Гюстав Эмар - Береговое братство
Герцог Бискайский выслушал этот ужасный рассказ с мрачным удовлетворением.
— Хорошо, дитя мое, — сказал он, когда молодой человек наконец замолчал, — я узнаю в тебе потомка де Торменаров, но грозную клятву, которую ты произнес, сдержать надо.
— До смерти не изменю ей, дедушка, клянусь вам!
— Ах, наконец-то мы будем отомщены! — воскликнул старик с необычайным оживлением. — Тебе нельзя оставаться здесь ни минуты, надо ехать немедленно, если возможно.
— Я готов, дедушка, — ответил молодой человек, вставая.
— Но куда ехать?
— Сперва во Францию, а там — куда Бог приведет.
— Хорошо, но торопись.
В комнату вбежал слуга с докладом, что человек пятнадцать всадников поднимаются вскачь по крутому подъему, следуя по дороге к замку.
— Все к оружию! — приказал герцог.
— Поторопились, — заметил с улыбкой молодой человек.
— Нельзя допускать, чтобы ты попался им в руки.
— Не бойтесь, дедушка, живым они меня не возьмут. Они быстро вышли.
Слуги, беззаветно преданные герцогу и давно находившиеся при нем, стояли вооруженные, готовые исполнить любое его приказание, в чем бы оно ни заключалось.
Однако всадники приближались во весь опор. Когда до замка оставалось всего несколько метров, человек, с ног до головы одетый в черное, с золотой цепью на шее и с эбеновой тростью в руке, потребовал именем короля, чтобы их впустили.
— Королю тут делать нечего, — отчетливо произнес герцог. Тогда человек в черном развернул пергамент и с важным
видом приступил к чтению.
В это время Гастон уже сел на лошадь и тихо отдал приказание привратнику.
— Что ты хочешь сделать, Гастон? — спросил герцог.
— Проложить себе дорогу сквозь толпу этих негодяев.
— Они убьют тебя, дитя! — вскричал старик.
— Нет, дедушка, — возразил Гастон, смеясь, — они чересчур неловки для этого.
— Боже, Боже мой!
— Дедушка, благословите меня, — сказал молодой человек, обнажив голову.
— Да благословит тебя Господь, дитя мое! — произнес старик дрожащим голосом. — Всемогущий Боже! Неужели мне суждено лишиться и тебя, последнего и более всех дорогого моему сердцу!
— Господь сохранит меня, дедушка. Разве не должен я отомстить за ту, которая молится за нас на Небе?
— Да, сын мой, отомсти за свою мать!.. Но что я говорю? Они убьют тебя, эти люди!
— Не думаю, дедушка, но — ей-Богу! — если бы это и случилось, я устрою себе славные похороны. Поцелуйте меня в последний раз, дедушка, и отпустите.
Он наклонился к старику, который поцеловал его в лоб, проливая слезы.
— А теперь прощайте, дедушка! — вскричал Гастон. — Я опять бодр и полон сил!
— Постой, — сказал герцог, — я отвлеку их внимание. Человек в черном, не кто иной как алькальд министерского дворца, между тем докончил свое чтение.
— Если вы не отопрете ворота, — крикнул он, складывая опять свой пергамент, — в вас будут стрелять, как в мятежников, выступающих против воли короля!
— Вашего короля мы не знаем, — возразил старик звонким голосом.
В ту же минуту ворота отворились и Гастон, со шпагой в зубах и пистолетом в каждой руке, помчался во весь опор среди королевских посланников.
— Стрелять в бунтовщиков! — взревел алькальд.
— Огонь! — приказал герцог.
Два страшных залпа раздались почти одновременно.
Старик упал с пулей в груди, но тотчас опять встал.
Несколько минут продолжалась страшная свалка между Га-стоном и окружавшими его всадниками, наконец молодой человек проложил себе кровавый путь сквозь их ряды и с криком торжества скрылся из виду под горой, размахивая шпагой.
— Он спасен, благодарю Тебя, Боже! — воскликнул старый герцог, который ухватился за выступ стены, чтобы следить за бегством внука. — Господи, — прошептал он, — прими мою душу…
Он выпустил из рук опору, за которую держался, и упал бездыханный.
Старик был мертв.
