Евгений Салиас - Свадебный бунт
— Да, будь я парень, была бы я матроцъ! — говорила и хвасталась Варя своей мамушкѣ:- И какой бы я была матроцъ! Не хуже хваленыхъ грецкихъ матроцовъ. Одна бы съ кораблемъ управилась. Ей-Богу!..
— Да, обида, дитятко, — шутила ея мамка Матрена, теперь умершая, — что матроцы есть, а матрочихъ нѣту. Будь на свѣтѣ матрочихи, мы съ тобой убѣжали бы изъ родительскаго дома, да на какой грузинскій, аль армянскій корабль нанялись… То-то бы чудесно было. Всякій-то день насъ съ тобой стягали бы да драли кнутьями корабельными.
Но, когда Варюша мечтала быть матросомъ и жалѣла, что на корабляхъ не служатъ по найму «матрочихи», она была еще дѣвочкой глупой. Дѣвицей она попрежнему продолжала любить море и катанье и качанье по волнамъ морскимъ, но въ воображеніи своемъ дѣвичьемъ она каталась уже не одна. Она странствовала по Каспію, на большомъ красивомъ кораблѣ, вдвоемъ. Она управлялась съ парусами и съ рулемъ уже не одна, какъ въ дѣтствѣ, а при помощи другого существа, которое путешествовало съ ней… Это былъ красавецъ-стрѣлецъ, похожій на одного видѣннаго ею въ кремлѣ, только много краше его и въ золотомъ кафтанѣ, какихъ стрѣльцы и не носятъ, а развѣ царевичи на Москвѣ иль королевичи въ заморскихъ земляхъ.
Когда минуло Варюшѣ уже полныхъ 17 лѣтъ, отецъ ея еще пуще сталъ гонять сватовъ со двора; однако, онъ сталъ поговаривать съ дочерью чаще, что пора ей и замужъ, пора ему имѣть помощника и подсобителя въ управленіи ватагой и всѣмъ торговымъ дѣломъ.
— Найдите жениха. Я пойду… Я не противлюсь, — говорила избалованная отцомъ Варюша и смѣялась, зная, что отецъ давно перетрясъ всю Астрахань, даже Черный и Красный Яры вывернулъ на изнанку и нигдѣ парня, достойнаго быть его зятемъ, не выискалъ. А отчего?
У одного была семья велика… Напустишь въ домъ араву сродственниковъ, а Климъ привыкъ жить тихо, одинъ, съ единственной дочерью.
У другого было имя или отчество не казистыя. У третьяго рожа ему не нравилась… Четвертый былъ слишкомъ худороденъ, хоть посадскій, а бѣденъ, а пятый былъ слишкомъ богатъ и знатенъ. Станетъ похваляться, корить тестя своимъ купечествомъ. Шестой не нравился Ананьеву просто такъ… Не нравится! А почему? Невѣдомо самому.
— Офицера, боярина — дѣло не подходящее. Какой онъ будетъ ватажникъ! — говорилъ Климъ Егорычъ, и себѣ, и дочери, и Настасьѣ. Изъ купцовъ, одни ужъ бѣдны, а другіе сказываются богаче насъ. А изъ равныхъ намъ по иждивенію и имуществу — все не подходящіе. Изъ посадскихъ людей кого найти мудрено, да и что за прибыль, что за похвала. Изъ простыхъ батраковъ выискать молодца-парня — совсѣмъ зазорно предъ людьми. Одна дочь, приданница, да за мужика выдавать… Нѣту, нѣту, просто нѣту жениха. Надо обождать.
И Ананьевъ ждалъ, но искалъ, выбиралъ, хаялъ, браковалъ, опять искалъ и опять браковалъ и все ждалъ…
Но Варюша пока не ждала. Вотъ бѣда и приключилась! Пока отецъ все гонялъ сватовъ со двора и все выискивалъ подходящаго себѣ затя, дочь нашла себѣ если не жениха, то любаго человѣка, котораго, сама не зная какъ и когда и за что, полюбила всей душой. Былъ онъ не красавецъ, неособенно прытокъ и рѣчистъ, не ходилъ въ золотомъ кафтанѣ, не былъ даже посадскимъ, а былъ сначала простымъ рабочимъ въ ватагѣ отдала потомъ съумѣлъ сдѣлаться главнымъ приказчикомъ при дѣлахъ Ананьева.
