Генрик Сенкевич - Крестоносцы
– Сгинь, сгинь, сатана! – воскликнула Офка.
В эту минуту Мацько из Богданца, который, сидя верхом на рослом коне, видел дальше, чем княгиня и ее спутники, сидевшие в карете, натянул поводья и сказал:
– Господи Боже мой, да что же это такое?
– Что там?
– Из-за холма навстречу нам выезжает какой-то великан.
– Свят, свят, с нами крестная сила! – воскликнула княгиня. – Не болтайте попусту бог весть что!
Но Збышко приподнялся на стременах и сказал:
– Клянусь всеми святыми, это великан. Не иначе как Вальгер!
При этих словах возница в страхе осадил лошадей и, не выпуская из рук вожжей, начал креститься, так как он уже заметил со своих козел впереди, на ближайшем холме, гигантскую фигуру всадника.
Княгиня привстала было, но тотчас села, переменившись от испуга в лице; Дануся спрятала голову в складках ее платья. Придворные и песенники, которые ехали верхом за княгиней, услыхав зловещее имя, сбились толпой вокруг ее кареты. Мужчины еще как будто смеялись, хотя в глазах их светилась тревога, но дамы побледнели; только Миколай из Длуголяса, который и на коне бывал, и под конем бывал, по-прежнему хранил безмятежное выражение; желая успокоить княгиню, он сказал:
– Не бойтесь, милостивейшая пани. Ведь солнце еще не село, а хоть бы и ночь уже наступила, святой Птоломей справится с Вальгером.
Тем временем незнакомый всадник, поднявшись на косогор, осадил коня и замер на месте. Он был ясно виден в лучах заходящего солнца и казался действительно великаном. Расстояние между ним и свитой княгини составляло не более трехсот шагов.
– Отчего же он стоит? – спросил один из песенников.
– Оттого, что и мы стоим, – ответил Мацько.
– Он смотрит так, точно хочет кого-нибудь выбрать из нас, – заметил другой песенник. – Знал бы я, что это не злой дух, а человек, подъехал бы да хватил его лютней по голове.
Женщины совсем перепугались и начали громко молиться. Збышко, желая похвастаться перед княгиней и Данусей своею отвагой, сказал:
– А я поеду. Что мне Вальгер!
Дануся закричала со слезами:
– Збышко! Збышко!
Но он тронул коня и погнал его вперед, уверенный, что, даже встретив подлинного Вальгера, пронзит его насквозь копьем. А Мацько, у которого были острые глаза, сказал:
– Он кажется великаном оттого, что стоит на холме. Здоровенный детина, но самый обыкновенный человек, и только. Эва! Поеду и я, а то как бы у Збышка не дошло с ним до ссоры.
Тем временем Збышко, пустив коня во всю рысь, раздумывал, сразу ли наставить копье или подъехать поближе и поглядеть сперва, что же это за человек стоит на холме. Он решил сперва поглядеть и тотчас убедился, что поступил правильно, так как по мере приближения незнакомец на глазах у него становился все меньше и меньше. Высоченный детина, он сидел верхом на коне, еще более рослом, чем жеребец под Збышком, но был не выше человеческого роста. К тому же он был без доспехов, в бархатной шапке колоколом и в белом полотняном плаще, предохраняющем от пыли, из-под которого выглядывал зеленый кафтан. Всадник стоял на холме и, подняв голову, молился. Видно, и коня он остановил для того, чтобы кончить вечернюю молитву.
«Хорош Вальгер, нечего сказать!» – подумал юноша.
Он подъехал уже так близко, что мог бы достать незнакомца копьем; но тот, увидев рыцаря в великолепных доспехах, благожелательно улыбнулся и сказал:
– Слава Иисусу Христу!
– Во веки веков!
– А что там, под горой, не княгиня ли мазовецкая со свитой?
– Она самая.
– Так это вы едете из Тынца?
Однако ответа не последовало, потому что Збышко в это самое мгновение был так ошеломлен, что даже не расслышал вопроса. С минуту времени он стоял окаменелый, не веря собственным глазам, – в какой-нибудь сотне шагов от незнакомца он увидел десятка полтора всадников с рыцарем во главе, который ехал впереди их, закованный в блестящие латы, в белом суконном плаще с черным крестом и в стальном шлеме с пышным павлиньим чубом на гребне.
– Крестоносец! – прошептал Збышко.
При виде крестоносца Збышко подумал, что это Бог, услышав его молитву, посылает ему в своем милосердии того самого немца, о котором он просил в Тынце, что надо воспользоваться милостью Божией; не колеблясь поэтому ни единой минуты, не успев даже додумать до конца все эти мысли и прийти в себя от изумления, он пригнулся в седле, вытянул на высоте в пол конского уха копье и, издав родовой клич: «Грады! Грады!» – понесся во весь опор на крестоносца.
Тот тоже изумился, придержал коня и, не хватаясь за копье, которое торчало у его ноги, воззрился на всадника, как бы недоумевая, неужели тот и в самом деле хочет напасть на него.
