Б. Дедюхин - СОБЛАЗН.ВОРОНОГРАЙ
Юрий Дмитриевич заподозрил неладное, и предчувствие не обмануло его.
Поначалу, правда, ничто не настораживало. Айдар велел виночерпию налить в серебряные чаши кумысу, подав одну из них гостю, спросил с прищуром:
– Черное молоко пьешь?
Юрий Дмитриевич с благодарностью взял чашу обеими руками, пил кислое, с признаками винного брожения кобылье молоко и радовался про себя: – это добрый знак, знак дружбы.
– Карош кумыз! – коверкая слова на татарский лад, сказал Юрий Дмитриевич, полагая, что так будет понятнее и приятнее Айдару.
Но тот пропустил мимо слуха простенькую лесть:
– Что это, канязь тарагой, у вас, русских, земля то зеленый, то черный такой, что ни коню, ни барану ущипнуть нечего?
Дурака валяет или в самом деле дурак?
– У нас не вся земля под пастбищами, много распашной. Поля мы засеваем сначала рожью, потом овсом или гречей, а на третий год отдыхает нива.
– Ага,- сказал Айдар, думая о чем-то другом.
– А скажи, в Литве тоже отдыхает?
– И в Литве. А что?
– Так, как у вас?
– Также.
– Ага. Верна. Как тебе не знать, ты ведь побратим Свидригайлы [52], который вместо Витовта теперь, да?
Юрию Дмитриевичу все стало ясно. Лиса Всеволожский не зря нырял сюда утром. Весной Айдар воевал литовскую землю: пришел под Мценск, простоял три неделя, города не взял, а затем был разбит Свидригайлом. Да, считался Свидригайло свояком Юрию Дмитриевичу: оба были женаты на дочерях смоленского князя. Однако после того как Витовт заключил жену Свидригайло в темницу, тот женился вторым браком на дочери тверского князя. Какое уж теперь свойство?
– Мы были побратимы, но теперь нет.- Юрий Дмитриевич сам себя презирал за то, что перешел на унизительный тон оправдания. Но слова его в одно ухо татарину вошли, в другое вышли. Он свое ладил:
– Когда жены- сестры, это у нас большое родство.- И вдруг закончил разговор: – Даруга русский царь Василий шибка надоел мне своими подарками, я бы от себя ему что-нибудь подарил, лишь бы отвязаться. Но ярлык не у меня. Вот приедет Улу-Махмет. Жди.
Ничего другого и не оставалось делать. А пока Юрия Дмитриевича и его спутников по распоряжению Айдара поселили в старой, и бедной юрте на окраине стойбища, где держали верблюдов, овец, лошадей и где жили только слуги да рабы.
5
В поездке Василия сопровождали князь Семен Иванович Оболенский, бояре Иван Дмитриевич Всеволожский, Василий Федорович Кутузов, Андрей Федорович Плещеев, Семен Иванович Филимонов – все мужи разумные, о пользе великого князя радеющие. Всё не раз бывали в Степи, знали ее людей и умели обходиться с ними. А того важнее, что не только они знали Степь, но и Степь знала их почти всех, хотя в Орде постоянно менялись властелины и шла нескончаемая резня и смута. Ханы и их окружение были памятливы, приглядчивы, хитры, и как раз эти качества помогали им ловко сталкивать русских князей между собой и Русь целиком с западными ее соседями. Помнили здесь очень хороша и очень уважительно Александра Невского и его соратников, приходивших с ним в Орду, а потому Василию Кутузову – честь и место. Того больше почета Андрею Плещееву, правнуку младшего брата митрополита Алексия [53]: ведь Алексий приезжал в Орду в бытность Дмитрия Донского и излечил ханшу Тайдулу, которой ни один западный лекарь не сумел помочь. Князь Семей Иванович Оболенский – один из шести сыновей Ивана Константиновича, потомка Михаила Черниговского, которого на Руси называют святым, а в Орде его именем пугают детей.
Чаще же всех бывал в Орде главный боярин Всеволожский. Он тут как дома: идет между юрт – мурзу поприветствует, перед муэдзином раскланяется, с темником словом-другим на татарском перебросится. В распоряжении Ивана Дмитриевича-все серебро, все русские и ордынские деньги. Он их отсыпал то горстями, то щепоткой, а то выделял один-единственный дирхем-знал, кому и сколько дать, но не обделял решительно никого, всех подкупал, начиная от служки и кончая князьями. Для хана подарки были заготовлены в отдельной повозке.
– Неужто нету здесь людей чести? – дивился Василий Васильевич.
– Днем с огнем не найдешь,- улыбка, заиграла под усами Всеволожского.
– Что, все только и думают, как бы серебро от тебя получить?
– Все до единого, государь, поверь. Растленны и лукавы ордынцы, вырождаются совсем.
– И ханы вырождаются?
