Робин Янг - Тайное братство
Генрих помрачнел еще сильнее.
— Налоги я ввел по вашему совету, канцлер.
— И заверяю вас, мой король, я дал хороший совет, будучи лишь ревнителем ваших кровных интересов. А сегодня в интересах короля сделать свой визит в Темпл по возможности кратким и незаметным. Уже само по себе скверно то, что мы согласились явиться на эту встречу. Тамплиеры слишком возвысились.
Генрих смотрел на воду, массируя челюсть. Казалось, ее медленно сжимают тисками. По берегам, как обычно, двигался нескончаемый поток горожан. Лавочники, купцы, посыльные шли пешком, ехали верхом, или в громыхающих экипажах, запряженных лошадьми, или в повозках, которые тащили волы. Дальше виднелся лес из каменных и деревянных жилых строений, портовых сооружений, магазинов, особняков и небольших монастырей, прореженный шпилями величественных церквей с доминировавшей крышей собора Святого Павла. От яркого солнца, запахов, доносившихся с рыбачьей пристани, и суматошного движения подданных в голове у Генриха начало что-то пульсировать.
— Что за дерзкие требования! — продолжал возмущаться канцлер. — Даже не упомянули предмет обсуждения. Только предложили присутствовать мне и казначеям. — От негодования лицо канцлера чуть порозовело.
— Разве неизвестно, что мы будем обсуждать, канцлер? — сухо произнес Генрих, потирая лоб. — Наши долги.
— Но вы имели беседу недавно с их командором.
— С братом Овейном. Он весьма настойчиво требовал возврата, но, кажется, мне удалось его убедить. Я обещал выплатить долг позднее, когда появится возможность, и командор принял к сведению.
— Если так, мой король, то зачем эта встреча?
Ответить Генриху помешал сын.
— Может быть, они хотят обсудить новый Крестовый поход? — Принц Эдуард чуть прикрыл веки, изображая глубокую задумчивость. Очень красивый, с мягким глубоким голосом, но несколько замедленной речью. Так принц скрывал легкое заикание, оставшееся с детства. — Уже давно следовало об этом подумать. Мы оставили Заморские территории без присмотра со времен кампании короля Людовика, закончившейся шесть лет назад. Теперь до нас доходят отрывочные вести о вторжении монголов и о мамлюках, противостоящих им в Палестине.
— Меня сейчас больше беспокоит то, что происходит в стране, — со вздохом ответил Генрих. — А Заморские территории — дело рыцарских орденов. Зачем еще они нужны.
— Десять лет минуло с тех пор, как вы сняли с себя мантию крестоносца, отец, — произнес принц мягко, но с вызовом. — Я думал, вы собрались в Крестовый поход. Ведь именно на поход, по вашим словам, занимались деньги у рыцарей.
— Я отправлюсь. Когда придет время. — Генрих отвернулся, давая понять, что разговор закончен. Высказывания Эдуарда напомнили ему о неприятном. В прошлом году Генриху донесли о заговоре, который замыслил его зять Симон де Монфор. Король пожаловал мерзавцу титул графа Лестерского, а тот в благодарность собрался короля свергнуть. Самое неприятное, что среди заговорщиков упоминали имя его родного сына. Генрих начал дознание, но не нашел никаких доказательств, и в конце концов ему пришлось помириться с зятем и сыном. Однако с тех пор в их отношениях образовалась трещина, с каждым днем становившаяся чуть шире.
— Но в любом случае, мой король, — решительно произнес канцлер, — в беседе с рыцарями нам следует быть твердыми. Чего бы они от нас ни хотели.
Генрих молчал, погрузившись в думы. Барка миновала городские ворота. В отдалении показались башни прицептория тамплиеров.
Нью-Темпл, Лондон
15 сентября 1260 года
Раздался гулкий стук, означающий, что двери часовни затворились. Брат-капеллан дождался, пока несколько последних рыцарей усядутся на скамьи, и взошел к алтарю. Началась служба третьего часа. Уилл находился там, где ему положено быть как сержанту, — в нефе. Стоял на коленях, сложив молитвенно руки. Его мысли занимало не вознесение молитвы Господу и даже не скорая встреча с королем. Он чуть не опоздал на службу, разыскивая Гарина. Увидел его лишь теперь. Слава Богу. Гарин стоял на коленях в четвертом от Уилла ряду, с опущенной головой. Лицо закрывали волосы.
Когда брат-капеллан начал читать из Священного Писания, Уилл уныло опустил глаза. Каждый день в течение двух лет ему приходилось прослушивать семь подобных чтений, не считая мессы, которую читали раз в день после службы шестого часа. Кроме того, каждый вечер была веспера и служба по усопшим. По церковным праздникам, на Крещение, Благовещение, Успение Девы Марии, День святого Иоанна Крестителя, полагались специальные службы, в том числе Христова месса. И это далеко не все. Но по крайней мере по праздникам хорошо кормили и было что предвкушать.
