Александр Доронин - Тени колоколов
— Ты о чем бубнишь, привидение? Подумал, кто перед тобой стоит?!.
— Пока глаза мои не ослепли, — ответил так же дерзко монах, но смелость его, видимо, на этом и кончилась, и он рухнул перед Никоном на колени. — Прости меня, владыка, я уже утром понял, зачем ты приехал. От нечего делать не пришлют столько стрельцов…
— Понял — и молчи, ежели жизнь дорога! У моих стрельцов кулаки с дубину, челюсти тебе вывернут наружу.
— Я о другом, владыка, — не отступал Мирон. — Очень большое у меня желание с вами поехать. Ведь и там, куда поедете, мощи нужно охранять.
Никон обошел стоящего на коленях, как бы оценивая его. Смелость монаха ему понравилась.
— Ну что ж, будь по-твоему. Мне верные слуги нужны, а ты, смотрю, заботливый.
— Послужу тебе, владыка, раз Господу так угодно.
— Хорошо. А сейчас не скажешь, где Арсения Грека держат?
— В подземелье, где же ещё! Он злой дух, а не человек.
— Почему так думаешь?
— Больно уж много знает. А человеку это не под силу.
— Отведешь меня к нему? Скрытно, чтобы никто не видел.
— Это дело несложное, только ключи бы взять у Дионисия.
— А это кто?
— Мой друг. В детстве по одной улице бегали.
— Хорошо, жду. А сейчас оставь меня одного, во время молитв не люблю стоящих за спиной.
— Воля твоя, владыка! — поклонился Мирон и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.
Никон, оставшись один, опустился на колени и прижал широкий лоб к каменному полу собора.
* * *Матвей Стрешнев со своими стрельцами охранял суда на берегу моря. Отряду из пятидесяти человек требовалось пропитание. Правда, запасы кое-какие были. Но перед уходом в монастырь Никон сказал: «Назад путь не короче, провизии много нужно будет. Так что запасы не трогать. Сами добывайте пищу. В этих местах даже дитя с голоду не умрет».
Действительно, рыбу хоть обеими руками лови — косяки ходили вокруг судна, а у берега, в затонах, плавали дикие гуси. Гусиное мясо, конечно, вкусное, но стрельцам было запрещено стрелять. «Ружья поднимете, — предупредил митрополит, — всех нас продадите…» Смешно! Словно здешние жители без глаз: столько стрельцов на Соловки приехали не рыбу ловить…
Размышляя об этом, Матвей Иванович крикнул помощнику:
— Ты, Родион, за меня оставайся. Пойду посмотрю чащи лесные, возможно, и дичь добуду.
Потом Стрешнев нашел Тикшая, позвал его с собой.
Вскоре оба затерялись в густом лесу. Вокруг плотным кольцом обступают кедры и ели. Толстые, двумя руками не обхватишь. Солнце едва пробивается сквозь могучие кроны. Но наступающее лето и здесь чувствовалось. В редкой траве желтели звездочки гусиной лапчатки, звенели на все лады невидимые птицы.
Путники негромко переговаривались, с любопытством разглядывая лес вокруг.
— Матвей Иванович, гляди — белка!
— Где?
— Да вон, вон, по стволу наверх поскакала. Вот глупая, не боится нас…
Встали, любуясь проворным зверьком. Замерли, чтоб не спугнуть. Вдруг обернулись на звук шагов. Перед ними будто из-под земли встал мужичок. За поясом его выцветшей рубахи сверкал топор. Матвей Иванович поднял пищаль, крикнул:
— Эй, ты чей будешь?
Белка от резкого крика скакнула вверх и исчезла в густых ветвях. Но люди за ней больше не наблюдали, они рассматривали друг друга.
Мужичок с топором хоть и был нечесаным и нестриженым, как лесной разбойник, но своим испуганным видом и добродушным взором напоминал крестьянина, приехавшего в лес за дровами.
По одежде и ружью лесной человек догадался, что перед ним стрелец, да и выговором нездешний. Только что же он в гуще леса делает? Соловки стрельцы охраняют, да у здешних совсем другая одежда. Эти двое, наверное, царю служат, слышал, с Новгорода приехали, с митрополитом.
— Ну, что молчишь, словно ступу проглотил, — рассердился не на шутку Стрешнев. — Говори, кто ты таков?
— Я здешний житель, здесь недалеко моя деревня.
— А провизией ваша деревня не богата? Надоело рыбный суп трескать, — уже дружески заговорил Матвей Иванович.
— Мяса я вам продам, хлеба, только бы деньги у вас были, — всё ещё недоверчиво косился на чужаков мужик. — Согласны заплатить, идемте со мной.
Долго шагали по вековому лесу. И наконец вышли на широкую поляну. Перед ними стояло небольшое селение. Дома, срубленные из огромных бревен, словно выросли из-под земли. Перед ними тянулись огороды, сзади — дворы и бани.
Мужик остановился у крайней избы, приоткрыл заткнутое тряпкой отверстие-окно, крикнул:
— Машутка, выйди-ка!