– Рыба, известно, с головы тухнет. Сам посуди. У нас на Руси все идет степенно, по старине: был великий князь Иван Калита [54], потом Симеон Гордый, за ним Иван Второй Красный, Дмитрий Донской, Василий Первый, теперь ты – Василий Второй,- все полный срок, отведенный Господом, на великокняжеском престоле сидят. А у них? Мамая, убили свои же в Таврии, Тамерлан помер от белой горячки из-за винопития, Тохтамыша убил Шадибек, а уж, сколько тут отцов – сыновья, отцы – сыновей, брат – брата, дядя – племянника порезали, потравили в землю живьем закопали, чтобы только в мурзы или князья выбиться, не сосчитать, не упомнить.
– Да как ты Улу-Махмету будешь побор вручать?
Опять Всеволожский снисходительно и уверенно улыбнулся:
– Сначала один сундук. Мало погодя, второй…
– Потом третий?
– Потом будем с тобой, княже, внушать ему исподволь, но твердо, как истину непреложную, что на великое княжение только ты имеешь право.
– А как? Вот придем к нему и что?
– Я грохнусь к его ногам и забожусь: «Ля ил ляхе иль алля Мухаммед Расул Улла».
– Что за божба?
– Это по-ихнему: «Нет Бога, кроме Бога, а Магомет [55] пророк его».
– Да ты что, как можно!
– Ничего, ничего, княже, я это только для него скажу, а про себя сразу же трижды повторю: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуя мя, грешного!»
Василий Васильевич озадаченно помолчал, но не стал испытывать недоверием боярина, у которого уж и борода в серебре, спросил только: – А он что же в ответ?
– А он скажет: «Якши! Бик якши!» – значит: «Хорошо. Очень хорошо».
– А как мне быть? Тоже про пророка Магомета? Я не смогу…
– И не надо. Ты будь, как пращур твой Александр Невский. Когда татары потребовали от него поклонения огню и идолам, он им ответил: «Я христианин, и мне не подобает кланяться твари. Я поклоняюсь Отцу и Сыну, и Святому Духу, Богу единому, в Троице славимому, создавшему небо и землю».
– Почему же они его не казнили за это, как Михаила Черниговского?
– А потому что был Александр Невский великим князем не только по званию. Умен и мудр был, ходатайствуя за свою землю, не посчитал для себя зазорным преклониться перед ханом. И ты будь по виду покорным улусником, они таких любят. И веру чужую уважают, боятся богов не только своих, но и чужих.
Как говорил Иван Дмитриевич, так и получилось. Выслушал Улу-Махмет просьбу Василия Васильевича и сказал: «Бик якши!»
В юрте, где жил великий князь всея Руси, было после этого ликование, отчинили на радостях бочонок стоялого меду. Верилось, заветный ярлык не сегодня завтра Улу-Махмет выдаст, так что удастся до наступления зимы и домой вернуться.
6
Рано поутру в ставке Улу-Махмета поднялся переполох: гортанные крики, топот конских копыт, лай встревоженных собак.
Иван Дмитриевич выскочил из юрты, остановил знакомого темника [56]:
– Что стряслось?
– Сам не знаю.
Спросил муэдзина, торопившегося в мечеть. Ответ тот же.
Проскакали наметом вооруженные всадники. Только-только пыль улеглась, еще два верхоконных: один смуглый в богатых доспехах – знатный татарин, должно быть; а на плечах второго такое знакомое темно-зеленое корзно [57]… Ба-ба-ба, да это же князь Юрий Дмитриевич!
Завидев Всеволожского, придержал коня, на лице- довольная ухмылочка. «Тегиня прибыл» – догадался Всеволожский.
Как все сразу изменилось в улусе! Спесивые князья Айдар и Минбулат вокруг Тегини вьются, в глаза угодливо заглядывают, а сам Тегиня с князем Юрием Дмитриевичем прямиком к Золотой ханской юрте направляется. В чем сила Тегини и что за дружба у него с Юрием Дмитриевичем? Это не ведомо даже пролазчивому и всезнающему Всеволожскому.
Вдруг от хана посыльный – зовут Василия Васильевича и ближних его бояр к Улу-Махмету.
Тегиня в Золотой юрте рядом с ханом восседает, на самом почетном месте. Скользнул взглядом по вошедшим, выделил Василия Васильевича и брезгливо скривившись, повернулся к Улу-Махмету:
– И этому малаю, недостойному и коня подвести даруге нашему Юрию, ты хочешь ярлык отдать? Обижаешь!
Тегиня держал себя с ханом высокомерно, с неприкрытым вызовом. Улу-Махмет как-то сразу поскучнел, однако встретил слова вельможи улыбкой- привычной, сделанной. За улыбкой этой прятал он страх от сознания внутренней немощи своего ханства, когда приходится бояться, что вот этот выскочка Тегиня может легко порвать зависимость от тебя и податься в стан твоих врагов, мнящих себя наследниками Чингисхана. Объявляются они повсюду: и в рассветной стороне, в степях Каракорумских, и в закатной – в Таврии, и в стране полуночной – в Булгарии, в Литве.