Ерзанье Уилла потревожило в щели между плитками паука, поспешно отступившего к рельефным изображениям рыцарей на полу нефа. Вскинув гордые лица, они торжественно прижимали к груди гранитные мечи. Неф представлял собой нечто вроде небольшого зала круглой формы. Вздымающиеся к сводчатому потолку колонны покрывали каменные головы грешников и демонов. Лица грешников искажались болью, демонов — злобой. Неф расширялся, образуя клирос — возвышение, ведущее к алтарю. Между колоннами были видны скамьи, заполненные рыцарями.
Наконец брат-капеллан вознес руки:
— Поднимитесь же, братья, смиренные слуги Господни, защитники истинной веры и хранители Божьего закона. Поднимитесь, и мы вместе произнесем «Pater Noster».[8]
Уилл поднялся, разминая ноги. Начал читать молитву. Его голос слился с голосами еще двухсот шестидесяти тамплиеров, находящихся в часовне. Молитва зазвучала как морской прибой.
— Pax vobiscum![9]
Шаркая ногами, брат-капеллан отошел от алтаря и захлопнул требник. Это означало окончание службы.
Уилл вместе с другими сержантами нетерпеливо ждал, когда выйдут рыцари. Затем, толкаясь, ринулся во двор. После полумрака часовни солнце казалось слишком ярким. Прикрыв рукой глаза, он двинулся по арочному проходу. Рыцари, а следом сержанты, направлялись в большой зал разговеться. В туманно-голубом небе сияло осеннее утреннее солнце. Окружающие главный двор строения казались покрытыми позолотой. Ветерок доносил из сада аромат спелых яблок и слив, слегка приглушавший кондовые запахи пота и конского навоза, пропитывающие прицепторий. Сейчас каждый предмет Уиллу казался освещенным изнутри каким-то волшебным светом. Он вдруг вспомнил свое прибытие в Нью-Темпл.
Путь из Эдинбурга предстоял неблизкий. Они с отцом просидели в седлах целых две недели, и вот наконец выехали из леса, усталые, с натертыми задами. Перед ними простирались кукурузные поля и виноградники, за ними виднелся Лондон. Когда путники остановились у ручья напоить лошадей, Уилл не мог оторвать глаз от величественной панорамы города. По эту сторону городской стены, справа, он разглядел несколько потрясающих усадеб, тянувшихся вдоль извилистого берега реки. Где-то там должен быть и Темпл.
Все выглядело непривычно большим, великолепным, внушающим благоговение. Среди возможных обитателей усадеб Уилл даже вообразил не людей, а ангелов. Он повернулся, восторженный, к отцу и увидел появившееся в последнее время печальное выражение пустых глаз.
Среди выходящих из часовни сержантов мелькнул Гарин. С усилием отбросив воспоминания, Уилл подбежал. Заставил себя улыбнуться.
— Где ты был вчера вечером?
Гарин поморщился:
— В лазарете у брата Майкла. К вечеру началась рвота и колики в животе. Он признал, что я, должно быть, съел что-то плохое. Конечно, о сливах я не сказал.
— Я думал… — Уилл рассмеялся. — Это нам урок. К счастью, у меня желудок железный.
— Пошли быстро поедим, а потом за щитами. — Гарин прибавил шагу. — Опаздывать никак нельзя.
Из трапезной мальчики направились в оружейную. Взяв щиты наставников, они вышли во внутренний двор. Уилл взвесил в руке щит Овейна.
— Ого!
Щиты были огромные. Головы мальчиков едва из-за них выглядывали. Впечатляли малиновые кресты, делившие щиты на четыре прямоугольника.
На лужайке, напротив окаймляющей покои рыцарей крытой аркады, установили длинный стол на козлах. Траву вдоль стола и подход к нему выстелили досками. Вокруг суетились слуги. Несли кресла, подносы с едой и вином. Уилл увидел Овейна, разговаривающего с каким-то клириком. Направился к нему. Рыцарь поднял глаза, и тут его окликнули:
— Брат Овейн.
Уилл повернулся. К ним направлялся Жак.
— Королевская барка прибыла.
— Очень хорошо, брат. Мы готовы. — Овейн подошел к Уиллу. — Отправляйся на свое место, сержант, и помни: говорить можно только если к тебе обратятся.
— Да, сэр.
Они направились к столу, туда, где стояли другие сержанты со щитами своих наставников. Гарин занял место рядом с Уиллом, держа перед собой одной рукой щит. Жак и Овейн остановились на краю лужайки. Мрачное лицо Циклопа, его надменная поза вызвали у Уилла привычный прилив неприязни.
