Аннамухамед Клычев - Кугитангская трагедия
— И не пущу, — отвечала твёрдо Янгыл.
— Вот, вот, Янгыл-джан, этого я от тебя и хотела услышать. Я знала, что ты пожалеешь меня, несчастную, — Гызлархан-Шетте всхлипнула и отёрла рукавом халата-пуренджика глаза.
Янгыл ушла от неё повеселевшей, почувствовав вдруг, что она и впрямь стала смелее и увереннее. «Пусть только сунется!» — думала она и сжимала кулаки.
Неожиданно днём, когда дверь в кибитку была открытой, Хамза переступил порог перед изумлённой Янгыл, которая занималась по хозяйству и даже не слышала приближающихся шагов.
— Разве так встречают мужа? — со злой усмешкой спросил он.
Янгыл молчала, ожидая, что же будет дальше, что ещё скажет Хамза?
— Когда муж заходит в собственный дом, — продолжал он, — жена должна… — и вдруг сорвавшись, грозно крикнул: — принеси хотя бы чай и приготовь обед!
Янгыл только и ждала этого сигнала и слишком поспешно рванулась к двери, чтобы убежать и спрятаться от него, но Хамза, уловив её скрытое намерение и спохватившись, что жертва может ускользнуть, грубо схватил её за руку и притянул к себе.
Янгыл рванулась, чтобы высвободиться из его цепких рук, но силы были слишком неравные, и она, задохнувшись в беспомощном крике, словно соломинка, подломилась и рухнула почти в бессознательном состоянии у его ног.
После этого чёрного дня, после его ненавистных ласк, Янгыл пыталась не подчиниться ему, но Хамза жестоко избил её и после уже не стал спрашивать её, любит она его или нет, а приходил к ней когда вздумается и обращался с ней, как с собственностью, вещью.
В первые дни Янгыл не находила в себе сил, чтобы показаться открыто на глаза Гызлархан-Шетте. И когда они случайно, сошлись у тамдыра, первая жена Хамзы зло прошипела:
— Бесстыдница. Не ты ли говорила, что не дашься ему в руки: «Лицо исцарапаю, руки искусаю», — передразнила она. — Но, видно, по вкусу пришёлся мой муж? Если бы он был ненавистен тебе, ты давно бы убежала в горы, бросилась с утёса в пропасть. Но ты не спешишь туда, гелин… Ну, погоди, проклятая, я отомщу тебе, — и Гызлархан-Шетте в бешенстве сжимала свои кулаки и потрясала ими. Янгыл, словно ошпаренная кипятком, сорвалась с места и, вбежав в кибитку, упала на кошму и залилась слезами.
Вечером Хамза стал выяснять — по какому поводу поссорились жёны? И вскоре на дворе Гызлархан-Шетте послышались женские вопли и мужская ругань. Видно, Хамза благоволил к молодой жене.
Янгыл, отчаявшись, терпела всё это, словно покорная овца. Сначала она надеялась, что приедет Арзы и тогда появится какая-то надежда. Но слухов о его приезде не было. Янгыл иногда спрашивала о нём у своей подружки Джемал, которая теперь уже не разделяла её смелых взглядов на любовь и искренне восклицала:
— О боже, Янгыл, да опомнись! — с некоторый страхом и возмущением говорила Джемал. — О любви ли думать на твоём месте?
Янгыл не обижалась, только вздыхала и горько сетовала:
— Ты думаешь, Джемал, что любовь — это только ласки? Нет, дорогая, любовь — это муки души и терзания сердца, любовь-это то, с чем нельзя справиться по собственному желанию. Я пыталась забыть Арзы, видя безвыходность нашего положения… Но я не смогла и не могу до сих пор. Я не мыслю свою жизнь без него. Поверь мне!..
— Так ты сойдёшь с ума, — испуганно говорила Джемал и торопливо покидала Янгыл, сделав печальный вид, будто прощалась с покойником.
Янгыл постепенно теряла веру в смысл своего существования. И уже злобные слова Гызлархан-Шетте — убежать в горы и броситься в пропасть — не казались ей просто злобными. Она всё чаще и чаще думала, что это самый лучший выход из её положения. Теперь она трезво стала обдумывать — каким образом незаметно выйти из дому и добраться до вершины, а там… И вот в один из таких мрачных дней Янгыл почувствовала, что под сердцем у неё бьётся живое существо. Оно напомнило ей о себе и подсказало, чтобы мать подумала и о его участи. Янгыл всплакнула. Всесильный инстинкт материнства победил. Янгыл осталась жить, если можно было назвать это жизнью. Она была настолько равнодушной ко всему, что казалась совершенно отрешённой от всего: молча и безучастно она принимала заботу мужа, также не трогала её больше злобная ругань Гызлархан-Шетте, и она не считала нужным вступать с ней в перебранку, просто не замечала её, что ещё больше выводило из себя гордую и самолюбивую женщину.
