Маргарет Джордж - Тайная история Марии Магдалины
— Как мне кажется, они знают, что у них есть серьезная проблема. А если до сих пор они не были уверены, то донос о нынешней проповеди «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры!» убедит их в этом окончательно.
— Ты говоришь так, будто находишься на их стороне. С чего это ты обратился против него?
Иуда издал нечто, что можно было принять за смешок.
— «Обратился против него»? Не понимаю, что ты имеешь в виду. Я просто предполагаю и задаю вопросы. Что тут плохого?
— Как-то ты говорил мне, что у тебя накопилось множество вопросов, и тебе кажется, что в своих поисках ты наконец нашел того, у кого имеются ответы. Не те ответы, которые ты предвидел, а те, которые заставили тебя задуматься. О Иуда, что с тобой случилось?
— Я задумался и, подумав хорошенько, нашел ответы неудовлетворительными. Боюсь, я… я снова ступил на стезю поисков.
Итак, он отвергает Иисуса? Высказывает свои сомнения и рассчитывает, что она поймет его…
— Значит, ответы неудовлетворительные? Они тебя не устраивают?
— Они бессмысленны! — сердито бросил Иуда, — Я думал, ему ведомо то, чего не знает никто из нас, но он просто увяз в болоте мистического пророчества и спорах с властями. — Иуда помедлил, собираясь с мыслями. — С властями! К чему это! К чему Иисус растрачивал время на все эти пустые речи — насчет десятины мяты и тмина? Какой философ, какой вождь, какой Мессия стал бы уделять внимание таким вещам? Нет, он политикан, такой же, как и они, а политиканы меня не интересуют. Они ничего не могут мне дать.
— Но мы часть нашего времени, ибо живем в нем, а политики руководят жизнью народа, как сейчас, так и прежде. Моисей противостоял фараону, Эсфири пришлось предстать перед Ксерксом. Конечно, нам хотелось бы никак не соприкасаться с низменными силами, которые правят в наше время, но это невозможно.
— Великий человек выше этого! — заявил Иуда.
— Таким он видится позднее, когда его деяния становятся историей, — возразила Мария. — Моисей не стал бы вождем, если бы не выступил против фараона.
Иуда махнул рукой и отвернулся, но Мария ухватила его за рукав.
— Ты полагаешь, Иисус в опасности? — спросила она.
Во взгляде Иуды смешались жалость и снисходительность.
— Да. Я это знаю.
Мария обратила внимание на его глаза. Их выражение изменилось с тех пор, как они побывали в Дане, у капища Иеровоама, где пребывало зло. Откуда он знает?!
— Кто тебе сказал?
— Разные люди. Не имеющие отношения к нашему делу.
То есть те, с кем он должен был расстаться, присоединившись к Иисусу. Выходит, он ничего не отверг.
— Но Иисус не угрожает ни Риму, ни первосвященнику.
— Иисус представляет собой куда большую угрозу, чем ты способна вообразить, — заявил Иуда. — Ты так наивна.
«Наивна». До сих пор о ней так никто не отзывался, хотя в отношении интриг и политики это наверняка правда. Ну и ладно, ничего постыдного в этом нет.
— Я не вижу в нем решительно никакой угрозы, — повторила Мария.
— Это потому, что тебе лично он ничем не угрожает.
Несмотря на изобилие стражи, они беспрепятственно покинули город и снова встали лагерем на Елеонской горе, среди других паломников. Однако на сей раз, после того как ученики расположились на отдых, Иисус громко объявил:
— Один человек, которого я исцелил от проказы, приглашает нас на ужин в свой дом в Вифании. Я принял приглашение. Кто пойдет со мной?
Было уже поздно, темно, все устали и уже почти засыпали. Мысль о том, чтобы куда-то идти, общаться с посторонними, а потом, за полночь, тащиться обратно, никого не воодушевила. Многие отказались, предпочтя остаться на месте.
— В конце концов, — объяснил их позицию Матфей, — если мы все уйдем, то, может статься, место наше займут и возвращаться будет уже некуда.
«Наверное, мне нужно идти, — подумала Мария и взглянула на других женщин, ища молчаливого совета в их глазах. Мать Иисуса, с усталым и измученным лицом, кивнула. Иоанна тоже, а за ней и Сусанна, — Ну вот, они идут, а значит, я и подавно!»
Путь до Вифании был не так уж долог, но по дороге им пришлось перебраться через гребень холма, а по ту сторону одолеть крутой спуск. Поскольку его сопровождали лишь несколько человек, Иисус оказался доступен каждому и охотно со всеми беседовал. Мария очень хотела поговорить с ним, но что-то удерживало ее в отдалении. Наверное, она подспудно желала объясниться с ним наедине, без опаски в любой момент услышать от кого-то: «Иисус, мне хотелось бы спросить тебя…» Поэтому она шла сзади, дожидаясь подходящего случая.