На пороге показалась девушка. Косы до пояса, глаза синее неба, губы ярче зари.
— Ты бы, дочка, баню натопила. Гостей попарим.
И когда девушка убежала, пригласил в дом. Вытащил из-за иконы медные деньги, протянул сопящему за столом пареньку. Тот без слов понял, куда его посылает отец.
Вскоре он вернулся с бутылкой. Хозяин разлил вино в чашки, на стол положил разрезанную на три части луковицу и сказал:
— С приездом вас! — Одним глотком выпил налитое и добавил: — Меня Иваном зовут…
Тикшай не пробовал раньше хмельного, сейчас, когда выпил свою долю, по телу его разлился огонь. Стрешнев выпил не спеша, крякнул, вытер рукавом усы и бороду и встал.
— Благодарствуем, хозяин, за угощение. Но надобно о деле поговорить. Нам возвращаться пора, стрельцы ждут.
Хозяин вывел гостей во двор, зашел в хлев и выволок за задние ноги визжащего поросенка.
— Вот ваше мясо.
Стрешнев и Тикшай переглянулись: как его доставить до берега, ведь на спине не донесешь? Опять выручил хозяин:
— На лошади вас довезу, так и быть. За поросенка взял только два целковых. Протягивая их дочери, сказал Стрешневу:
— По лицу и разговору, сосед, я тебя наконец узнал. Помнишь в Москве Дуплистую улицу?
Матвей Иванович прищурился, вгляделся в мужика и воскликнул:
— Иван Мальцев?
— Я, Матвей, Иван Мальцев, Глеба Морозова крепостной. Сам знаешь, боярин за собак нас считал. Не выдержал и со своей семьей убежал в Соловки…
— А где жена твоя, Глаша?
— Три года уж как отдыхает на кладбище. Досталось ей… Здешняя жизнь тоже не мед. Игумен дань собирает, в неделю пять дней на монастырь работаем. Глаша, царствие ей небесное, на лесозаготовке погибла…
— У вас здесь что, и женщины лес рубят? — от услышанного у Тикшая расширились глаза.
— Ни Бог, ни игумен разницы в этом не делают! У здешних женщин судьба горькая.
Матвей Иванович не стал забирать поросенка, стыдно ему стало. Да и что они, пятьдесят здоровых мужиков, себе на ужин мяса не добудут? Вон в лесу сколько дичи!
Иван запряг в телегу отощалую лошадь, и они втроем отправились в путь. Всю дорогу бывший крепостной Глеба Морозова рассказывал о монастыре, что сам узнал за годы пребывания тут.
В 1429 году инок Савватий сел в лодку и доплыл по Белому морю на Соловецкий остров. Он поставил здесь крест и построил келью. Через пять лет к нему присоединился святой Зосима с горсткой верующих в Бога мужчин. Они построили Преображенскую церковь, на месте которой сейчас красивый собор. Возле церкви срубили несколько жилых келий. Так начинался монастырь.
Потом здесь погребли опальных служителей русской церкви — иерея Сильвестра и митрополита Филиппа, что прославило Соловки на всю Русь. На монастырь возлагали большие надежды в святых делах.
Бывшие соседи во время пути вспоминали и о Москве, как они там жили в молодости, у кого какие друзья были, вспомнили всех живых и ушедших на тот свет. Когда дошли до родителей Стрешнева, Матвей Иванович грустно сказал:
— Отец давно умер, мать в прошлом году похоронили. Сестра вышла замуж в город Ковров. Сейчас в Москве живет жена с двумя детьми и брат Павел. Ты брата знал: он родился кривоногим. Сейчас служит в Чудовом монастыре звонарем. В прошлую зиму отпускали меня домой. Ничего, живут неплохо, да жену никак не уговорю с мной поехать. Говорит, хватит меня одного, бродяги…
— Она права! — усмехнулся в бороду Иван. — Время быстро летит, не заметишь, как жизнь кончится. А в старости и жене не нужен будешь.
— Так-то так, да ведь кому-то нужно и службу нести, государство охранять! Вот и тяну лямку…
Тикшай слушал их и не слушал. Перед его глазами стояла дочь Ивана — Машутка, которая часто бросала в его сторону лукавый взгляд. Что скрывать, девушка понравилась ему. Из нее хорошая бы хозяйка вышла. Только встретятся ли они когда-нибудь ещё? Это уж как Бог решит… Тикшай давно понял: Всевышний раздает счастье по своему усмотрению: кому земли-богатство дает, кому и корку хлеба не сунет. Поди выпроси себе что-нибудь! Это только в Евангелии: Господь сотни людей накормил досыта пятью хлебами. Жди, крошками наешься!
* * *Мирон сдержал обещанье и привел владыку к Арсению Греку на следующий день. В глубоком и сыром подвале церкви от человека осталась одна темная тень. Сквозь узкое окошко в стене сочился солнечный свет, не достававший до грязных нар.
