порядок в доме и готовила угощение для гостя — сегодня обещал подъехать Андрей Белозеров.
Рокоссовский же играл с внуком в войну, читал ему сказки, рассказывал различные забавные истории из своей жизни.
Павлик то слушал деда, то забегал в кухню отведать чего-нибудь вкусненького.
— Павлик, ты хотя бы минуту посидел на месте! — шумела бабушка. — Ты только полчаса назад ел!
Внук хитро улыбался и пояснял:
— Ба-а! Я в этом не виноват, мое пузо хочет есть.
Бабушка отрезала ломоть черного хлеба, намазала его маслом, медом и протянула внуку:
— Егоза, на, ешь, может, быстрей расти будешь.
В то время как Рокоссовский рыхлил почву под богатым кустом алых роз, к воротам подъехало такси, из которого вышел с портфелем в руках Андрей Белозеров. Он огляделся вокруг и, заметив идущего ему навстречу Рокоссовского, расставив руки, воскликнул:
— Костя!.. Дорогой, сколько зим, сколько лет!
— Подумать только, больше двадцати лет мы не виделись, — обнимал друга маршал. — Эх, Андрей, Андрей, постарели мы с тобой, постарели!
— Годы свое берут, Костя, тебе пошел восьмой десяток, а мне скоро тоже стукнет семьдесят. Они несколько минут смотрели друг на друга, словно хотели уточнить, насколько изменились за годы длительной разлуки.
Подошла Юлия Петровна с внуком. Белозеров наклонил голову, приложился к ее ручке и, взглянув на Павлика, вручил ему шоколадку.
— Иди вымойся, замарашка, — улыбнулся Рокоссовский, — а то, глядишь, облепят пчелы, да еще и покусают.
— Не облепят! Не облепят! — уплетая шоколадку, прыгал то на одной, то на другой ноге малыш.
Хозяйка дачи, взяв за руку внука, пошла накрывать на стол, а друзья прогуливались по участку. Сосны и ели, отличающиеся во все времена года своим зеленым постоянством, угрюмо молчали. Казалось, их занимали какие-то тайные глубокие думы.
Белозеров с любопытством посматривал на грядки с цветами и восхищался обилием роз. Здесь росли и турецкие гвоздики, и лилии, и каллы, и васильки, и душистый горошек, и георгины, и гладиолусы. В воздухе носился такой букет запахов, от которого приятно кружилась голова и появлялась какая-то особенная умиротворенность.
Друзья ходили по дорожкам, останавливались и рассказывали друг другу о том, что важного произошло в их жизни за последние два десятка лет.
Через некоторое время они сидели в беседке, обвитой розами, за рюмкой коньяка и продолжали разговор.
— Вот ты говоришь, что твоя семья живет безбедно за счет американского родственника, — сказал Рокоссовский. — Это что за такой покровитель?
— Понимаешь, Костя, где-то лет пять тому назад объявился родной брат матери моей жены, который в 20-х годах уехал из Западной Белоруссии в Америку. — Белозеров запнулся, кашлянул так, что по лесу пронеслось эхо и, покраснев, сердито произнес: — Проклятая тюрьма и плен дают о себе знать.
— Что-нибудь серьезное?
— Врачи рекомендуют беречься, — уклончиво ответил Белозеров.
— Ну, объявился американец, дальше что?
— О! Все очень просто. Почти каждый месяц он присылал нам посылки с дорогими отрезами на костюмы и пальто. Вначале я противился этим подачкам, потом вынужден был уступить жене и теще — делайте как хотите. Американские вещи вырывали у моих женщин из рук. У нас начали водиться деньги. Обставили квартиру, оделись сами, нарядили дочку. Кстати. — Белозеров достал из внутреннего кармана пиджака фотографию. — Вот она наша дочурка, похожа на мать. Посмотри.
