Александр Спешилов - Бурлаки
Так, где бечевой, а где и с помощью якоря-рыскача, мы через неделю добрались до своей прежней стоянки.
4Меня вызвал к себе в каюту старшина. Он сидел за столом в очках и щелкал на счетах. Поглядел на меня поверх очков, разгладил бороду и проговорил елейно:
— Опять месяц, слава богу, проробили. Сию минуту жалованье буду выдавать. Ну-кось, позови матросиков…
Один за другим, стали входить в каюту матросы. Чуваши вошли артелью и стали поодаль в уголке. Самый старый из них, Тетюев, быстро-быстро перебирал пальцами. Кондряков при входе ударился головой о притолоку.
— Выросла орясина — больше усольской девки. Башкой до потолка достает. Потри лоб, а то шишка вырастет, — посоветовал Сорокин.
К столу подошел Андрей Заплатный и уставился на старшину.
— Господи Исусе! Вытаращился на денежки. Отойди-ка подальше.
Андрей крякнул басом и отошел в сторону.
— Начнем, братцы, — сказал старшина. — Подходи, Василий Иванович седой.
К столу подошел Тетюев.
— Получай-кося давай свои кровные, заработанные. — Защелкали костяшки. — За месяц тебе причитается тринадцать целковых. Три рубля шестьдесят три копейки долой за харчи. Остается ровнешенько восемь целкачей с полтиной.
Тетюев подумал, что-то прикинул в уме и заявил:
— Господин старшой, больше бы я должен получить-то.
— Не сам считаю. Видишь — счеты. Они, брат, не обманут. Иди с богом. Следующий кто?
— Я! — сказал Заплатный и облокотился о стол.
— Вот лешак, господи прости. Да подожди ты маленечко… Давай сюда Василия Ивановича молодого! — приказал Сорокин.
Молодой чуваш Степан стоял в это время на вахте. Крикнули на палубу:
— Панко! Айда жалованье получать!
Степана пропустили к столу.
— Расписывайся, — предложил Сорокин.
— Мы неграмотные.
— Распишись за него, Ховрин.
Я расписался.
— Сейчас, Андрюха, ты получай. Дело надо по порядку делать. Денежка счет любит, — наставлял Сорокин.
Заплатный получил деньги, не считая их, положил в карман и, хромая, вышел из каюты.
Получила жалованье Катя, расписался в ведомости Спиридон Кошелев, а Степа все еще стоял у стола и переминался с ноги на ногу. Надел на голову фуражку, потом снял ее, потом снова надел.
— Чего стоишь? — спросил его старшина. — Получил деньги и айда робить. Не я ведь буду за тебя вахтить.
— Я не получил еще жалованье-то. Ховрин Сашка расписался, а я не получил, — сказал Степа.
— Какое мое дело. Расписка есть в ведомости. Вот она, гляди. Не я расписывался… Испужался. Получай восемь целковых. Остальные скостить за харчи.
Я заметил, что старшина выдал Степе всего шесть рублей. Но тот с радостной улыбкой взял деньги и вышел на палубу.
— Спиря, расписался? — спросил Сорокин.
— Ага!
— С тобой тоже надо иметь расчет. Долой три рубля за харчи, да еще трешница, потому — не робил, а плавал со мной в Усолье. А в лодке грести какая работа? Подумай сам.
— Я премного благодарен тебе, Василий Федорович, не осуди… Баба тоже моя у тебя в хозяйстве…
— Правильно. Вот тебе пятерка, и квиты, Спиря…
Получил деньги чуваш Сергей косой. Дошла очередь до меня. Вдруг в каюту с шумом вбежал Андрей Заплатный.
— Обсчитал, старый грошевик, на полтину!
— Ничего не знаю, вот те Христос. Надо было считать, когда получал. Может, и врешь ты, кто тебя знает.
— Давай полтинник! — Заплатный стукнул кулаком по столу.
Чуть чернильница на пол не упала. Старшина вздрогнул.
— Ты не шуми. Обсчитаешь тебя…
— Давай деньги! — гремел Заплатный.
— Прими Христа ради, — Сорокин выбросил рубль.
— Мне чужих денег не надо. Получай сдачу. — И по столу покатился выкинутый Андреем полтинник.
Сорокин накрыл полтинник корявой рукой, бережно положил себе в карман.
— Не хочешь — не надо. Когда сдохнешь, я за упокой твоей души свечку поставлю.
5Очищая реку от карчей и берега от деревьев, карчеподъемница ежедневно сплывала на несколько верст вниз по течению. Когда плыли мимо того места, где был сброшен Вахромей Пепеляев, Спиридон Кошелев напомнил старшему матросу:
— Ты, кажись, у этого куста скакал?
— Заткнись, ершова порода.
— Здорово! — сказал Кондряков и улыбнулся. — Так его, Спиридон. Ты, я вижу, начинаешь с начальством вслух разговаривать.