ГЛАВА I. Что происходило 28 февраля 1664 года в пятом часу утра на пустынном побережье в окрестностях Чагреса
Для европейца, только что высадившегося на американский берег, тропическая ночь представляет чудное ивеличественное зрелище: таинственно шелестит морской ветер в ветвях высоких столетних деревьев девственных лесов; небо, усеянное блестящими, как алмазы, звездами, простирает до крайних пределов небосклона свой лазоревый свод с темной каймой, которая смешивается с широко раскинутой гладью неподвижного океана; серебристый диск луны парит в эфире и, словно отражаясь в бесчисленном множестве зеркал, сверкает в зеленоватых лужицах, как бы неохотно оставляемых за собой, среди мрачных и грозных прибрежных скал, отступающими волнами.
Все спит, все отдыхает в дремлющей природе, только и видишь, словно во сне, постоянно набегающие на песчаный берег волны и слышишь однообразный назойливый гул насекомых, невидимая работа которых никогда не утихает.
О! Тропические ночи, что в тысячу раз светлее самых ясных и все-таки темных дней наших холодных северных стран, вы возвышаете душу, вливаете жизнь в истощенное тело, энергию в сердце, расслабленное унынием! Ничем нельзя передать упоительного обаяния, затаенного под вашим прозрачным и тем не менее таинственно-величественным покровом.
Если бы 28 февраля 1664 года человек посторонний или любопытный находился часам к четырем утра, примерно за час до восхода солнца, на вершине крутого утеса, милях в пяти к северу от города Чагреса, и, куря сигаретку или пахитоску, блуждал бы взглядом по бесконечной равнине океана, теперь спокойного, этот посторонний или любопытный присутствовал бы при зрелище, в котором ровно ничего бы не понял, несмотря на все усилия своего воображения.
Глазам наблюдателя представилась бы панорама, не лишенная известной доли величественной и печальной красоты, особенно в этот ранний утренний час, когда ночь вступает в борьбу с занимающимся днем, которому суждено вскоре остаться победителем.
Во-первых, у самого подножия утеса начиналось песчаное побережье, вдоль которого на довольно значительное пространство тянулись песчаные холмы, увенчанные группами тропических деревьев со странно высеченной листвой, стволы которых, высокие, тонкие и прямые или узловатые и низкие, устремлялись во все стороны.
Налево мыс, покрытый густым кустарником, углом врезался в море, образуя бухточку в виде эллипса, в которой при необходимости довольно большие суда могли бы найти убежище или даже укрыться за корнепусками.
С другой стороны, направо, виднелась посеребренная луной извилистая речка, впадающая в океан, по берегам которой было разбросано несколько полуразрушенных хижин из тростника, по-видимому давно покинутых своими обитателями.
Опаловая полоса уже появилась на темно-буром горизонте небосклона, звезды стали меркнуть одна за другой на небесном своде, когда в море на некотором расстоянии от берега появилась черная точка, которая быстро увеличилась в размерах и вскоре приняла форму брига водоизмещением тонн в двести.
Судно это, лавируя, медленно подходило к берегу и на расстоянии ружейного выстрела от мыса повернуло и замерло в неподвижности.
Тотчас же спущенная на воду лодочка отделилась от брига и на веслах пошла к берегу.
Не успела лодка отчалить, как бриг поднял паруса и, пользуясь попутным ветром, скрылся за мысом.
Лодочка с усиленно работающими гребцами вскоре очутилась среди зарослей корнепуска и, почти не замедляя своего хода, стала пробираться между ветвями до расстояния двух-трех метров от берега, после чего остановилась возле упавшего от старости дерева, поддерживаемого на воде другими деревьями и образующего естественную пристань.
Три человека, находившиеся в лодке, встали.
Двое из них одновременно прыгнули на ствол лежащего дерева, тогда как третий, оставшись в одиночестве в лодке, собрал несколько довольно больших мешков, которые передал товарищам, а те сложили их один за другим на сухом песке.
— Ну вот, — сказал человек, оставшийся в лодке, после тщательного осмотра под всеми лавками, — теперь мы все перенесли на берег.
— Ты уверен, что ничего не забыли? — спросил человек, ближайший к лодке.
— Еще бы, ваше сия…
— Что такое? — с живостью вскричал собеседник, и черные глаза его сверкнули гневом.
— Виноват, обмолвился! — воскликнул человек в лодке. — Да ведь мы же по-французски говорим!
— Это правда, но я приказал тебе или, вернее, просил… — прибавил он смягченным тоном.
— Ба-а! Не стесняйтесь! — сердито заметил человек в лодке. — Разве ваша просьба не приказание для меня?.. Не бойтесь, больше не попадусь, это в последний раз.
— Надеюсь!
— Что же теперь делать?
— Скорее в путь, Мигель, солнце уже восходит, вскоре нам здесь придется худо.