– Наставляй копье! – кричал Збышко, вонзая в бока коню железные концы стремян. – Грады! Грады!
Расстояние между Збышком и крестоносцем стало уменьшаться. Видя, что всадник и впрямь мчится на него, крестоносец вздыбил коня и схватился за оружие; казалось, копье Збышка вот-вот разлетится от удара в грудь рыцаря; но вдруг чья-то рука переломила его, как сухую тростинку, у самой руки Збышка, затем та же рука с такой страшной силой натянула поводья его коня, что тот всеми четырьмя копытами врылся в землю и стал как вкопанный.
– Что ты делаешь, безумец? – раздался густой грозный голос. – Ты покушаешься на жизнь посла, ты оскорбляешь короля!
Збышко взглянул на незнакомца и узнал в нем того самого великана, которого приняла за Вальгера свита княгини и испугались все ее придворные дамы.
– Пусти меня на немца! Кто ты такой? – воскликнул Збышко, хватаясь за рукоять секиры.
– Убери секиру! Ради всего святого! Убери секиру, говорю тебе, не то я сброшу тебя с коня! – еще более грозно закричал незнакомец. – Ты оскорбил его величество короля и будешь предан суду.
Затем, повернувшись к всадникам, сопровождавшим крестоносца, он крикнул:
– Ко мне!
Но тут подоспел Мацько, лицо которого выражало тревогу и гнев. Он тоже прекрасно понимал, что Збышко совершил безрассудный поступок, который может иметь для него дурные последствия; однако готов был вступить в бой. Неизвестного рыцаря и крестоносца сопровождало не более полутора десятков всадников, вооруженных копьями или самострелами, так что двое рыцарей, закованных в броню, могли сразиться с ними не без надежды на победу. К тому же Мацько подумал, что если уж в будущем им грозит суд, то, может, лучше уйти от него, прорвавшись сквозь кучку всадников, и укрыться потом где-нибудь, пока не пронесет тучу. Лицо у него перекосилось, он стал похож на волка, готового укусить, и, втиснувшись на коне между Збышком и незнакомцем, спросил, хватаясь за меч:
– Кто такой? По какому праву?
– По такому праву, – возразил незнакомец, – что король велел мне следить за безопасностью этих мест, а зовут меня Повала из Тачева.
Взглянув на рыцаря, Мацько и Збышко тут же вложили в ножны свои наполовину вынутые мечи и опустили головы. Не страх их объял, нет, – они склонили головы перед славным и хорошо известным именем Повалы из Тачева, родовитого шляхтича и могущественного вельможи, владевшего обширными землями под Радомом, и в то же время одного из самых славных рыцарей королевства. Певцы воспевали его в песнях как образец отваги и чести, прославляя его имя наравне с именами Завиши из Габрова и Фарурея, Скарбека из Гуры и Добка из Олесицы, Яська Нашана, Миколая из Москожова и Зындрама из Машковиц. К тому же он в эту минуту представлял до некоторой степени особу короля, и напасть на него было равносильно тому, что положить голову на плаху.
Опомнившись, Мацько с почтительностью в голосе сказал:
– Честь и хвала вам, пан рыцарь, вашей отваге и славе.
– Хвала и вам, пан рыцарь, – ответил Повала, – хоть я и предпочитал бы познакомиться с вами не при таких тяжелых обстоятельствах.
– Это почему же тяжелых? – спросил Мацько.
Но Повала обратился к Збышку:
– Что же ты, молодец, натворил? На большой дороге, под боком у короля, учинил нападение на посла! Да знаешь ли ты, что ждет тебя за это?
– Он напал на посла по молодости и по глупости, – возразил Мацько, – больно прыток, думать не любит. Но вы не станете судить его сурово, когда я расскажу вам его дело.
– Не я его буду судить. Мое дело только заковать его…
– Как заковать? – окинув всех мрачным взглядом, спросил Мацько.
– По повелению короля.
После этих слов воцарилось молчание.
– Он шляхтич, – произнес наконец Мацько.
– Тогда пусть поклянется рыцарской честью, что явится на суд.
– Клянусь честью! – воскликнул Збышко.
– Хорошо. Как вас зовут?
Мацько назвал свое имя и герб.
– Если вы из свиты Анны Дануты, то просите ее ходатайствовать за вас перед королем.
– Нет, мы не придворные. Мы едем из Литвы от князя Витовта. И уж лучше бы нам не встречаться ни с каким двором! От этой встречи беда стряслась над хлопцем.
И Мацько стал рассказывать обо всем, что случилось в корчме, – и о том, как они встретились с двором княгини, и о том, как Збышко дал свой обет. Тут старик внезапно так разгневался на племянника, по легкомыслию которого они попали в столь тяжкую беду, что, повернувшись к нему, воскликнул:
![Николай Долгополов - Оперативный вальс в германском посольстве[статья]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
