Борис Тумасов - Земля незнаемая. Зори лютые
Тиун кивнул, заторопился исполнить боярское желание. А Путша, переждав дождь, не спеша направился к врытой в углу двора курившейся по-чёрному землянке-бане.
2
Просмолённые дочерна новгородские расшивы, вытянувшись гусиным строем, пересекали озеро Нево. Расшивы низкие, длинные, однако в воде устойчивые, даже в непогоду. Умеют рубить свои ладьи новгородские мастеровые.
Стороной, подняв паруса, режет чёрные воды дракар[48] свевов[49]. Хищно уставилась вдаль позолоченная голова невиданной птицы. От носовой части и до кормы варяги вывесили тяжёлые щиты. Время от времени на дракаре затрубит невесть к чему рожок и смолкнет.
Шесть на десять воинов-варягов нанял князь Ярослав в свою дружину.
Худой, среднего роста новгородский князь Ярослав, положив руки на борт ладьи, разглядывает поросшие лесом берега. Утренний туман поднялся, и на голубом склоне неба берег и лес тянутся нескончаемой тёмной полосой.
Зима грянула ранняя, и русы торопятся. Дело известное: с морозами Волхов покроется толстым льдом и тогда до самого тепла не будет расшивам дороги…
Ещё весной отправился Ярослав в землю свевов. Не любопытства ради плавал он, а в поисках родственного союза с конунгом[50]. Олафом. На будущую весну свевы привезут в Новгород жену для князя Ярослава. Гордая Дочь Олафа Ингигерда станет русской княжной Ириной.
Слегка прихрамывая, Ярослав прошёл на корму. Кормчий Ивашка, опытный мореход, не выпуская рулевого весла, простужено произнёс:
— Прихватит мороз, станет Волхов.
— Скоро устье, там на весла наляжем, — успокоил Ярослав.
Ивашка поглядел на небо, потом на воду:
— Не успеем, князь.
Ярослав снял соболью шапку, потёр высокий и чистый лоб:
— Ты, Ивашко, море читаешь ровно книжную премудрость.
Коренастый, ладно сложенный кормчий, с редкой проседью в смоляных волосах, ответил:
— Не впервой, князь, плаваю. Да и очи даны для того, чтобы видеть.
Минуя тесно жавшихся на скамьях воинов, князь воротился на носовую палубу, остановился рядом с воеводой Добрыней, грузным, седым боярином, поглядел на корабль свевов. Варяжский дракар шёл всё так же в стороне. Теперь на нём подняли ещё один парус. На дракаре плывёт ярл Рангвальд, двоюродный брат Ингигерды.
Мысли перенесли Ярослава в страну свевов, лесистую, суровую, где берега изрезаны фиордами и море меж камней кипит бурунами, а ярлы строят свои крепости, подобно орлам, на скалах и живут торговлей да морским разбоем.
В стране свевов, в городе Упсала, конунг Олаф потчевал новгородского князя. В честь гостя пели лучшие скальды[51]. Они славили доблестных викингов.
На пиру Ярослав впервые приметил Ингигерду, белолицую, с косами, уложенными венцом. Тут же сидел упдандский[52] ярл Олаф, избранник её сердца. Но конунг свевов Олаф не внял мольбам дочери и избрал ей в мужья не бездомного упландского красавца, мечтавшего стать конунгом Упландии, а князя богатой Новгородской земли…
Обогнув выступавшие из воды камни, расшивы втянулись в Волхов. Ветер ослаб, и большие квадратные паруса, сшитые из кусков полотна, временами стреляли звонко.
Против течения налегли на весла. Кормчий Ивашка следил за водой зорко, мели обходил стороной. Не Доведи, зазеваешься, и днище на камнях пропорешь, а то на песок сядешь, так пока столкнёшь расшиву с мели, простуду схватишь.
По ту и другую сторону Волхова к самой реке подступал густой, богатый зверем и птицей лес. Края эти давно известны новгородским промысловым людям. Частенько набегали сюда ушкуйники. Пограбят лесной народ не словенского племени, загрузят ушкуи пушниной, да только их и видели.
По Волхову путь на Русь из северных стран и обратно. Ходят им русы, свевы, нурманы и иные торговые гости, бродят варяжские дружины. От разбойных людей срубили новгородцы вверх к устью реки городок, опоясали его бревенчатыми стенами, валом и назвали Ладогой. Городок невелик, до двух сотен жителей, но есть в нем свой посадник-воевода с малой дружиной. Ладожцы зимой промышляют пушнину, а весной везут её в Новгород. Обратно возвращаются с оружьем, хлебом, одеждой, кой-кто из молодых парней и жён привозит. Случается, наслушаются новгородцы про вольное житье в Ладоге, соберутся ватагой, атамана походного изберут и отправляются в поисках лучшей доли, а то и к ладожцам пристанут…
К темну расшивы подошли к Ладоге. Ещё загодя князь Ярослав решил устроить здесь ночёвку. Когда корабли причалили к дощатым мосткам, на пристань высыпал весь городской люд. В высокой бобровой шапке, дорогой шубе пришёл встречать князя и посадник Парамон. Немолодой, болезненно-жёлтый воевода привёл Ярослава в свои хоромы. Дворовые забегали, натащили в трапезную снеди, уставили стол. Ярослав скинул шубу и шапку, отдал отроку, сам умылся над тазиком, сел рядом с хозяином.
