Ирина Даневская - Битва за Францию
— Я боюсь называть имена, так как опасаюсь за свою жизнь, — закончил свой рассказ Бутвиль. — Детали обязуюсь сообщить лично Его Величеству.
— Вы с ума сошли? — возмутился судейский.
— Да Вы не сомневайтесь, сударь, — заверил его де Бутвиль, — за Ваше усердие Вам точно пожалуют пост Королевского прокурора.
Желание получить эту должность заглушило доводы рассудка, и скромный слуга закона отправился к своему дяде, который, был кузеном капитана королевской гвардии. И уже за ужином Его Величеству сообщили ужасающую новость, что группа лиц, подкупленные французами, покушались на его жизнь.
— Один из этих проклятых французов арестован, но он отказывается говорить, требуя встречи с Вашим Величеством, — сообщил ошеломлённому Чарльзу капитан гвардейцев.
— Так везите его сюда! — приказал король. — Кстати, Бэкингем не объявился?
Герцога, который пропустил королевскую охоту, разыскивали весь день, но милорд, по понятным причинам, найден не был.
— А не замешана ли тут королева? — спросил непримиримый противник Бэкингема — граф Соммерсет, который, как назло, присутствовал при этом разговоре. — То есть, я хочу сказать, может, Её Величеству что-то известно?
Король бросился в покои Генриетты. Королева, выслушав его сбивчивые обвинения, встревожилась, но предложила прекратить панику и дождаться француза.
К моменту приезда Бутвиля, Уайт-холл напоминал грохочущий вулкан. И свита у француза была действительно впечатляющая — сорок королевских гвардейцев.
— Нет, так я ничего не скажу, — заявил он, увидев множество придворных, собравшихся, чтобы поглазеть на него. — Только королю.
Пришлось Чарльзу дать наглому французу личную аудиенцию, вернее, почти личную, поскольку в тот момент, когда стража ввела Бутвиля, через заднюю дверь кабинета неслышно вошла королева.
— Бутвиль? — удивилась она,— а Вы что здесь делаете?
— Вы что же, Ваше Величество, знаете его? — нахмурился король.
— Конечно, — улыбнулась Генриетта, и тот час же представила Его Величеству господина Монморанси, отрекомендовав его как «первую шпагу Франции».
Воспользовавшись замешательством короля, Бутвиль тут поведал Их Величествам печальную историю заключения в Тауэр виконта Пурбека, герцога Бэкингемского, лорда Холланда, шевалье де Бри и его самого. Королева, слушая его, утирала слёзы, выступившие от смеха. Чарльз изо всех сил старался сохранить серьёзность, но это ему плохо удавалось.
— Даже если Вы всё это выдумали, граф, — наконец, сказал он. — То это самая весёлая сказка, которую я слышал в своей жизни. Клянусь, я никогда так не веселился!
— Если не удастся сохранить всё в тайне, над этой историей будет смеяться вся Европа, — заметила королева, строго взглянув на Бутвиля.
— Я буду нем, как могила, клянусь спасением своей души! — заверил её Франсуа.
Король, которому уже было не до смеха, вызвал к себе лорда Денби — мужа сестры Бэкингема Сьюзен, и приказал ему в строжайшей секретности освободить узников, что и было исполнено. Таким образом, и закончилась эта история к полному удовлетворению всех её участников, за исключением, разве что, графа Соммерсета, который долго не мог поверить в то, что никакого заговора не существовало, и ещё долго пытался напасть на след заговорщиков.
— Он роет так глубоко, что, в конце концов, выроет себе могилу, так и не докопавшись до истины, — заметил Бэкингем, и оказался прав: эти исследования, наконец-то, переполнили чашу терпения короля, и Соммерсет был сослан в провинцию. На этот раз, навсегда.
Опала злейшего врага немного примирила Бэкингема с Бутвилем, во всяком случае, тот беспрепятственно покинул Англию, увозя с собой аббата Фанкана.
Джону Вилльерсу, которого полученная на поединке царапина немного излечила от излишней самоуверенности, предстояло провести по единогласному мнению врачей пару недель в постели. Виконт следовал их советам ровно три дня, после чего благополучно выздоровел. Трудно сказать, что привело к таким впечатляющим результатам, — усилия врачей, хорошее расположение духа больного (он радовался, как ребёнок, вспоминая о своей проделке) или, всё-таки, отъезд господина Монморанси. Тот возвратился во Францию, но дал себе слово непременно вернуться.
ГЛАВА 9: «У СТРАХА ГЛАЗА ВЕЛИКИ».
