Михаил Голденков - Схватка
Пока Михал гулял на свадьбе у Собесского, освободительным походом чуть ли не в одиночестве занимался Михал Казимир Пац. И видимо напрасно Богуслав Радзивилл посылал в адрес Паца гневные стрелы. Уже далеко не тем легкомысленным повесой, любителем юных девушек и жареной печенки являлся ныне Пац, а человеком жестким, сугубо военным и, в отличие от временно отошедшего от боевых дел Богуслава, занимающимся благим для страны делом. Правда, куда-то исчезли былой либерализм и мягкость Паца. Тридцатидевятилетний гетман отрастил такие же длинные пышные усы, как были у Януша Радзивилла (видимо, чтобы больше быть похожим на гетмана), стал полностью нетерпимым к несогласным со своим мнением, беспощадным к врагу и достаточно требовательным военачальником, вылепив из своих жмайтов настоящих солдат: метких стрелков, ловких наездников и фехтовальщиков. Все эти новые качества Паца и понравились Яну Казимиру, когда он решал, кого бы назначить на освободившийся пост польного гетмана. Собирался польский король вручить Пацу и булаву Великого гетмана с соответственной передачей чина польного гетмана кому-нибудь другому. Может Михалу? Король колебался.
Тем временем Кмитич настиг обоз Паца под Прудками, был тепло встречен и вместе с ним стал готовиться к походу. Но как оказалось, торопился оршанский князь напрасно. Некоторые литвинские хоругви все еще не желали воевать в ожидании выплат денег. Снова потянулись долгие конфронтации между литвинскими частями. Сапега объявил, что не будет принимать участия в походе, и часть его солдат разъехалась по домам. Король, чтобы как-то утрясти ситуацию в армии, прислал комиссара Крыштопа Завишу, виленского подскарбия и великого маршалка. Завиша появился в обозе Паца под Прудками в начале зимы — до сих пор ни Пац, ни Сапега не тронулись с места! Правда, денег Завиша так и не привез, но доставил гетманскую булаву, которую гетману еще пока не вручили. Кроме булавы Пац получил и привилей на Смоленское воеводство. Возможно, именно поэтому жмайтская дивизия под давлением комиссара помирилась с правым крылом Сапеги и обещала впредь продолжить службу на благо Речи Посполитой. Ну, а в это время Сапега, сославшись на плохое здоровье, объявил, что собирается отбыть домой в Ружаны. Дивизия Сапеги грозила разойтись, но Завиша успел и к ним, уговорив продолжить поход и примкнуть к королевским войскам в Укрании. Однако Сапега отказался и, вновь сославшись на здоровье, отбыл-таки из дивизии, поручив ее командование Полубинскому. Как и под Варшавой в 1656 году. Таким образом, согласие наконец-то восторжествовало, и обе дивизии последними днями 1663 года выдвинулись-таки в южном направлении по заснеженным дорогам Литвы.
К Речице, куда Пац планировал пойти в первую очередь, армия так и не подошла. Прибывшие дозорные и разведывательные разъезды доложили, что все эти южные литвинские земли от Бобруйска до Чернигова опустошены казаками, людей там почти нет, поэтому и освобождать там некого. Тогда Пац вышел к окраинам Гомеля, где была быстро разгромлена московитская хоругвь казаков, занимавшаяся грабежом местных хуторов и весок. Около пяти десятков казаков посекли саблями да пулями, а восемнадцать пленных повесили, как разбойников. Затем армия, не встречая никаких врагов на своем пути, вышла к Рославлю. Пац остался там с частью армии, включая хоругвь Кмитича, чтобы освободить Рославль от неприятеля.
Увы, это оказалось непросто по ряду причин. Город был хорошо укреплен, а Кмитич вновь столкнулся с острым дефицитом осадных орудий — их, кроме двух пушек, не было вообще. Усугубляло положение Паца и Кмитича и то, что в округе совсем не было партизан, а в самом городе никто, похоже, не собирался поднимать восстание. Все это объяснил пришедший к Пацу из Рославля ротмистр Жданович, посланный шляхтичами Твардовским и Беловым.
— Дело в том, что город мирно сдался москалям, — объяснял ротмистр, — и царь поставил управлять городом не своих, а местных шляхтичей, присягнувших ему. Поэтому тут все более-менее спокойно. Да, люди недовольны многими новыми порядками, отношению к религиозным конфессиям, но тем не менее особых угроз для их жизни пока не было, в армию никого не забирали, а стало быть, и на бунт их не подымешь. Паны Твардовский и Белов одно могут пообещать, что когда ворветесь в город, то с их стороны подмога будет числом в двести вооруженных рушницами человек.
