Анри Труайя - Петр Первый
Впрочем, это не мешало ему изменять Анне со случайными партнершами во время оргии или проводить ночь в одном из домов в Немецкой слободе, где его знали под именем «Герр Петер». Но он всегда возвращался к Анне Монс, как лучшему источнику удовольствия. На самом деле он любил использовать женщин для удовлетворения своих сексуальных потребностей, но не питал к ним никакого уважения и почтения, никакого сентиментального интереса. Он их презирал настолько же, насколько сильно их желал. Часто совместным ужинам в доме Лефорта он предпочитал откровенные отношения с мужчинами. Тогда гости, по примеру царя, теряли выдержку. Эти празднества назывались «битвы с Ивашкой Хмельницким» (от слова «хмель»). И часто застолья переходили в битвы, «такие потрясающие, писал Куракин, – что было немало смертельных исходов». Иногда царь, обезумев от вина, падал в объятия одного из своих собутыльников или выхватывал свою шпагу, чтобы его проткнуть. С большим трудом удавалось его усмирить. В другой раз он удовлетворялся тем, что давал пощечину своим оппонентам или срывал с них парики. Но в остальное время, несмотря на огромные порции алкоголя, который он потреблял, Петр сохранял здравый рассудок. В то время как вокруг него суетились какие-то фигуры, гримасничали лица, развязывались языки, он обозревал окружающих острым взглядом и запоминал слова откровения своих подданных, произнесенные в пьяном бреду между приступами икоты. Это был один из его способов вызнать секреты своего окружения.
Пристрастие к пьяным сборищам сопровождалось у Петра страстью к иллюминации и фейерверкам. Его друг Гордон, знавший некоторые пиротехнические тонкости, преподал царю несколько уроков. В оправдание своей новой страсти Петр ссылался на необходимость приучить русский народ к шуму и запаху пороха. На самом же деле он радовался как ребенок, артистически комбинируя залпы и отдавая приказы артиллерийским орудиям. Он готов был по любому поводу пускать ракеты и составлять эмблематические фигуры в небе. Петр бегал от одного места к другому, размахивая зажженным фитилем, наслаждаясь и смеясь, с лицом, черным от пороха, и смотрел, как распускаются букеты искр в небе над Преображенским. Как всегда, царь веселился, не зная меры, а эти забавы оказались довольно опасными. Так, 26 февраля 1690 года Гордон извещал в своей «Газете» о смерти вельможи, убитого упавшей пятифунтовой ракетой. Такое же злоключение повторилось еще раз через несколько месяцев. На этот раз пострадал зять Тиммермана, которому обожгло лицо, а трое рабочих погибли на месте. Но это было детской шалостью по сравнению с опасностью, которой подвергались товарищи царя на маневрах, называемых Петром «потешными». Он приказал создать Пресбург, миниатюрный город на берегу Яузы. В нем были крепость, казарма, суд, административные кабинеты и маленький порт с лодочной флотилией на рейде. Все это предназначалось для военных развлечений государя. Войско было поделено на два лагеря. Офицерами были иностранцы, младший командный состав – русские. Хотя «хозяином» этой армии был Петр, сам он довольствовался местом простого сержанта в Преображенском полку.
Грохот пушечных орудий, разрывы гранат, выстрелы, раздающиеся со всех сторон, выступающая на переднем фланге пехота, развернутые знамена, звуки труб и барабанов. Возможно, эта имитация войны была для царя своего рода средством закалиться, укрепить свои больные нервы? 2 июня 1690 года Петру, с обнаженной шпагой возглавившему штурм, обожгло лицо взрывом гранаты. Немногим позже та же участь постигла Гордона. Многие офицеры в рукопашном бою получили колотые раны. В октябре 1691 года во время одной из таких атак, которые Гордон называл «воинственным балетом», был убит князь Иван Долгорукий. Эта смерть огорчила Петра, но не заставила отказаться от его целей. По приказу царя две армии, по двадцать тысяч человек каждая, должны были сразиться в гигантском «потешном бою» в октябре 1694 года. Федор Ромодановский должен был командовать армией, защищавшей созданный для сражений город Пресбург, в то время как другое войско, под командованием Бутурлина, должно было атаковать его позиции. Эти маневры были названы «Кожуховской кампанией» от названия деревни Кожухово, где они проходили. Чтобы это зрелище стало еще интереснее, Петр решил присвоить Ромодановскому титул короля Пресбурга, а Бутурлин должен был изображать короля Польши. Ярость нападавших была не меньше решимости защитников. Участвовавший в операции Лефорт написал: «Бросали гранаты, нечто вроде горшков или кувшинов, в которых было по четыре фунта пороха… В атаке мне обожгло лицо и ухо, и стало страшно за свои глаза». Царь сказал Лефорту: «Я в ярости от твоего несчастья. Ты говорил, что скорее умрешь, чем покинешь свой пост. Мне нечем тебя вознаградить, но я это сделаю». Потери за время маневров составили двадцать четыре человека убитыми и восемьдесят ранеными. Побежденный «король Польши» был пленен и доставлен в лагерь «короля Пресбурга». Получив несчастного покоренного противника, «король Пресбурга» устроил пир для всех участников битвы. Петр был удовлетворен результатами этого великолепного зрелища. Оставалось дождаться настоящего сражения.