Отъезд Бутвиля вернул и Бэкингему хорошее расположение духа, только, увы, ненадолго. Виной тому были продолжающиеся раздоры с парламентом, который никак не желал голосовать за предоставление субсидий на военные нужды пока Бэкингем находиться у власти. И, хотя звезда графа Соммерсета уже погасла, в игру включился более опасный противник — Джон Дигби, граф Бристоль[50], который много лет был посланником при испанском дворе. Именно этот человек стоял за обвинительным актом против первого министра, который представили в палате общин депутаты Дадли Дигс и Джон Элиот. Этот примечательный документ занимал целых 54 страницы, и, чтобы ознакомить с ним всех собравшихся, оратор должен был обладать крепким горлом, а слушатели — незаурядным терпением.
— «Герцог, маркиз и граф Бэкингем, граф Ковентри, виконт Вилльерс, барон Уоддон, — начал перечислять длинный список титулов Джорджа Вилльерса господин Дигс. — Главный адмирал королевств Англии и Ирландии, а также Уэльса, их доминионов и островов, города и области Кале, Нормандии, Гаскони и Гиени, генерал-губернатор морей и кораблей указанных королевств, генерал-лейтенант, адмирал, главный капитан и предводитель недавно созданных королевского флота и армии, главный конюший нашего владыки короля, лорд-хранитель, канцлер и адмирал Пяти Портов, констебль Дуврского замка, судья по вопросам лесов и охоты по эту сторону реки Трент, камергер Его Величества в его королевствах Англии, Шотландии и Ирландии, рыцарь высокочтимого ордена Подвязки сосредоточил в своих руках неслыханную власть, бремя которой не под силу удержать одному человеку…
— А это, сударь, не Вам решать, — вскочил с места задетый за живое герцог. — Все перечисленные должности были мне пожалованы королём, и я никогда не плёл интриг, и, тем более, не платил за то, чтобы их получить! За одним исключениям — я вынужден был купить у лорда Зуча должность адмирала Пяти Портов с единственной целью — чтобы контролировать всё побережье королевства в интересах общественной безопасности, так как управление этими портами не попадает под юрисдикцию главного адмирала.
— А это звание Вы купили у Ноттингема за три тысячи фунтов! — не сдавался оратор.
— Да я добровольно отдал ему деньги после отставки! — возмутился Бэкингем. — Чтобы хоть как-то компенсировать бедняге убытки от потери выгодной должности. И сделал это с разрешения покойного короля Джеймса…
— …которого Вы отправили на тот свет! — ехидно закончил Дигс.
Бэкингем побледнел. Проклятое дело об отравлении короля, которое он уже считал надёжно похороненным в анналах истории, снова лезло наружу. Воспользовавшись замешательством министра и тишиной в зале (депутаты, изумлённые смелостью оратора, наконец-то, замолчали), господин Дигс сумел достойно закончить свою речь:
— Господа, герцог, будучи камергером, без всяких предписаний сведущих людей и даже вопреки официальной точке зрения врачей, пользовал Его Величество некими пластырями и некой настойкой, которые медикам неизвестны, позабыв при этом о своём долге и сердечном почтении, каковые он должен был испытывать по отношению к столь священной особе. Эти средства произвели столь неблагоприятное воздействие, что врачи отказались продолжать лечение Его Величества, пока пластыри и настойку не перестанут применять. Сам король, чувствуя себя всё хуже, считал, что причиной ухудшения являлись указанные пластыри и настойка. А это, господа! — возвысив голос, продолжил депутат, — это говорит о столь тяжком преступлении, что его можно охарактеризовать как измену и убийство!
На трибуну вскочит и Элиот.
— Бэкингем — язва, разъедающая Англию! — заявил он. — Я искал в истории персонаж, с которым можно было бы его сравнить, и не нашёл никого, кто больше походил бы на герцога, чем Сеян[51], о ком Тацит говорит, что он был высокомерен, презрителен и постоянно смешивал свои интересы с делами государства… Милорды, таков и Бэкингем. Именно от него исходит всё зло, именно он — причина несчастий; лишь его низвержение может дать надежду к улучшению положения дел…
Сражённый этими обвинениями, Джордж Вилльерс покинул парламент. Если бы он немного задержался, то услышал бы, как к обвинениям в фаворитизме добавились и придирки к плохо оснащённой экспедиции в Кадис[52], и тёмное дело о штрафе в 10 000 фунтов с Ост-Индской компании[53], которое, впрочем, стараниями друзей герцога в тот же день растворилось в тонкостях морского и торгового права.