— В том-то и дело, любы мой пан Жданович, что ворваться в город и есть главная проблема, — отвечал Кмитич, — артиллерии у нас пока нет, не подтянулась. Лишь две пушки!
Но офицер Михала Паца пан Пачабут-Одляницкий был настроен решительно:
— Да зачем нам артиллерия? Что тут возиться!? Город сущий курятник! Быстро возьмем.
Кмитич начал обстреливать единственными двумя пушками стену города в том месте, где на высоком берегу реки Становки возвышался Спасский монастырь — на это место указал ротмистр Жданович. В атаку пошли пехотинцы из жмайтской роты. Их вел Пачабут-Одляницкий. Жмайты быстро добежали до стены, умело прикрывая друг друга точными залпами из мушкетов. Две пушки поддерживали атаку пехоты, бомбардируя стену разрывными ядрами. Но и московиты весьма эффективно отстреливались. И пусть жмайтской роте удалось поставить к стенам лестницы и вскарабкаться по ним, атакующих сбили мушкетным огнем и шквалом картечи.
— Отходим. Труби отход! — кричал сигнальщику Пачабут-Одляницкий, чтобы не положить под стенами всю роту.
— Нет, пане, — говорил Пацу Кмитич, качая головой, — тут нужны пушки. И больше пехоты. Не такой уж Рославль и курятник, как вы все думаете.
Пац злился и не отвечал. Похоже, что у Кмитича не складывались с Пацем столь же сердечные отношения, какие были с Янушем Радзивиллом. Тем временем польный гетман велел рыть траншеи и ставить туры, чтобы приблизиться к стенам крепости.
В ночь с 21 на 22 декабря литвины подкатили туры к Покровской и Спасской башням на южном фасе стен и, поставив два орудия, с утра начали обстреливать обе башни и участок стены между ними разрывными ядрами. К вечеру башни были сильно повреждены, а в стене образовался широкий пролом. Но осажденные успели соорудить против пролома новую деревянную стену. 23-го числа войска Речи Посполитой пошли на штурм. Но по ним окрыли огонь тяжелые орудия, картечницы, из ворот выскочила конница. Завязалась отчаянная рубка, правда, быстро закончившаяся тем, что и конница московитов быстро ретировалась, понеся потери, и пехота Паца поспешила отхлынуть от стены, потери были и у нее. Так уныло прошла рождественская неделя: обстрелы, короткие атаки на стену пехотинцев с лестницами… Уныло в военном плане, но настроение солдат и общий дух в лагере литвинов был как не странно приподнятый. На Рождество ходили калядовали ряженые, пели калядные песни под волынки…
— Пускай в новом 1664 году война закончится нашей победой! — поднимали кубки литвинские офицеры…
На второй неделе осады Кмитич, все еще ведя зажигательными ядрами огонь по башням двумя пушками из расположения полка Гальяша Сурины, умудрился поджечь одну из башень рославльской фортеции, но в этот момент никто не был готов к штурму. Кмитич был взбешен упущенным шансом ворваться в город. С Пацем он в эти дни даже не разговаривал. Спустя еще две недели осады «курятник» так и не был взят. Пац принял решение отходить. В этот самый момент к стенам Рославля наконец-то подтянулось долгожданное подкрепление: пехота и артиллерия. Кмитич ликовал, но Пац решил уже не менять своего решения, как бы оршанский полковник не уговаривал его продолжить бомбардировку стен. Город так и остался за московитами. Освободить родину Елены и своей матери Кмитичу, увы, не удалось. 14 января войско Паца двинулось в сторону Брянска. Им навстречу выдвинулось две тысячи московских рейтаров, одетых в испанское платье и в испанские доспехи.
— Научились, — усмехнулся Пац, рассматривая шеренги московитян в подзорную трубу.
— Атакуй! — блеснул польный гетман саблей, и конница из гусар и драгун, поддерживая себя огнем из седельных пистолетов, налетела на рейтаров, смяла их пикинеров. Пехота врага была быстро разгромлена. Бросившаяся навстречу гусарам конница также была смята. После короткого, но жаркого боя около тысячи московитов остались лежать на багровом от крови снегу. Остальные бежали. Воодушевленные победой литвины пошли дальше через Дисну на Сейск.
А Кмитич пока что и не знал, что в то время, пока он самоотверженно и тщетно освобождал родное гнездо Беловой, сама Елена также самоотверженно собиралась защищать подступы к родному городу Кмитича. Под Оршей вновь появился долго не дававший о себе знать Хованский. Его четырехтысячная рать вновь шла по земле Витебского воеводства, сжигая все на своем пути.
