Илья Бражнин - Моё поколение
Дряблый палец Димитрия Сергеевича свернулся червячком между линеек и клеток журнала, и там, где розовеет испачканный мелом ноготь, минутой позже вытянется извилистая двойка или сухоребрая четверка.
Других отметок в учебном обиходе Димитрия Сергеевича не водилось. Он твердо держался того мнения, что ученик либо плохо, либо хорошо знает предмет, и потому раз навсегда ограничил себя двухбалльной системой.
Была ещё одна странность в педагогической системе Димитрия Сергеевича. Отметка являлась не результатом проверки познаний ученика, а своего рода научной гипотезой. Она выставлялась заранее, при самом вызове ученика к доске, и, что удивительней всего, никогда не случалось, чтобы необыкновенная система Димитрия Сергеевича дала осечку.
Вызвав Торопову, Димитрий Сергеевич посмотрел на неё, не торопясь продиктовал пример на деление многочленов и, тихо кашлянув, поставил против её фамилии витиеватую и кокетливую двойку с хвостом-закорючкой.
Сидевшая на первой парте белокурая и бойкая Петрушкевич заглянула одним глазом в журнал и издали показала Ане сплетенные бантиком пальцы рук. Аня тотчас поняла в чём дело, так как зигзагообразные двойки Димитрия Сергеевича гимназистки издавна окрестили «бантиками».
У Ани опустились руки. Это была судьба, и судьба жестокая, неотвратимая. Борьба была бесполезной, ибо гимназистки не помнили в практике Димитрия Сергеевича такого случая, когда загодя поставленная отметка потом была бы переделана. Аня, уже выписавшая на доске пример, со вздохом положила мел в желобок доски, решив смириться перед неотвратимой судьбой. Но совсем невзначай жест, каким она положила мел, вышел прямым и угловатым, как у Илюши Левина. И опять невзначай вспомнилось, что ещё вчера Илюша сказал улыбаясь: «Даю голову на отсечение, что теперь вы знаете алгебру на четверку».
Аня решительно повернулась к доске, снова взяла мел в руки и в две минуты решила заданное деление.
Димитрий Сергеевич сидел, мутно глядя перед собой и привычно подергивая правой рукой маленькое розовое ухо. Аня молча ждала у доски. Соседка Ани по парте, плотная и розовощекая Казакова, издали одобрительно кивала головой. Минут через пять Димитрий Сергеевич оставил наконец свое ухо в покое и повернулся к доске. Пример был решен правильно. Димитрий Сергеевич пожевал губами и, вздохнув, задал другой пример. Аня бойко выписала его на доске, деятельно приступила к вычислениям и победоносно их закончила.
Димитрий Сергеевич проглядел решение и вяло осведомился о кубе разности. Аня сообщила, чему равен куб разности, и, в припадке рвения, пристегнула, сверх того, куб суммы. Димитрий Сергеевич посмотрел на журнал, посмотрел на стоящую у доски девушку, — в журнале чернела двойка, щеки девушки алели взволнованным румянцем. Димитрий Сергеевич неопределенно кашлянул и задал уравнение.
Аня прищурилась, слизнула с указательного пальца мел и принялась за уравнение. Мелок, как дятел, застучал по доске. Из-под белого его носика бойко выскакивали кособокие иксы.
Уравнение было решено, и, проверив решение, Димитрий Сергеевич начал проявлять первые признаки беспокойства. Он вынул несвежий носовой платок и, трубно сморкаясь, укоризненно уставился на журнал. Безупречной системе его грозило крушение. Торопясь, почти испуганно Димитрий Сергеевич задал новое уравнение.
Класс, затаив дыхание, следил за поединком, закончившимся полным посрамлением Димитрия Сергеевича, который после длительной и упорной борьбы принужден был сдаться. Уже перед самым звонком он посадил Аню на место и, зачеркнув в журнале витиеватую двойку, выставил рядом с ней широкоребрую бледную четверку.
Петрушкевич тотчас приложила к губам свернутые рюмочкой пальцы, что было понятно всем, так как четверки Димитрия Сергеевича гимназистки не без ехидства звали рюмочками.
Аня, перепачканная мелом, розовая и сияющая, вернулась на место. Казакова встретила её возле парты торжественным реверансом. Сидевшая сзади Альма Штекер дернула Аню за косу и, вызывающе глядя на математика, сказала довольно громко:
— Молодец, Анька!
