Александр Дюма - Красный сфинкс
— Это так, — ответила королева, — но, по-моему, Генрих Второй не был настолько холоден, как король Людовик Тринадцатый.
— Он не испытывал отвращения к женшинам, но это не распространялось на его жену.
— Вы полагаете, что король чувствует ко мне отвращение, Фаржи? — спросила королева.
— Клянусь чревом Господним, как говаривал его отец-король, что по отношению к вашему величеству он слишком прихотлив!
Королева приняла гордый вид, уязвленная этим замечанием; г-жа де Фаржи посмотрела на нее и продолжала:
— Где еще он найдет такие глаза, такой рот, такие волосы и такую кожу? (При этом она погладила стройную шею королевы). Нет, нет, сударыня, вы прекраснее всех на свете; к несчастью, Екатерина Медичи не обладала вашими достоинствами — у нее была холодная и липкая кожа, как у змеи.
— Что вы такое говорите, дорогая?!
— Правду; и вот, молодой король возопил, что ему прислали не цветок из сада Питти, а какого-то червяка из гробницы Медичи.
— Замолчи, Фаржи! От твоего рассказа у меня по коже пошли мурашки.
— Ну, и кто же, милая королева, смог излечить короля Генриха Второго от отвращения к собственной жене? Та самая Диана де Пуатье, которая, если бы король умер бездетным, оказалась бы во власти другого герцога Орлеанского, стоившего немногим больше вашего.
— К чему ты клонишь?
— А к тому, что если бы король влюбился в женщину, способную к самопожертвованию, то благодаря его религиозным чувствам с помощью Бувара она вернула бы супруга вашему величеству, и тогда…
— Что же?
— Тогда герцог Орлеанский оказался бы в зависимости от нас, а не мы от него.
— Ах, моя бедная Фаржи, — сказала королева, — король Генрих Второй был мужчиной.
— Но разве король Людовик Тринадцатый не… Королева лишь вздохнула в ответ.
— И потом, — заметила она, — где ты найдешь такую преданную женщину?
— Я уже ее нашла, — отвечала Фаржи.
— И она красивее, чем…
Королева осеклась в порыве сомнения и досады.
— Красивее, чем вы, моя королева, нет, это невозможно! Вы — роза, сударыня, а она — лишь бутон; поэтому родные и знакомые зовут ее просто Аврора.
— И это чудо из хорошей семьи? — спросила королева.
— Из прекрасной, мадам; это дочь господина де Отфора.
— Вы утверждаете, что девушка мне предана?
— Она готова отдать за ваше величество жизнь, а возможно, и нечто большее, — отвечала Фаржи.
— Значит, ее уже оповестили о том, какую роль она должна сыграть?
— Да.
— И она согласилась на это со смирением?
— Скорее с восторгом.
— А при чем тут Бувар?
— Бувар убедит короля, вашего супруга, в том, что он страдает от воздержания.
— Человека, которому он очищает желудок и пускает кровь по двести раз в год, — это будет непросто!
— Бувар берется это сделать.
— Значит, все уже улажено?
— Не хватает только вашего согласия.
— Однако мне следует, по крайней мере, увидеть эту восхитительную Аврору, познакомиться с ней и расспросить ее!
— Нет ничего проще, мадам, она здесь!
— Как, здесь?
— В комнате, где жила мадемуазель де Лотрек, которую похитил у нас господин де Ришелье, как только король начал за ней ухаживать. Но кардинал нам больше не помешает.
— И она там?
— Да, мадам.
Королева посмотрела на Фаржи, и в ее глазах промелькнуло легкое раздражение.
— Вы приехали только сегодня и уже успели столько сделать? Поистине, вы не теряли времени напрасно, моя дорогая.
— Я приехала три дня назад, мадам, но решила, что лучше встретиться с вашим величеством, когда все будет готово.
— И теперь все готово?
— Да, мадам. Если вашему величеству угодно прибегнуть к первому средству, которое я предложила, можно отказаться от этого.
— Нет, нет, — поспешно ответила королева, — пригласите вашу юную подругу.
— Точнее вашу преданную служанку, мадам.
— Пригласите ее.
Госпожа де Фаржи направилась к двери, расположенной в глубине комнаты, и открыла ее.
— Входите, Генриетта, — сказала она, — наша дорогая королева согласна, чтобы вы засвидетельствовали ей свое почтение.
Девушка вскрикнула от радости и устремилась в комнату.
Увидев ее, королева не смогла удержаться от восхищенного и удивленного возгласа.
— Вы полагаете, что она достаточно красива, мадам? — спросила Фаржи.