— Стал, значит, Спиря понимать, что к чему. Вот вслух и заговорил, — закончил мысль Кондрякова старый Тетюев.
А Спиридон вдруг взъелся на товарищей:
— Чего привязались? Все вы не лучше Вахромея. Рады, что я совсем зря болтаюсь на свете.
— А ты не болтайся, — поддразнил Кошелева Вахромей. — Отдал бабу на лето сорокинским холуям и форсишь…
Спиридон неожиданно схватил валявшийся на палубе колун и занес его над головой Вахромея. Тот с криком бросился в сторону. Михаил Егорович вырвал топор из рук Спиридона и сильным рывком усадил его на связку каната. Спиридон, совсем обессиленный, заплакал.
— Жестянщик я. Рабочим был. За что такая каторга? — говорил он сам с собой. — Вся душа голая.
— Пойдем, Ховрин, — сказал мне Михаил Егорович. — Пусть посидит один, подумает, как снова сделаться настоящим человеком.
Спустившись в кубрик, я вскоре забыл о Спиридоне.
Чуваш Тетюев вот уже больше месяца мастерил самодельную скрипку. Скоблил разные дощечки, склеивал их. Долго искал подходящее дерево на верхнюю доску — на деку. Для нее обязательно нужна елка, да не простая, а без сучков и некосослойная. Случайно в трюме он отыскал толстую еловую доску от старого ларя. И скрипка была сделана.
В деревне Тетюев выменял на старые рукавицы горсть конского волоса и связку сырых бараньих кишок.
— На что тебе эту падину? Не придумай на кухню тащить. Вытурю вместе с кишками, — бранилась Катя Панина.
Конский волос Тетюев использовал для смычка, а из кишок сделал струны.
Сегодня Тетюев решил испробовать свою скрипку.
— Неужели заиграет? — спросил я Андрея Заплатного.
— А почему ей не заиграть? Как настоящая.
— Все-таки интересно.
— Не шуми, — остановил меня Заплатный. — Слышь, настраивает.
— Я в третьем году в прислугах жила в Мотовилихе, — вполголоса рассказывала Катя Панина. — Хозяйский сын тоже на скрипке играл. Жалостливо.
— Ты его что, жалела? — пошутил Заплатный.
— Его-то? Да оставь ты.
Тетюев настроил скрипку и заиграл чувашскую песню. Перед ним на корточках сидел Степа с открытым ртом. Пришел послушать игру и сам Сорокин и попросил:
— Ну-ко, повеселее что-нибудь. Играть так играть. Грешить так грешить.
Тетюев заиграл плясовую.
— А ну, расступись, народ! — С этими словами на середину кубрика вышла Катя Панина. Навстречу ей — Андрей Заплатный. И началась пляска. Катя улыбалась, а Заплатный хмурился, и все смеялись. Потом плясал с Катей Кондряков. Длинный, как жердь, он, к общему удовольствию, раза три ударился головой о потолок и скоро умаялся. Катя вызывала желающих:
— Выходи, зимогорики!
Как бы невзначай махнув фартуком, она задела по лицу Сорокина. Василий Федорович не удержался и вышел в круг. Плясал он плавно, по-старинному. В конце быстро заперебирал ногами, сел на пол и ловко, по-молодому, вскочил.
Тетюев водил по струнам и строил уморительные рожи, шмыгал носом, мигал попеременно то одним, то другим глазом. Мне тоже захотелось плясать. На меня цыкнул старшина:
— Прижмись, углан. Не мешай большим… Одним словом, побаловались и хватит. Спать надо. Спасибо, Тетюев, Василий ты мой Иванович. Я со своей свадьбы так не плясывал. До свиданьица, матросики. Не проспите утреннюю побудку.
Но почти до рассвета стояло веселье в матросском кубрике. Не было среди нас лишь Вахромея, да Спиридона Кошелева, который, пригорюнившись, всю ночь просидел на палубе.
Я даже во сне видел тетюевскую скрипку и сам играл на ней. И утром, во время работы, она не выходила у меня из ума. Я стал просить Тетюева научить меня играть на скрипке. Он согласился, и каждый день после работы мы с ним выходили на корму брандвахты. Я брал инструмент в свои натруженные за день руки, водил смычком. Скрипка издавала такие звуки, как будто с живой кошки шкуру дерут. Всем это надоело. Стали меня гонять с музыкой в лес.
Один Тетюев мне сочувствовал.
— Не тоскуй, паря, — говорил он мне. — На скрипке нельзя сразу. Вырастешь — научишься.
Но я так и не научился.
6Ниже устья Вишеры на урез все чаще и чаще стали попадать якоря и стопудовые лоты. Нам такая добыча была не под силу. Мы ставили буйки и плыли ниже. Сорокин написал рапорт, чтобы привели водолазный кран или послали на карчеподъемницу водолаза.
