Пол Джефферс - Боги и влюбленные
— Ликиск, ты следишь за событиями. Что нам стоит посмотреть?
— Спектакль, где играет всеми любимый актер Парис, — ответил я.
— Тогда сегодня мы увидим этого Париса, и ты пойдешь с нами.
В восторге от приглашения, я надел свою лучшую тунику.
Пантомимы разыгрывались танцорами-мужчинами, каждый из которых мог считаться совершенным, обладая стройным и привлекательным телом. Парис оказался невероятно грациозным юношей, исполнявшим тем вечером роль Меркурия и выйдя на сцену в одной только короткой накидке. Его голову окружали золотистые волосы, а за спиной торчала пара крыльев. В руке он держал посох со змеями, подчеркивая представляемый им образ. Пантомима рассказывала об испытаниях и бедствиях юного бога, вступившего в конфликт со старшими богами. Аудитория отметила зрелище громом аплодисментов.
Когда мы покинули театр, Гай Абенадар заметил:
— Актер Парис — выдающийся юноша.
Пожав плечами, Марк Либер сказал:
— Да, но Ликиск гораздо симпатичнее.
Даже будь у меня крылья Меркурия, я бы вряд ли чувствовал себя в более приподнятом настроении. Я испытывал настоящее счастье, но никто не может говорить за богов, никто на самом деле их не знает. Возможно, жестокий бог просто меня дразнил.
Мы прошли совсем немного, когда увидели на Целийском холме огонь. Небеса отсвечивали ярко-красным, белыми клубами по небу разносился дым. Все мы на миг испугались, что пожар — на Эсквилинском холме, но когда подбежали ближе, наши страхи рассеялись.
Пожары в Риме возникали часто, однако этот оказался худшим из всех, которые я видел. Один за другим он пожирал деревянные домики, сгрудившиеся у подножия холма и в нижней его части — в основном это были дома этрусков, — но так же задел виллы и большие дома знати выше по склону и на вершине. В последнее время погода была чрезвычайно сухой, и огонь питался листвой украшавших холм гордых дубов (прежде его называли Дубовым и изменили название в честь жившей здесь Целии Вибенны).
Будучи военными, Марк Либер и Гай Абенадар не могли не помочь бороться с огнем, и то, что началось как веселый вечер на пантомиме, перешло в ночную битву против разрушительной стихии. Пожар казался иронией, возникнув в праздники в честь Вулкана, и весь Целийский холм превратился в его печь. Я тоже участвовал в борьбе, бегая вверх-вниз по холму с ведрами или сбивая танцующие в подлеске языки пламени. Вскоре наши одежды начали гореть, и мы оставили их, борясь с пламенем обнаженные, бок о бок с сотнями свободных людей, знатью и рабами, достаточно крепкими, чтобы в этом участвовать. Всех нас покрывала сажа, так что невозможно было отличить благородного всадника от черного раба.
Быстро поняв, что с огнем нам не справиться, мы сформировали линию защиты на верхней оконечности пожара, надеясь не пустить его к пока еще целым домам. Нам мешал ветер, ревевший, как лев, ловивший огонь на верхушках дубов и несущий его к другим деревьям. Пылающие угли дождем сыпались на землю. К счастью, перед рассветом ветер переменился, повернув огонь назад и устранив опасность возгорания других районов, особенно Эсквилинского холма с его густыми зарослями дубов и сосен и роскошным домом Прокула. Взошедшее солнце осветило повисшее над городом дымное облако.
Утомленные и черные от копоти, Марк Либер, Гай Абенадар и я притащились к воротам нашего сада и прошли прямиком к купальне. Солдаты подняли меня и со смехом бросили в воду, прыгнув следом. Когда мы соскребли с себя сажу, я позабыл о своем положении, усевшись между ними в неглубоком участке бассейна. Блаженно довольный и усталый, я положил руки им на плечи. Никто не шевельнулся, чтобы их убрать. Наслаждаясь мягким плеском воды вокруг болевшего тела, я лежал с закрытыми глазами, пока не почувствовал прикосновения к губам. Открыв глаза, я увидел знакомое улыбающееся лицо Гая Абенадара.
— Ты был очень смелым, Ликиск, — сказал он и отодвинулся, открыв передо мной решетчатый потолок павильона.
Внезапно потолок вновь исчез, и ко мне склонился Марк Либер.
— Действительно, очень храбрым, — пробормотал он и тоже меня поцеловал.
Прежде, чем жара августа сменилась сентябрьской прохладой, произошла еще одна трагедия, на этот раз в месте под названием Фидены, где обрушился новый амфитеатр арены гладиаторов, убив пятьдесят тысяч человек, собравшихся посмотреть бой. Бывший раб Атилий был обвинен в использовании некачественных материалов при строительстве и в выборе почвы неподходящей плотности для его возведения.