— Возможно, даже слишком! — ответила королева.
XXIII. ЗАПИСКА И ЩИПЦЫ
В самом деле, мадемуазель Генриетта де Отфор была удивительно красива. Как сказала г-жа де Фаржи, ее называли Авророй. Девушку обнаружил Вотье во время своей поездки в Перигор, и ему пришло в голову, что Людовик, этот болезненный король-призрак, из которого выпустили почти всю кровь, может влюбиться в нее не на шутку.
Он же все устроил, убедившись, что никто из родственников или воздыхателей Авроры не воспротивится акту ее самопожертвования; однако по совету королевы Марии Медичи Вотье дождался приезда г-жи де Фаржи, полагая, что только она сможет поднести королеве эту горькую чашу, предварительно смазав ее медом.
Мы видели, с каким трудом королева проглотила то, что ей предложили.
Однако, когда прекрасная Аврора, простирая руки, бросилась к ногам Анны Австрийской с криком: «Ради вас я готова на все, на все, моя королева!», та увидела, что этот нежный голос не способен лгать, и благосклонно помогла девушке подняться. Оставалось только представить Людовику XIII преданную красавицу и обставить все так, чтобы он был очарован.
Королевы объявили, что, поскольку король находится в Фонтенбло, они отправятся туда, чтобы причаститься на Страстной неделе вместе с ним.
На следующий день король присутствовал на обедне в дворцовой часовне, куда были приглашены все гости. В нескольких шагах от Людовика молилась девушка, стоявшая на коленях. В короле взыграл рыцарский дух. Устыдившись, что незнакомка преклонила колени на голом полу, в то время как он сам опирается на подушку, Людовик XIII подозвал пажа и попросил отнести девушке свою подушку.
Мадемуазель де Отфор покраснела; сочтя, что неприлично подкладывать под колени подушку, которой касался сам король, Генриетта встала, поклонилась его величеству и почтительно положила подушку на стул — при этом она сохраняла достоинство, присущее знатным южанкам, пылким и целомудренным одновременно.
Подобное изъявление благодарности тронуло короля. Лишь раз в жизни Людовик XIII позволил себе увлечься — это случилось во время одной из его поездок, в маленьком городке, где короля пригласили на бал и он принял приглашение. Под конец вечера одна из танцующих, которую звали Катен Го, встала на стул, чтобы взять из деревянного подсвечника сальный огарок. Девушка сделала это с такой грацией, что король тотчас же в нее влюбился и, покидая город, пожаловал ей тридцать тысяч ливров за добродетель.
Однако он не рассказывал, подвергалась ли добродетель Катен Го нападению с его стороны и каким образом девушка защищалась, удостоившись награды в тридцать тысяч ливров.
Любовь к прекрасной Генриетте поразила короля столь же внезапно, как в случае с целомудренной Катен Го!
В тот же день, ко всеобщему удивлению, образ жизни короля резко изменился. Вместо того чтобы сидеть взаперти, Людовик XIII совершил прогулку в экипаже, разъезжая по самым людным уголкам парка; вечером, впервые после отъезда мадемуазель де Лотрек, он явился к королевам и провел вечер с прекрасной Генриеттой, осведомившись на прощание, придет ли она завтра.
На следующий день король послал к Буароберу гонца с наказом срочно прибыть в Фонтенбло.
Буаробер, очень удивившись, поспешил к королю; его изумление усилилось, когда Людовик, отозвав поэта в сторону, указал ему на мадемуазель де Отфор и сказал, что надо сочинить этой красавице стихи.
Буароберу не пришлось долго ломать голову — имя девушки подсказало ему тему поэтического послания.
В этих стихах Людовик XIII устами бога Аполлона умолял Аврору не вставать утром так рано и не исчезать так внезапно. Он преследовал девушку в колеснице, запряженной четверкой лошадей, но никак не мог ее догнать — когда он протягивал руку, чтобы ее схватить, она пропадала из вида. Король прочел стихи и одобрил их, за исключением одного места.
— Звучит хорошо, Лё Буа, — сказал он, — но следует вычеркнуть слово «желания».
— Почему же, ваше величество?
— Да потому, что я ничего не желаю.
На это было нечего возразить. Буаробер убрал слово «желания», и этим все было сказано.
Людовик XIII причастился на Страстной неделе, и его духовник Сюффрен, узнав о происходящем, заверил короля, что он может изменить жене, не опасаясь Божьего гнева; однако король ответил, что опасаться тут нечего, ибо он любит мадемуазель де Отфор, не питая относительно нее дурных намерений.