— Ну, сказывай, боярин Парамон, как живёшь?
Боярин разлил из ендовы по ковшам мёд, промолвил:
— В людской нужде живём, князь. Вот и этим летом набежала воровская дружина варягов, пограбила поморян и ушла безнаказанно. А всё оттого, что дружина у меня мала числом. Варяги то чуют и потому смелы.
Ярослав постучал костлявым пальцем по столу, ответил:
— Твою нужду знаю, но ты сам о городе и крае мало печёшься. Давно надобно бы тебе на новгородском вече кликнуть охочих людей к себе на жительство и в дружину. Да не раз то проделать. Я же дозволяю брать с поморян для ладожской дружины по кунице с дыма да съестного на пропитание воинам.
— На том спасибо, князь, — не поднимаясь, отвесил поклон боярин.
— И ещё хочу сказать, боярин. Ладога, что ворота у «Новгорода, будет крепка, и новгородцам покой от варяжских разбоев обезопасится. Ты, Парамон, ров прокопай да городни повыше поставь. Лесом, поди, не беден.
— Исполню, князь.
На рассвете потянул мороз, и с запелёнатого тучами неба посыпалась мелкая, колючая пороша. Ветер гнал её по мёрзлой земле, наметал под изгородями белёсыми ветровками. У берега Волхов покрылся тонким прозрачным ледком. Ивашко присел на корточки, пальцем придавил ледяную корку, покачал головой, потом поднялся, зашагал к стоявшему на возвышении боярскому терему. Было рано, и на подворье безлюдно. Кормчий отыскал опочивальню, где спал Ярослав, вошёл без стука, сказал негромко:
— Князь, пробудись!
Ярослав открыл глаза, увидел кормчего, откинул сшитое из куниц одеяло, подхватился:
— Что стряслось, Ивашка?
— Припозднились, князь, расшивам дальше нет хода, Волхов становится.
Ярослав натянул сапоги, ополоснулся над тазиком. Надевая рубаху, спросил:
— Не отпустит ли мороз?
— Забирает. Теперь дожидайся, пока ледяная дорога установится, тогда на санях тронешься. Мы же здесь перезимуем, а по весне расшивы домой пригоним.
— Так и придётся, — согласился Ярослав.
В приоткрытую дверь просунул голову Парамон:
— С зимой тя, князь. — И почесал бороду.
Не ко времени зима, — недовольно ответил Ярослав и повернулся к кормчему: — Расшивы на берег вытащите, дальше плыть не станем. А ты, боярин Парамон, о санях позаботься да Добрыне накажи, пусть два десятка воинов отберёт для дороги.
Ивашка вышел. В опочивальне остались Ярослав и боярин.
— Варяги, князь, что с тобой приплыли, по домам на постой определены, как ты и велел. А ярл их, Рангвальд, у меня в хоромах жить станет.
— Хорошо, боярин.
Парамон помялся, не решаясь продолжать речь. Яро» слав заметил это, спросил:
— Что ещё не досказываешь, воевода-боярин?
— Просить хочу тя, князь, освободи меня от посадничества. Стар я и в Новгороде смерть желаю принять.
Нахмурился Ярослав, долго не отвечал, думал. Потом сказал:
— Добро, Парамон, поедешь со мной по первопутку в Новгород. Здесь же посадником оставлю Рангвальда. Он хоть и варяг, но кровь у него с Ириной одна. К тому же в воеводских делах он разумный, хоть и годами молод.
По первопутку санный поезд покидал Ладогу. На первых лёгких санках, покрытых медвежьей полостью, сидел раскрасневшийся на морозе князь Ярослав. Следом, на трёх розвальнях, умостились два десятка дружинников с воеводой Добрыней, а за ними, закутавшись в две шубы, только нос торчит, боярин Парамон с женой. Боярыня обложилась домашним скарбом, довольная: Новгород не Ладога.
На двух последних санях вдосталь нагрузили съестного. Дорога не ближняя, и сел по пути почти нет.
— Трогай! — коротко бросил Ярослав.
Весело скрипнули железные полозья, застучали по льду кованые копыта. Застоявшиеся кони взяли с места резво. Ярослав обернулся. Ярл Рангвальд в окружении варягов и ладожских дружинников быстро отдалялись. Вот ярл, заметив, что князь смотрит на него, поднял руку в кожаной рукавице. Ярослав тоже вскинул ответно, подумал: «Ладога — город порубежный, и здесь, у посадника, главное — воеводские заботы. Добро, Парамон сам о том уразумел и от посадничества запросился. Стар боярин, ко всему в делах воинских соображения не имеет. Рангвальд же воин…»