Вслед за этим скандалом появилась информация, что Цезарь ассигновал срочные фонды для помощи пострадавшим в Фиденах и на римском пожаре. Сведения об этом пришли с острова Капри, где сейчас жил Цезарь, однако щедрость компенсаций не подавила слухи, наводнявшие Рим быстрее, чем огонь пожирал Целийский холм.
Случившиеся трагедии, по слухам, являлись плохими предзнаменованиями, связанными с тем, что Тиберий покинул город. Будет лучше, если Цезарь вернется. Но этого не произошло. Цезарь решил остаться на Капри.
VII
Когда человек молод, время может идти ужасающе медленно; однако добавьте в тесто любовь, и, словно при попадании дрожжей в хлеб, все приходит в движение. Время начинает лететь, как на крыльях Меркурия. Я не знал, куда делась осень — она пролетела в один миг, и любящие развлечения римляне уже готовились к сатурналиям. Если большинство праздников отмечались прекрасным вином, то сатурналии требовали большего — постоянной пьянки. Без кубка в руке не должно было пройти ни минуты. У служителей Приапа это входило в обязанность, поскольку ничто не выпускает стрелы Купидона быстрее, чем несколько глотков напитка Бахуса. Пьяные делают то, чего не делают трезвые, и оправдываются этим.
Бог Приап был сыном Афродиты и Диониса, и центурион Гай Абенадар любил повторять, что во мне кроется неотразимое сочетание красоты Афродиты в мужском обличье и страсти Диониса к винограду. Абенадар очень любил выпить, но никогда не нуждался в вине, чтобы расслабиться. Он всегда был готов отправиться в постель с тем, кто оказывался поблизости. В отличие от многих мужчин, в постели он не всегда был эгоистичен, а ко мне проявлял особое внимание, поскольку знал, что хотя я лежу с ним, мое сердце — и часто мысли, — с Марком Либером. Даже в те приятные медлительные моменты, когда мы лежали после любви, он без всякой задней мысли мог спросить меня, почему я не расскажу Марку Либеру о своих чувствах.
Мой ответ удивил и расстроил его.
— Это будет неправильно. Я буду выглядеть жалким, если начну просить уделять мне внимание. Не хочу, чтобы он меня жалел. Я хочу, чтобы он любил меня.
Желать чего-то и не иметь — настоящая пытка. Только тогда я понял мудрые слова Корнелия. («Любовь ранит, когда она достается тяжело, не меньше, чем если достается легко»).
Самым тяжелым было видеть ту простоту, с которой Марк Либер отдавал себя тем, кто его не любил. В его постели побывали все девушки с кухни. Одна привлекательная молодая женщина из благородной семьи часто бывала в его объятиях во время праздников и вечеринок; несколько раз я видел ее утром, в его постели. Собираясь приготовить Марку Либеру одежду, я замер в дверях, пораженно уставившись на нее, лежавшую рядом с ним. Однажды он спал, положив голову ей на грудь. В третий раз я подсматривал, когда они проснулись, и мое сердце колотилось, а руки дрожали при виде того, как он занимается с ней любовью. Я удивлялся их страстности и очень боялся, что за этой страстью скрываются подлинные чувства. Однако вскоре он ее бросил и начал встречаться с другой.
Вместе с Гаем Абенадаром они часто посещали лучший бордель Рима, где содержались ставшие модными персиянки. Я никогда не видел его с юношей.
Итак, счастье от того, что Марк Либер был дома, окрашивалось некоторой печалью, и я боялся, что стереть ее не смогут даже сатурналии. Сатурналии! Величайший из праздников, лучшее время для встреч, когда Рим приветствует Сатурна, бога изобилия, в древности называемого в Италии Янусом. Сатурналии были временем шумного веселья, пиров и пьянства, временем подарков. Подарки делали даже рабам: в тот день все переворачивалось с ног на голову, рабов освобождали от обязанностей, и хозяева прислуживали им.
Сейчас радостное празднество организовали Марк Либер и его гость — когда начался пир, они оба светились от удовольствия. Облаченные в форму, они облокотились на кушетки и следили, чтобы еду приносили вовремя, и вино лилось рекой. Хлопнув в ладоши, они вызвали музыкантов. Приглашенный на праздник мим Парис представил нам свою роль Меркурия, выступая на импровизированной сцене между столами. Я то и дело провозглашал тосты за исключительную красоту Париса и его блестящий талант, к концу выступления уже немного опьянев.
Затем пришло время подарков. Ликасу подарили тунику из лучшего египетского хлопка, Друзилле — пару сандалий, девушкам с кухни — браслеты, а Палласу — тунику и пару позолоченных сандалий.
