Еремей Парнов - Собрание сочинений: В 10 т. Т. 4: Под ливнем багряным
— Причины? — Скрывая зевоту, Хелз передернул плечами.
— Всякий раз разные и всегда одни и те же. То падеж среди тяглового скота, то недостаток общинных угодий, которые якобы незаконно распахал местный лорд.
— Бывает и такое. В практике наших судов часты подобные конфликты.
— Конечно, бывает. Но все мы прекрасно знаем, в чем суть. После уплаты налогов и возмещения феодальных повинностей у хлебопашца не остается почти ничего. Работа теряет для него всякий смысл. Они слишком темные люди, монсеньор, чтобы подняться до понимания высшей истины.
— Какую истину вы имеете в виду?
— Разве наше земное существование не является лишь подготовкой к рождению в жизнь вечную?.. Нет, плебсу никогда не возвыситься до осознания долга.
— Не все так мрачно, мой друг. К счастью, мы располагаем некоторыми средствами убеждения. Плеть, например, колодки… Само собой разумеется, что поступать следует в соответствии с буквой закона. Статья двадцать первая Второго Вестминстерского статута в добавление к статуту Глостерскому определяет: «Если кто-нибудь в течение двух лет не выполняет службы и обычные повинности, которые он обещал выполнять в пользу своего лорда, то лорд имеет также право на иск о возвращении земли…» Или я ошибаюсь?
— О, у монсеньора завидная память.
— Тогда в чем дело?
— В практике исполнения законов, смею полагать. — Секретарь раскрыл пергаментный конверт с бумагами. — Вот характерный случай… Некто Уолтер Тайлер, получив от своего лорда, графа Бомонта, полную виргату[34] с годовым доходом в восемьдесят шиллингов, привел держание в совершенный упадок. Вот уже скоро пять лет, как он ни лично, ни через арендаторов не занимался хозяйством.
— Граф Бомонт, кажется, почил в бозе?
— Совершенно справедливо, монсеньор. Его наследник, сквайр господина нашего короля, сдал манор в аренду местному аббату.
— И аббат до сих пор не вчинил иска этому молодцу? Никогда не поверю!
— Увы, нерадивый Черепичник — простите, что оскорбляю ваш слух столь низменной кличкой, — не является в суд. Эссекский шериф объявил розыск, но так и не смог достать негодяя. Ссылаясь на отправление воинской повинности, он постоянно отсутствует.
— Ну, если он действительно состоит в войске…
— Не состоит, монсеньор. Что было, то было: служил когда-то у принца Эдуарда и графа Бекингэма, но чем ныне занимается, одному богу известно. Налогов, само собой разумеется, не платит. И вообще есть подозрения, что связался с дубинщиками[35] и промышляет разбоем.
— Подготовьте запрос в Палату шахматной доски. Пусть как следует приструнят молодца. И взыскать все до последнего пенни! Если не желает копаться в земле, пусть латает крыши в аббатстве… Все-таки поближе к небу.
Секретарь угодливо осклабился и сделал пометку на вощеной табличке.
— Что-нибудь еще?
— Опять этот Джон Болл.
— Разве он еще не в тюрьме? Я сам составил приказ и передал на подпись архиепископу.
— Однако человек, которого вы приказали заключить под стражу как упорствующего отлученного, по-прежнему смущает народ своими богомерзкими проповедями. Он не только выступает против поголовного налога, но и призывает не платить церковную десятину. Пожалуй, это уж слишком, даже для бывшего священнослужителя.
— Возмутительное благодушие, — осуждающе покачал головой Хелз. — Сколько можно нянчиться? — Он сделал вид, что не помнит подробностей, и нетерпеливо прищелкнул пальцами. — По-моему, делом этого пакостника наш добрый канцлер и архиепископ занимаются уже не первый год?
— Не только он, высокий магистр. Покойный Симон Ислип тоже отлучал Болла от церкви. И тоже собирался отправить его в монастырскую тюрьму. Затем архиепископ Ленгам вызвал Болла на суд и пригрозил отлучением каждому, кто впредь будет распространять писания, порочащие духовных пастырей и дворянство. Но с того как с гуся вода. На второй год архиепископского служения Симона Седбери уже сам король отдал приказ об аресте смутьяна.
— Однако он до сих пор на свободе и продолжает поносить всех и вся… В том числе и меня лично! Разумеется, обличение пороков сильных мира сего, проповедь бедности и презрения к роскоши в традиции церкви, но ведь должны же быть какие-то границы! «Разбойник Хоб», видите ли! За эту кличку я проучу наглеца!
— Вас он особенно ненавидит, — секретарь не без злорадства подсыпал соли на рану. — Налоги и прочее…
— Он мне заплатит за все.
— Давно пора, а то что же получается? Три примаса не смогли обуздать вшивого самозванца?