Однако необходима была сильная армия не только на суше, но и на воде. Царь не забывал о своих любимых кораблях. По его приказу известный голландский плотник Карстен-Брандт вместе с двадцатью своими компаньонами обосновался на берегу Переяславского озера для строительства флотилии. Около верфи были наспех сооружены церковь и деревянный домик, похожий на жилище мастерового. Окна были сделаны из слюды, а к двери прикреплен позолоченный деревянный двуглавый орел, увенчанный венцом. Именно сюда, к мастерам, приезжал время от времени, втайне от всех, царь. Одетый как простой рабочий, он умело обращался с топором, молотком, рубанком, так что стружки летели от него во все стороны. Ему нравилась работа с деревом и общение с этими суровыми людьми, которые хорошо знали свое дело и учили его без скидок на происхождение. К тому же это красивое место всего в двух днях езды от Москвы. Иногда кто-нибудь из окружения царя приезжал сюда в сопровождении дам легкого поведения, привозя с собой повозки с вином, пивом и бочонки с водкой. И наступал перерыв. Но вскоре Петр опять принимался за дело. В феврале 1692 года мать просила его приехать в Москву для встречи с персидским шахом. Царь не счел нужным этого делать.
Вскоре озеро показалось Петру жалкой лужей, недостойной его большой мечты. Ему нужно было «настоящее море». Наталья Кирилловна, опасаясь неосторожности сына, умоляла его отказаться от планов на путешествие. Он пообещал ей не садиться на корабль и сказал, что будет наблюдать издалека за тем, как спускают на воду корабли.
В июле 1693 года царь отправляется в северные края, в Архангельск, единственный порт в своем государстве, где можно было дышать морским воздухом. Вместе с ним едет группа в сто человек, среди которых Лефорт, Ромодановский, Бутурлин, священник и двое придворных карликов. Приехав в Архангельск, Петр был так очарован бьющимися о берег серыми волнами, легким туманом, скрывающим линию горизонта, суетой моряков на причале, торговой сутолокой города, где собирались все купцы из Европы, что больше не мог сдерживаться и забыл об обещании, данном матери. И вот он, уже одетый в форму голландского матроса, на борту яхты «Святой Петр», вышел в открытое море. Резкий ветер бил ему в лицо, сильные волны ударяли о палубу под ногами. Стоя рядом с рулевым, царь мечтал о том дне, когда русский флаг станет развеваться над этими просторами, которые принимают пока только иностранные суда. По возвращении в Архангельск он решает создать военный флот. Первый корабль будет сооружен в России местными мастерами, другой он закажет в Голландии, бургомистру Амстердама, Витсену: это будет фрегат с сорока четырьмя пушками. Между тем, узнав, что ее бесстрашный сын отважился отправиться в море к границам Северного Ледовитого океана, Наталья Кирилловна умоляла его в письме вернуться в Москву. Она даже написала ему от имени своего трехлетнего внука Алексея: «Здравствуй и доброго здоровья тебе на долгие годы, мой дорогой батюшка, царь Петр Алексеевич. Возвращайся к нам скорее, ты наша радость, наш государь. Я прошу тебя об этой милости, потому что вижу печаль бабушки». Наконец, с большим сожалением, Петр собрался в обратный путь.
В Москве он нашел свою мать больной и обеспокоенной. Он испытывал к ней большую нежность, благоговейное почтение; она представлялась ему единственным существом в мире, чья любовь не была запятнана никаким расчетом. Но, несмотря на все заботы придворных медиков, царица умерла 25 января 1694 года. Печаль Петра была похожа на летнюю грозу. Он выл, плакал, молился. Но на третий день после похорон Натальи Кирилловны уже ужинал у Лефорта в кругу веселых друзей. Вино, шум, улыбки Анны Монс были необходимы ему, чтобы противостоять обрушившемуся на него горю. Печаль, считал он, – это болезнь еще серьезнее той, от которой умерла его мать. Долг человека – насладиться всеми земными удовольствиями, а не смотреть упрямо в яму, которую выкопают когда-нибудь и для него. С 29 января 1694 года он возвращается к своей морской страсти и сообщает Апраксину: «Хотя я еще не оправился от своего горя, пишу тебе о делах живущих: отправляю тебе Никлауса и Яна для постройки маленького судна. Пусть им выдадут необходимые им дерево и железо; пусть сделают сто пятьдесят шапок из собачьих шкур и столько же пар обуви разных размеров…»