Глава вторая. ЗЕЛЕНАЯ ЛЕНТА
Как-то после урока Илюша подошел к Аниной этажерке. Она была полупуста. На верхней полочке рядом с учебниками лежали беспорядочной кучкой старые романы Шеллера-Михайлова, комплект журнала «Нива» за 1903 год и растрепанная по листочкам «Княжна Джаваха» Чарской.
— Однако и литература у вас, — усмехнулся Илюша, поворошив книжки и бросая их обратно на этажерку.
— Это я прежде читала, — смутилась Аня.
— А теперь?
Аня потупилась:
— Теперь мало как-то приходится читать…
Илюша ушел, не сказав больше ни слова, а на другой день пришел с толстым томом сборника «Фиорды» за пазухой.
— Не читали? — спросил он, кладя книгу на стол и потирая набитые ветром и морозом щеки.
— Нет, не читала, — откликнулась Аня, вдыхая принесенные Илюшей холодок и свежесть.
Она расправила загнувшиеся уголки серой обложки сборника. Обложка была шершавая и холодная. И то и другое было приятно Ане.
— Почему книжка так называется — «Фиорды»?
— Это сборник скандинавских писателей. Интересно пишут. Красиво. Вот увидите сами. Теперь все ими увлекаются.
Он задумался на минуту. Потом решительно отодвинул книгу:
— А сейчас давайте займемся другим сборником.
Илюша взял с края стола сборник алгебраических задач и раскрыл его.
Они сели заниматься. От неё пахло глицериновым мылом. Он сказал:
— Вы делаете замечательные успехи.
Она порозовела и нагнулась над тетрадкой. Полтора часа занятий прошли совсем незаметно.
— А ведь, в общем, математика совсем не такая скучная материя, как о ней думают? — спросил он, поднимаясь из-за стола и весело блеснув красивыми темно-карими глазами.
— Конечно, — тотчас согласилась Аня, — вовсе не скучная.
Она проводила Илюшу до дверей, потом долго стояла, прислушиваясь к топоту его шагов, к хлопанью дверей внизу. Потом, когда всё в доме снова затихло, Аня медленно прошла по комнате, встала возле стола, закинула за голову руки, подняла к потолку глаза и улыбнулась.
— Вовсе не скучная, — сказала Аня вслух и опустила глаза на потрепанный задачник. Рядом лежала принесенная Илюшей книжка. Аня взяла её в руки и перелистала несколько страниц: «…сын мельника шел и думал… он свернул и спустился к плотине. Мельница работала».
Она захлопнула книгу. «…Мельница работала…» Что ж тут красивого? Разве так пишут о красивом?
Она задумалась, прилегла на подушку теплой щекой. Ей было хорошо. Ей не нужны были книги. Они ничего не могли прибавить к тому, что наполняло Аню. Раздевшись и свернувшись калачиком в постели, она почти мгновенно уснула. Ей снились легкие сны — зеленая текучая вода, потом бронзовый Ломоносов, стоящий перед губернаторским домом. Вместо лиры у него была в руках книга. Он протягивал её коленопреклоненному ангелу и говорил:
«А ведь, в общем, математика совсем не такая скучная материя, как о ней думают».
Ангел кивал красивой головой в знак согласия и бережно принимал книгу в тонкие руки. На книге было написано: «Фиорды». На спине ангела меж крыльев лежала змеистая коса с вплетенной в неё широкой, цвета воды, лентой. Лица ангела не было видно. Аня старательно вглядывалась в него, но никак не могла рассмотреть… А потом всё смыла снова набежавшая река… Аня проснулась. Утро было свежее, ясное. Одеваясь, она пела. Ей было легко, весело. Она быстро шла по белым улицам, и ноги сами несли её вперед. В гимназии предстояла письменная работа по алгебре. Казакова крестила под партой тетрадь.
К Ане подошла классная дама:
— Торопова, что это на вас за лента? Вы первый день в гимназии? Вы не знаете, что следует носить в косе коричневую ленту?
— Мне хотелось… — пролепетала Аня.
— Что вам хотелось? — строго переспросила классная дама.
— Извините, — сказала Аня приседая, как полагалось это гимназисткам.
Классная дама повернулась и вышла. Петрушкевич скорчила ей в спину страшнейшую гримасу. Аня, забыв обо всем, стояла посреди класса. Вошел Димитрий Сергеевич. От него попахивало водкой. Аня села на свою парту.
— Итак, — сказал Димитрий Сергеевич, подходя к доске и беря в руки мел. — Мы имеем уравнение…