— Бешеного пса! — взорвался обыкновенно сдержанный казначей. — Если архиепископу безразлично, как честят его на всех площадях, то подстрекательства насчет церковной десятины он едва ли потерпит. Это больно ударяет по самому чувствительному месту — по мошне. Подготовьте меморандум на имя его милости короля Ричарда. Я намерен выступить на тайном совете. Посмотрим, как повертится наш примас на горячей сковородке!
Глава шестая
Оскверненная булла
Торговец индульгенций ходит с буллой,
На булле той епископа печать.
Хоть нету у плута святого сана,
Но отпустить грехи он всем сулит.
И люд мирской, колени преклоняя,
Целует с верой буллу продавца.
Ему кто брошкой платит, кто кольцом.
Так золотом мирян обжоры сыты
И, как святой, у них в почете плут.
Лишь единожды в году бушует ярмарка, в полном соответствии с исконным значением веселого слова — «базар года». На берегу реки Кольн, у Колчестера, возле древнеримской стены, сколотили ряды, возвели всевозможные балаганы, помосты, врыли столбы для плясунов на канате. До открытия торговли, приуроченной к празднику святого Порфирия, покровителя близлежащего аббатства, оставалась еще добрая неделя, но свежеоструганное, в смоляных слезках дерево уже увили пестрыми лентами, обили льняным полотном, украсили еловыми ветками и венками из остролиста. Местные зеваки, будто завороженные, следили за тем, как растет городок из волшебной сказки.
В цыганском таборе рычали дрессированные медведи, фокусники и глотатели огня собирали медяки, демонстрируя свое крамольное искусство.
На огороженном пустыре, где обычно торговали скотом, колесо к колесу сгрудились повозки крестьян и ремесленников, съехавшихся со всего Эссекса и соседних графств. Для многих, особенно бедняков, грядущий праздник становился чуть ли не главным событием в примелькавшейся веренице праздников и постов. Жили от ярмарки до ярмарки, когда удавалось, если, конечно, везло, сбыть нехитрые плоды терпеливого труда и выручить горсточку серебра. Конкуренция, само собой, ожидалась жестокая. Чуть ли не в каждой второй подводе лежали бережно укутанные рогожей тюки шерсти — главного богатства страны, оберегаемой ради славы мира копьем святого Георгия. Не ощущалось недостатка и в штуках занозистого сукна. Грубая материя, понятно, уступала «судейскому сукну» и тем более не шла ни в какое сравнение с тонкой тканью фламандских мастеров, но ведь и цена на каждый товар своя, и свой покупатель. Спрос на простую одежду никогда не падал среди малоимущего люда с той поры, как отбушевала чума. Заморские купцы хоть и бились за каждый пенс, но брали все подряд, сколько хватало места в трюмах.
Одним словом, каждый хранил надежду на выгодную сделку. Оружейники, шорники, обувщики, гончары, плужники — все с замиранием ждали вожделенной минуты. С не меньшим нетерпением следили за ходом подготовительных работ бравые парни и девицы на выданье, если даже не было в кошельке завалящей монетки. Кому просто повеселиться хотелось, а кому, чем черт не шутит, встретить судьбу.
Уже катили бочонки с элем в сколоченную на скорую руку таверну, коптили туши, и прямо на палубе из рук в руки ходила мерка с аквитанским вином. И трепетали разноцветные вымпелы на мачтах кастильских галионов, и хрупали под ногами скорлупки прославленных устриц Остенде.
Наконец настал долгожданный день. Приор отслужил молебен, нищенствующая братия, бряцая запечатанными кружками, собрала доброхотные пожертвования, и степенные олдермены,[36] облачившиеся по такому случаю в тяжелые отороченные белкой мантии, приступили к обходу купеческих владений. Напрасно заезжие новички пригибались за дощатой оградой или укрывались под тяжелыми складками драпировок. Даже самым скупым пришлось уплатить и положенный сбор, и особый налог, вроде весового для шерсти или мерного, коим облагалась каждая дюжина винных бочек.
В Англии искони уважают учет и порядок. Специально учрежденный торговый суд без проволочек разрешал любые тяжбы, безжалостно пресекая вроде бы хитроумные, но на поверку смешные коммерческие уловки. Опытные люди следовали мудрому правилу: платить загодя и не скупиться на подношения. Так оно было вернее и, главное, много дешевле. Особенно для постоянных гостей, удостоенных привилегий: разряженных в пух и прах негоциантов из итальянских республик, суровых ганзейцев в меховых беретах, задиристых гасконцев и пикардийцев, невозмутимых фламандцев, ласкательным касанием оглаживавших рулоны малинового и кубового бархата. Уж они-то, тертые калачи, знали, что не останутся внакладе. Недаром славный город Колчестер вырос вокруг знаменитого Комолодунума, ставшего едва ли не первой стоянкой на завоеванном римскими легионами острове.