Между ними так и осталась недоговоренность, и теперь наконец Мария чувствовала, что готова выяснить все до конца.
«Должна же когда-то представиться возможность, — думала она— И уж тогда я не оробею».
Вифания представляла собой маленькую деревеньку, вдоль ее главной улочки — а по существу, тропы, пересекавшей торговую площадь, — стояли дома зажиточных селян.
Желая, чтобы приглашенные без труда нашли путь к его дому, гостеприимный хозяин расставил вдоль дороги мальчиков с фонарями, которые приветствовали проходящих и спрашивали у каждого, не идет ли это Иисус из Назарета. Когда Иисус объявил, что это он, фонарщики окружили его и спутников и сопроводили их к внушительному, но стоявшему в стороне от главной улицы дому.
Конечно, он был не таким большим, как у Матфея, не так ярко освещен и не так богат слугами, но чувствовалось, что там вовсю бурлит жизнь, блага коей хозяин дома как бывший прокаженный, ценил особенно.
Гости вошли в дом, и слуги сняли с них дорожные плащи и омыли им ноги. Вперед выступил человек по имени Симон и восторженно приветствовал Иисуса:
— Дорогой учитель! Может быть, ты не помнишь, но я один из тех прокаженных, которых ты исцелил у озера. Я жалею о том, что не смог вернуться сразу и выразить свою благодарность, но сердце мое всегда было полно признательности, хочу тебя в этом заверить.
— Я не знал, кем ты был, — промолвил в ответ Иисус, — Меня заботило лишь то, чтобы ты и твои товарищи по несчастью смогли снова занять свое место в жизни, а не гнить заживо на пороге могилы. — Тут он неожиданно повернулся и обратился ко всем присутсвующим— Ибо тут не должно быть сомнений: я явился, чтобы принести каждому жизнь и сделать ее изобильнее.
Только теперь Мария заметила, что в комнате перед ними сидит множество людей. Все они встали и приветствовали Иисуса.
— Да! — принялись восклицать они. — Жизнь более изобильная! Это то, что нам нужно.
— Я имел в виду жизнь духовную, а не… — пояснил Иисус, жестом указывая в сторону кухни и инкрустированных перламутром столов.
Вошедшие следом за ним ученики увидели, что столы накрыты в расчете на большую компанию.
— Прошу. — Симон указал Иисусу на почетное место.
Иисус занял его, усадив по одну сторону от себя мать, а по другую Иоанна. Сам хозяин устроился на соседнем ложе.
— Симон, как тебя приняли после исцеления? — спросил Иисус.
— Поначалу пришлось нелегко. Люди отказывались верить, что я выздоровел, — Мария украдкой вздохнула, она его прекрасно понимала. — Да и сам я, если сказать по правде, не сразу освоился, слишком уж долго был оторван от нормальной жизни.
— Но, кажется, твои родные вели дела успешно, так что тебе было куда вернуться, — заметил Иисус.
— Да, и за это я им благодарен. Мне не пришлось просить подаяния.
Мария отметила, что Иуда, возлежавший неподалеку от нее, жуя листок петрушки, внимательно прислушивается к разговору. Петр и Андрей уминали угощение за обе щеки: в конце концов, ученикам не так часто выпадала возможность по-настоящему вкусно поесть. Иаков Большой тоже был всецело поглощен едой. Никто из них не заметил женщину, вошедшую в комнату с алебастровым сосудом в руках, пока она не оказалась прямо за спиной Иисуса.
«Убийца!» — промелькнуло в голове Марии.
Она отбросила салфетку и вскочила, чтобы защитить учителя. Эта особа стояла у него за левым плечом — прекрасная позиция для того, чтобы всадить кинжал в спину. Помимо Марии поднялся на ноги и Иаков Большой. Но ни мать Иисуса, ни он сам не отреагировали. Они продолжали спокойно жевать, пока поднявшийся шум не привлек их внимание. Иисус оглянулся и увидел женщину, которая тут же пала к его ногам и покрыла их поцелуями.
Кто она такая? Еще одна тайная ученица — тайная для нас, но не для Иисуса? Он, во всяком случае, удивленным не выглядел. Женщина встала и с величайшим почтением пролила елей из своего сосуда на голову Иисуса. Помещение сразу наполнилось редкостным, удивительным благоуханием. Когда масло заструилось с чела на лицо Иисуса, она взяла тряпицу и бережно утерла его, а затем умастила остатками благовоний ноги учителя, втирая в стопы и между пальцами.
В комнате воцарилась такая тишина, что слышен был даже легкий шелест, с которым руки женщины массировали стопы Иисуса. А потом она распустила волосы и легкими круговыми движениями стерла с ног остатки елея. Лица ее при этом видно не было, оно скрываюсь за завесой волос.
