Гюг Вестбери - Актея. Последние римляне
Сегодня утром Фабриций явился в курию Гостилия и объявил собравшимся сенаторам волю «божественного и вечного государя». Сенаторы христиане приняли радостное известие продолжительными рукоплесканиями, а язычники унылым молчанием бессилия.
Они сделали все, что им повелевала любовь к Риму, вооружили Италию, приобрели помощь Арбогаста.
Надежды их обманули, расчеты оказались ошибочными, боги бессильными. Галилейский демон победил Юпитера, будущее задушило прошедшее.
В Италии они не нашли бы уже рук для дальнейшего сопротивления. Бежавшие охотники разнесли по стране панику, а поражение и смерть Арбогаста отняли отвагу у самых стойких римлян.
Во второй раз им уже не собрать такого многочисленного и храброго войска. Арбогаста не заменит ни один из его графов и воевод, ибо ни один из них не обладает дарованиями знаменитого короля.
Они были побеждены окончательно, повалены на землю, как смертельно раненный гладиатор.
Римские патриоты молча вышли из курии, молча прощались, пожимая друг другу руки. В главах стариков виднелись слезы, губы, молодых болезненно вздрагивали. Спустя несколько часов по улицам Рима потянулись кареты, рыдваны, носилки. Языческие сенаторы покидали город, чтобы не видеть торжества галилеян. Симмах уезжал в свои сицилийские имения, Клавдиан — в Африку, Руффий — в Галлию.
Только весталки, прикованные своими обетами к алтарю, не могли избавиться от ужасной минуты.
Им было объявлено, что наместник императора сегодня же погасит священный огонь и возвратит им свободу. Пораженные такой неслыханной угрозой, они в тревоге ожидали представителя светской власти.
* * *Посредине храма, на золотом кресле, сидела Фауста Авзония, исполняя свою жреческую обязанность. На алтаре тлел слабый огонек, поддерживаемый лавровыми ветками, которые Фауста время от времени бросала на раскаленные угли.
У ее ног, на скамейке, сидела Порция Юлия, положив руки к ней на колени.
— Мы навсегда покидаем этот несчастный город, — говорила сестра Юлия. — Боги отдали его на съедение галилеянам. Мы едем далеко, за границы Империи, в Квадию, где Констанций купил землю. Бедный, он не предчувствовал, что эта пустыня, когда-нибудь будет казаться ему раем. Там нас не будет преследовать рука Феодосия, там нашего спокойствия не нарушат галилейские жрецы. В лесной тиши мы беспрепятственно будем поклоняться нашим пенатам и оплакивать несчастье отчизны.
Порция скрыла лицо в складках платья Фаусты.
— Кто бы это ожидал… — рыдала она.
— А Гименей пойдет с тобой в чужие края? — спросила Фауста, ласково проводя рукой по волосам Порции.
— Да, госпожа, — ответила Порция. — Констанций заслужил мою любовь своим терпением и мужеством. Правда, он не погиб смертью героя, как Флавиан, но только потому, что неприятельская стрела лишила его чувства в ту минуту, когда он хотел броситься за префектом в толпу варваров. Его подняли лучники Арбогаста и передали в руки врачей. За одну руку, которой он пожертвовал Риму, я ему отдаю обе мои. На чужой земле мы устроим себе новую родину, убежище для всех, кого галилеяне изгонят из Италии. Кай берет с собой статуи Юпитера, Юноны, Марса и Весты, с ним идет множество клиентов, которые остались верны народным богам. Поедем с нами, святейшая! Может быть, Юпитер когда-нибудь сжалится над своим народом и дозволит нам вернуться в священную столицу Клавдиев, Юлиев и Антонинов.
Фауста указала рукой на огонь.
— Пока этот огонь пылает на алтаре Весты, до тех пор я его раба, — ответила она.
— А когда его погасят наши враги? — вполголоса спросила Порция.
Фауста ответила не сразу. Нахмурив брови, она с минуту смотрела на статую Весты. Наконец ее лицо приняло выражение решимости.
— Они его не погасят, — сказала она твердым голосом. — Огонь Весты погасит только сама Веста. Ни одна рука не дотронется до самой дорогой святыни нашего народа. Пусть они придут!
— Винфрид Фабриций сегодня же должен исполнить повеление Феодосия.
Лицо Фаусты залил горячий румянец. Она наклонила голову, а когда подняла ее, то была бледна, как мраморная статуя самой богини.
— Пусть придут! — шептала она дрожащими губами.
Она обняла Порцию, привлекла ее к себе и сказала нежно и ласково:
— Пусть любовь Констанция устелет твой жизненный путь благоуханными цветами.
В это время в залу вбежала весталка.
— Галилеяне идут! — крикнула она.