Это былъ стрѣлецкій сынъ Степанъ Барчуковъ, жившій въ домѣ подъ чужимъ видомъ и прозвищемъ Прова Куликова.
Почему Барчуковъ полюбилъ Варю Ананьеву, дочь хозяина и богатаго ватажника, было понятно. Она была и красавица, и приданница.
Но какъ Варюша бросила мечты о миломъ въ золотомъ кафтанѣ и примирилась съ мыслью любить стрѣлецкаго сына и безписьменнаго шатуна, — было дѣло мудреное, если со стороны посудить.
Если же поглядѣть да понять, каково было богатой невѣстѣ дѣвицѣ жить въ домѣ отца, вѣкъ одной одинехонькой у себя въ горницѣ, съ окнами на далекій Каспій, то побѣда надъ ея сердцемъ стрѣлецкаго сына съ Москвы оказывалась дѣломъ обыкновеннымъ. Варюша уже болѣе года умирала съ тоски, томилась, какъ въ неволѣ, не лучше какъ въ плѣну въ арыкѣ, у киргизовъ, или на цѣпи, у ногайцевъ. А тутъ вдругъ появился въ домѣ малый тихій, скромный, добрый и ласковый, не дуренъ собой. Къ тому же, онъ сталъ заглядывать ей въ глаза, какъ никто еще никогда не заглядывалъ, потому что она близко и не видѣла еще никого. А съ нимъ она видѣлась часто! А когда онъ вскорѣ вышелъ въ главные приказчики отца, то и еще чаще, потому что онъ получилъ горницу въ ихъ домѣ…
И однажды изъ его горницы, совсѣмъ внизу, до ея горницы, совсѣмъ наверху, оказалось только рукой подать!
Варюша и Барчуковъ шибко полюбились и, конечно, поклялись въ вѣчной любви, будь что будетъ… Степанъ за себя, конечно, ручаться могъ, но въ постоянствѣ возлюбленной сомнѣвался.
Онъ зналъ и видѣлъ, что Ананьевъ обожалъ по-своему свою единственную дочь, избаловалъ ее тоже на свой ладъ. Онъ не пускалъ ее въ гости къ знакомымъ, противился тому, чтобы она заводила пріятельницъ-подругъ, самъ рѣдко принималъ знакомыхъ и еще рѣже допускалъ гостей въ горницы дочери. Но въ ежедневныхъ мелочахъ дочь дѣлала, что хотѣла. Кататься и гулять, и на лошадяхъ и въ лодкѣ, она могла сколько хотѣла въ сопровожденіи своей мамки. Когда же мамка умерла, то Варя проводила время съ другой женщиной, Улитой, вновь взятой въ домъ по найму, которая была хотя и православная, но сильно смахивала на армянку.
Барчуковъ думалъ, что если дочь не упрется въ своемъ рѣшеніи выйти замужъ за него, то Климъ Егорычъ долженъ будетъ уступить. Лишь бы она сама-то не измѣнила ему вдругъ! Степанъ надѣялся и на то, что быстро съумѣлъ расположить Ананьева въ свою пользу и такъ влѣзть ему въ душу, что онъ въ домѣ и во всѣхъ дѣлахъ ватажника распоряжался такъ же самовластно, какъ въ его ватагѣ рабочихъ на учугахъ.
Вышло, однако, совсѣмъ наоборотъ. Вярюшка была ему вѣрна и сама подбивала свататься. А когда молодой приказчикъ вдругъ открылся хозяину, что онъ стрѣлецкій сынъ, съ Москвы, Барчуковъ, а не Куликовъ, живетъ по чужому виду, да влюбленъ въ его дочь и сватается за нее, то Климъ, не говоря ни слова, велѣлъ любимца связать и отправить въ воеводское правленіе.