Подошло время, и у Янгыл родился сын. Радости её не было предела, тем более что все окружающие сочли роды преждевременными, а она-то знала, что это не так — ведь это был сын Арзы, её любимого и незабываемого Арзы, которому она отдалась со всей страстью любящей женщины незадолго до того, как стала женой ненавистного Хамзы. Она была убеждена в этом, так как хорошо помнила не только месяц и день, но даже часы, проведённые с Арзы. Да, это был его сын! Она уже смирилась с мыслью, что ей больше никогда не увидеть любимого, но сознание того, что это крохотное существо — его кровь и плоть давали ей сила жить.
Янгыл заглядывала мальчонке в глаза и про себя шептала: «Это Арзы». Ощупывала его маленькие пухлые ручонки и думала: «Это Арзы». О, какое счастье внесло это маленькое создание в её жизнь! Янгыл расцвела и похорошела.
Но «преждевременные» роды у Янгыл насторожили всех: и Байрама Сопи, и старуху-свекровь, и, конечно, Гызлархан-Шетте. Они догадывались о причине этих преждевременных родов, но по молчаливому согласию скрывали эту тайну от Хамзы.
Янгыл изо дня в день только и ждала, когда свекровь, наконец-то, объявит сыну о недоноске. Но старуха упорно молчала. Сначала думала о содеянном грехе Янгыл, а потом убедила себя в том, что та родила раньше оттого, что с ней плохо обходились. Гызлархан-Шетте была не из тех, кто упустит момент затеять скандал, тем более, что это было ей наруку. И она первой объявила мужу о недоноске и причинах. Хамза потемнел и, сверкнув глазами, помчался к матери. Мать подтвердила, что роды преждевременны, но старалась разубедить сына, чтобы не думал ничего плохого — такое с женщинами случается от тяжёлой работы, от слабого здоровья. Хамза поверил матери, но, несмотря на это, червь сомнения поселился в нём и начал подтачивать его. От Янгыл он не скрывал своего сомнения и, бывая у неё, цедил сквозь зубы:
— А может быть, это не мой ребёнок? Может, у тебя было что-нибудь с тем ублюдком? Вспомни-ка хорошенько, — издевался он.
Янгыл упорно отмалчивалась, хотя муж продолжал допытываться и кончал обычно угрозой: «Сгоришь в геенне огненной, если солгала. Аллах такое не прощает…»
Когда ребёнку исполнился месяц, прочистились его замутнённые глазки, появилась улыбка, а вместе с ней и резче обозначились черты лица — лица Арзы — начались для Янгыл другие истязания. Скандал разжигала старшая жена Хамзы — Гызлархан-Шетте. Она теперь не кричала и не плакала, как прежде, а зло смеялась над мужем:
— Хов, муженёк, да ты посмотри лучше на своего птенчика, ну чем не Арзы: и рот, и глаза его, — и если было не пронять этим мужа, и он не приходил в бешенство от её слов, она, прекращая смех, глубокомысленно заканчивала: — Видит и чует аллах — от него и пахнет не нашим, а их племенем.
Хамза не выдерживал и разъярённый приходил к Янгыл и начинал избивать её. Побои сопровождались допросами и угрозами. Гызлархан-Шетте издали наблюдала за издевательством и злорадствовала про себя: пришла пора вовсе отучить мужа от этой женщины.
Однажды, когда Янгыл доила козу в агиле, Гызлархан-Шетте тихонько вошла в комнату своей соперницы. Ребёнок спал в колыбельке, раскинув ручонки, и улыбался во сне. Гызлархан-Шетте оглянулась на дверь, приподняла голову мальчика и проткнула ему темечко иголкой. Ребёнок только вскрикнул и затих. А злая женщина поспешно удалилась в свой двор. Янгыл заметила поспешно удалявшуюся Гызлархан-Шетте, и сердце её сжалось от недоброго предчувствия. «Зачем приходила она в мой дом?» Янгыл закончила доить козу и заспешила в комнату, к ребёнку. Когда она подошла к люльке, то не услышала обычного дыхания ребёнка и, приподняв мальчика, увидела кровь на его головке и лице. В предчувствии неотвратимого горя, Янгыл резко схватила ребёнка, ощупала его и, поняв, что ребёнок мёртв, закричала не своим голосом.
Ребёнок был умерщвлён и в этом обвинили Гызлархан-Шетте. Но разве легче стало от этого Яигыл.
Теперь ежедневно она приходила на могилу сына, плакала и думала о своей горькой судьбе. Здесь никто не мешал ей вспомнить во всех подробностях всё, что с ней произошло.
Неизвестно, чем бы закончились страдания Янгыл: бросилась бы она в пропасть или смирилась бы со своей горькой судьбой, но случилось нечто неожиданное, что снова вселило в Янгыл надежду. Она только что потратилась с могилки сына и сразу услышала недовольный голос свекрови:
— Где ходишь, бесстыжая! Сходи на источник, в доме нет ни капли воды.
Янгыл молча взяла два тунче и направилась вниз по тропинке, где у подножия холма был колодец, откуда базартепинцы брали воду. Янгыл опустила и подняла бадью с водой, наполнила оба тунче и уже хотела уходить, как вдруг увидела проходящего мимо человека в старом тельпеке, сбитых чарыках и длиннополом халате. Он тихо зашептал:
