Василий Криворотов - Последние дни Российской империи. Том 1
— Я думаю об этом, как и вы, Николай Николаевич, — кивнул головой Рамсин и продолжал, — Симанович упорством в достижении своих целей совершенно подтверждает ваше мнение. Евреи не создают идеологического, чисто еврейского течения, которое бы имело своей целью примирение и серьёзный сговор с нами. Говоря о равноправии с ними в нашей стране, они ведут разрушительную войну против нас в подполье с целью завоевания, а не примирения. Эти факты подтверждаются на каждом шагу. Депутат национальной группы в Думе Пуришкевич давно уже поднимал свой голос и в ней, и вне её о разрушительной работе тёмных сил и их пагубном влиянии на высшую власть. Я знаю Пуришкевича близко, так как состою и теперь ещё членом его оборонительной организации «Архангела Михаила», борющейся против еврейских происков у нас. Этот союз располагал даже специальной субсидией правительства, предназначенной им исключительно для поддержки группы патриотов в Думе. Симанович, действуя через Распутина, убедил царя в том, что эта субсидия правительства используется Пуришкевичем совсем для иных целей. Назойливые воздействия старца привели, наконец, к тому, что царь лишил нашу организацию этой субсидии[23]. На этом Симанович не остановился. Он подкупил секретаря нашего «Союза Архангела Михаила» Розена и приобрёл этим путём доступ во все предприятия и планы нашей организации[24]. Этот случай ещё раз показал низкое моральное качество многих людей нашего современного общества. Насколько раньше мы могли гордиться высокими моральными качествами чиновных и нечиновных людей, настолько в последнее время и, особенно, во время войны, они легко поддались злокачественной эпидемии взяточничества и измены. Я лично убеждён в том, что Симанович со своей группой еврейских банкиров давно уже насаждал это зло среди наших людей в Петрограде, а также и в Москве. Конечно, это ничуть не оправдывает тех, которые польстились на иудейские сребреники. Наш секретарь Розен, бывший прокурор и уважаемый всеми человек, принимал иудейские серебреники и передавал Симановичу в руки все жалобы против нелояльных действий евреев, поступавшие к нам со всей России. Пуришкевич скоро заметил, что эти жалобы и разные донесения приняли совсем невинный характер общежитейских споров и мелочных обвинений. За Розеном была установлена, слежка, и его скоро поймали наши люди с поличным при попытке передачи туго набитого жалобами и донесениями против евреев портфеля Симановичу. Розена мы устранили из союза, но устранить осведомлённость тёмных сил о смысле и приёмах нашей оборонительной организации мы, конечно, не могли. Розен знал много и посвящал дальше своих плательщиков в тайны нашей организации[25]. Симанович забрался в наши провинциальные группы. Розен выдал ему также всю схему борьбы против тёмных сил «Объединения добрых русских людей», и вскоре Симановичу удалось подкупить руководителя московской группы этой организации Орлова[26] Как видите, господа, тёмная сила вторглась даже в самые «черносотенные» ряды нашей общественности и открыла там торговлю людьми и принципами. Огромные суммы еврейского капитала были брошены на разгром русского самодержавия. Из Петрограда серебреники шли в глубокую провинцию, и тут покупали людей, которые должны были защищать интересы мирового еврейства и ослаблять самозащиту собственного народа[27]. Народ почувствовал, что на верхах с этой самозащитой дело обстоит неблагополучно, и пошёл на нежелательные с общечеловеческой точки зрения погромы, вследствие которых страдала больше всего та часть нашего еврейства, которая давно уже осознала необходимость лояльного сожительства и сотрудничества с нашими людьми.
Рамсин снова прошёлся вокруг по беседке. Казалось, что он старался что-то вспомнить и, собрав морщины на лбу и прижав пальцем табак в трубке, смотрел сосредоточенно куда-то в парк.
— Больше сотни народностей у нас, но ни против татар, ни против греков, ни против армян, ни даже против евреев-караимов, которых у нас немало, никакого неудовольствия русские не чувствуют. Евреи же никак сжиться с нами не могут, — сказал громко Лешнев, глядя вокруг.
— Караимы — не талмудисты. Они легко женятся и выходят замуж за русских. У них нет того, остро выраженного, религиозно-расового предубеждения против других народов, среди которых они живут, какой резко и на каждом шагу подчёркивает ортодоксальное еврейство. Ортодоксальный еврей, в большинстве случаев, бахвалится своим каким-то первородством, своей какой-то избранностью, открыто говорит о них и часто поступает соответственно с этим. Взгляды большинства ортодоксального еврейства на мораль, как понимаем её мы, совсем другие и часто противоположны нашим. Поэтому мы, не евреи, ощущая эти их особенности, не можем относиться к ним по-братски, а они к нам, по меньшей мере, по-дружески, — сказал отец Алексей, который много занимался еврейскими религиозными книгами с теологической, а также и с законодательной точки зрения.