Порция вскочила со скамейки и торопливо заговорила:
— Поедем с нами, святейшая! Возьми с собой огонь Весты, чтобы святое пламя разгоняло мрак нашего изгнания. Если ты, ясный и чистый отблеск нашего великого прошлого, будешь с нами, мы легче перенесем отчаяние побежденных. Мы будем ждать тебя неделю, две, сколько прикажешь. Мы не оставим тебя одну на могиле отчизны. Пожалей себя!
Но Фауста ответила:
— Не ждите меня… Оставьте меня моему предназначению, которого не избежит ни один человек, потому что носит его в самом себе. Возвращайся домой, Порция, и скажи Констанцию, что Фауста Авзония просит его, чтобы он любил тебя сильно, сильно. Иди, иди…
— Мы будем тебя ждать; я приду завтра.
Когда Порция ушла, Фауста обратилась к весталке, которая принесла известие о приходе галилеян, и сказала:
— Окружите Пульхерию Плациду всевозможными попечениями в эту тяжелую минуту. Пусть угасающие глаза верховной жрицы не смотрят на насилия галилеян. Священный огонь я буду стеречь сама.
Она завернулась в пурпуровый плащ, прислонилась головой к спинке кресла и устремила свой взгляд на священный Палладиум.
И для нее, как для Флавиана и Арбогаста, кончилось все, что привязывало ее к жизни. Старый Рим, владыка и законодатель мира, перестал существовать и лежал во прахе у ног галилеян.
Чужие люди придут и завладеют плодами тысячелетней работы. Новые боги, новые обычаи и привычки, понятия и цели расцветут на развалинах старого порядка. Те, кто был слугами, теперь будут господами, а те, кто с незапамятных времен шел во главе человечества, неизвестные, забытые, рассеются по свету.
Нить, соединявшая Фаусту с землей, порвалась.
С той минуты, когда весталка силой воли подавила в себе девичьи мечты, огонь ее жизни поддерживала только любовь к прошлому Рима. Это был единственный светоч, озаряющий ее одинокую долю.
Единственный ли?
Фауста прижала руку к сердцу..
— Успокойся… перестань… Скоро ты замолкнешь навсегда… И не будешь больше искушать меня обещаниями скоропреходящего счастья, — говорила она своему сердцу. — Все, чего жаждет тело, все проходит, все становится ничтожным при взгляде старости; вечно живут только творения души. Не из души появилась любовь женщины к мужчине.
По коридору, прилегавшему к храму, раздались чьи-то быстрые шаги.
Фауста вздрогнула, еще плотнее закуталась в плащ и наклонила голову.
Она знала эту поступь. Эти шаги не раз нарушали ее спокойствие.
Сердце ее билось так сильно, что она слышала каждый его удар. Она еще сильнее прижала руку к груди.
— Успокойся, подлое, преступное, это враг Рима, это галилеянин!
Она нахмурила брови и закрыла глаза. Вся кровь отлила от ее лица.
Гробовая тишина охватила храм. Было слышно только тяжелое дыхание Фаусты.
Шаги смолкли на пороге. Кто-то вошел в обитель Весты. Хотя весталка не обернулась в сторону дверей, но как-то невольно догадалась, что перед ней стоит Фабриций. Она чувствовала на себе его взгляд и удерживала дыхание.
Несколько минут продолжалась тишина, потом ее нарушил звучный мужской голос:
— Я искал тебя не затем, чтобы издеваться над твоим горем, Фауста, — начал Фабриций. — Мое сердце уже не ищет страданий ближнего. Оно разделяет всякое горе, как повелевает мой Бог Иисус Христос. Не бесстрастный солдат, которому чуждо сожаление, стоит перед тобой, а христианин, для которого нет ни врагов, ни друзей, а есть только человек. И этот христианин просит тебя, чтобы ты оставила атриум Весты до захода солнца, потому что завтра, когда утренняя заря разгонит ночную темноту, ваш священный огонь угаснет навсегда. Щадя вас, я хочу предохранить вас от тяжелой необходимости.
— Ты знаешь, что я поклялась тридцать лет служить священному огню Весты, — ответила Фауста, не глядя на Фабриция. — Этот срок еще не прошел.
Фабриций протянул к ней руки.
— Подчинись приговору Бога, — . умолял он, — не противься силе, превышающей человеческую. Эта сила победила вас, замкнула ваши храмы и погребальным покровом покрыла ваше прошлое. Новое солнце светит ужо над миром, единственное, победоносное. Ваши боги умерли бесповоротно, ваши традиции развеялись, как туман перед рассветом. Я говорю это не затем, чтобы удовлетворить свою месть. Я хотел бы бросить к твоим ногам все цветы земли, окружить тебя благоуханием, всеми песнями полей и лесов. Мою любовь к тебе не заглушили тревожные события последних двух лет. Я люблю тебя той же горячей любовью, которая когда-то пугала тебя своей необузданностью. Теперь я буду терпеливо ждать, пока твое сердце не преклонится ко мне и не наградит за тысячу дней, проведенных без радости.