Не будь воевода въ Астрахани Ржевскій, а какой иной кровопійца и лютый законникъ, какихъ было много на Руси, то сидѣть бы и теперь Барчукову въ кандалахъ въ ямѣ острожной.
— Все дѣло спѣхомъ испортилъ, — говорилъ Барчуковъ, выпущенный добрымъ Ржевскимъ на свободу, чтобы съѣздить и справить настоящій видъ.
И будучи въ отсутствіи, Барчуковъ боялся пуще всего, что Варюша его забудетъ и разлюбитъ. Начнетъ отецъ ее выдавать замужъ, — пойдетъ она безпрекословно. А то и сама станетъ проситься замужъ; если отецъ опять будетъ медлить съ выборомъ затя, сама начнетъ искать и выбирать. И найдетъ…
Возвратившійся теперь Барчуковъ узналъ совсѣмъ не то. Ананьевъ самъ выискалъ, наконецъ, себѣ затя, да и какого еще? Лядащаго новокрещеннаго татарина! А Варюша крѣпко свою клятву сдержала, даже свято исполнила пообѣщанное возлюбленному, т. е. и впрямь бѣгала топиться и чуть на тотъ свѣтъ не попала.
Какимъ образомъ скромная, веселая и болтливая дѣвица, купеческая дочь, рѣшилась бѣжать изъ дома и не побоялась руки на себя наложить, — трудно было понять. Откуда у нея прыть эта взялась?
Барчуковъ зашелъ на достоялый дворъ, пообѣдалъ и, забравшись на сѣновалъ, лихо выспался… Когда на дворѣ смерклось, онъ былъ уже снова на ногахъ.
— Увидаться. Хоть пропадать, а увидаться! — рѣшилъ онъ, горя нетерпѣньемъ влюбленнаго скорѣе обнять свою дорогую Варю.
Барчукову чудилось, что съ той минуты, какъ онъ узналъ отъ Настасьи о лихомъ поступкѣ дѣвушки, она будто стала ему вдвое дороже и милѣе. Дѣвушка доказала ему этимъ на дѣлѣ, а не на словахъ однихъ — свою крѣпкую любовь.
Стало быть, Варюша теперь на все пойдетъ. Убѣжать изъ дому со мной легче будетъ, чѣмъ одной… А коли Клима Егорыча отъ того второго побѣга дочери совсѣмъ расшибетъ кровь горячая, — то, почитай, тѣмъ лучше.
И, не будучи злымъ, Барчуковъ усмѣхнулся при мысли, какъ горячая кровь Ананьева вскипятится въ немъ и, въ первый разъ своротивъ ему всю рожу на сторону, во второй совсѣмъ прихлопнетъ. Не будучи корыстолюбивъ и жаденъ, Барчуковъ, все-таки, подумывалъ и о послѣдствіяхъ такой случайности, т. е. будетъ ли по закону бѣглая дочь наслѣдницей умершаго скоропостижно отца?
— Эхъ, законовъ-то я вотъ не знаю. Надо бы справиться прежде въ приказной палатѣ… Зайду завтра къ Нерышкину повытчику. Онъ всю уложенную грамоту наизусть знаетъ.
И черезъ минуту малый думалъ, сожалѣя:
— И зачѣмъ это законы эти писаны, только смущенье отъ нихъ одно людямъ. Хочешь что сдѣлать и опасаешься, можетъ, не по закону выйдетъ. А какъ ихъ всѣ знать! Хорошо еще, если-бъ всѣ законы были подходящіе, а то вѣдь есть совсѣмъ чудесные законы. Вотъ смертоубивство всѣми какъ есть законами воспрещается. Это обыкновеніе хорошее и понятное. А то есть дѣла, которыя не грѣхъ и не обида никому, а, глядишь, однимъ какимъ закономъ воспрещено. И знай его, хоть онъ и одинъ только. А то еще хуже того. И закона нѣтъ запретнаго на иное поступленье, а судьи — правители соврутъ, что есть, и засудятъ нашего брата, темнаго человѣка.