— К тому, что вы сказали, отец Алексей, нужно кое- что прибавить, — начал Лешнев возбуждённо. — Из прикрытого непризнания еврейством христианских моральных постулатов следует ясно, что лояльное сожительство между ними и другими людьми невозможно. Как можно достичь какого-нибудь равновесия отношений между Симановичем и его бандой богачей, окружающих теперь Распутина и старающихся с его помощью свергнуть русское самодержавие? Остановятся ли они на свержении этого самодержавия, если это им удастся, или станут после этого свергать и всех нас, нашу душу, наши надежды и наши верования, которые им чужды и даже враждебны? Я совершенно убеждён, что это было именно так. Я совершенно убеждён также и в том, что мировое еврейство, сохранившее в течение тысяч лет пребывания в диаспоре своё национальное лицо, свои расовые особенности, свою почти фанатическую приверженность к талмудической вере и своё чудо-единство в смысле отношений между собой и в смысле координирования действий для достижения своих целей и чаяний, вообще не думает о каком-нибудь сговоре с другими народами.
— Для меня совершенно ясно, — живо продолжал Николай Николаевич, — что именно эта диаспора представляет для еврейства ту «обетованную землю», которую обещал им Иегова. Эту «обетованную землю» нужно завоевать, как когда-то по дороге из Египта их предки завоевали Палестину. Идею сионистов о новой родине — Израиле — в пустынной Палестине я считаю втиранием очков, камуфлировкой совершенно других целей, огромных целей и чаяний завоевания не песчаной Палестины, заселённой арабскими пастухами, с которых, как с голого, как со святого, взять нечего. Наивно думать, что...
— Простите, Николай Николаевич, но то, что вы говорите, слишком фантастично, чтобы с ним можно было согласиться, — перебил Лешнева священник. — Чтобы каких-нибудь пятнадцать миллионов евреев могли бы навязать свою волю другим миллиардам людей на земле, в такую возможность трудно поверить, — с сомнением добавил отец Алексей, качая головой. Лешнев, ожидавший с нетерпением конца этого замечания священника, заговорил возбуждённо и торопливо.
— Пятнадцать миллионов евреев и миллиарды других стоят на невидимом еврейском фронте совершенно не в том отношении, как это кажется. На этом фронте евреи стоять не будут, но уже стоят миллионы наших людей против других миллионов соседних людей. Они уже калечат одни других. Их уже свели мировые спекулянты, как петухов, а сами ухмыляются, суют им оружие в руки и наполняют свои банки выручкой за военные поставки у нас, в Америке, в Германии и в других воюющих и не воюющих странах. Бой нерассудительных петухов для них — огромный доход, от которого уже трещат треворы их банков, а обеднение и обнищание для нас — безрассудных петухов. Кроме того, эта война, навязанная нам тёмными силами, калечит не только наши руки и ноги, но и наш дух, который не стремится вверх, а неизменно катится вниз и становится лёгкой добычей их же новых идей: социализма, коммунизма, анархизма и каких-то там «измов» ещё. В эти красные тенёта попадут новые миллионы людей и станут снова бороться на невидимом фронте против своих же и против самих себя. Их всех в конечном итоге ограбят, пролетаризуют материально и морально тёмные силы, а сами воссядут наверху, будут править в новой «обетованной земле», бывшей для них раньше диаспорой, — запальчиво закончил свою тираду Лешнев.
— В такой успех мировых заговорщиков я тоже не верю, Николай Николаевич, — сказал усмехаясь Карсавин. — В нашем мире среди всех народов таятся огромные моральные силы, которые не допустят до этого поражения. Я думаю также, что не все пятнадцать миллионов евреев думают одинаково. Между ними тоже есть достаточно людей, которых нельзя обвинить в фанатизме и в стремлении порабощать кого бы то ни было. Тут и там появляются среди них люди, которые откровенно осуждают ортодоксальный фанатизм сородичей, их нелояльность в области стяжения земных благ и нежелание их включиться в общественную жизнь других народов на равных моральных началах. Решения еврейского вопроса надо домогаться именно на основании этих мыслей. Расовый фанатизм, воображаемая избранность евреев, нетерпимость к установленному порядку тех народов, среди которых они живут, и специфическая нелояльность многих из них к окружающим людям в повседневных взаимоотношениях и являются как раз теми преградами, которые делают еврейский вопрос неразрешимым. Те из них, которые поняли это, не станут больше поддерживать мировой заговор своих сородичей.
