Павел Гельбак - Сын чекиста
Живой человеческой рекой льется похоронная процессия вокруг площади Свердлова, по Историческому проезду к Красной площади. Здесь, на пахнущий свежеоструганным деревом постамент поставили гроб, покрыли флагами ЦК РКП(б) и Коминтерна. Перед гробом склоняет голову народ.
В Харькове, так же как и во всех городах страны, развеваются тысячи красных, окаймленных черным крепом знамен. Сжатая толпой, Ванда Станиславовна читает лозунги: «Ленин умер, но ленинизм живет!», «Боритесь, как Ленин, и, как Ленин, вы победите!». Вначале Ванда шла рядом с мужем. Но вот Арсений Александрович остановился поздороваться с кем-то, Ванда выпустила его руку, и толпа тут же увлекла ее. Она попыталась пробиться к мужу, уткнулась в овчинный полушубок какого-то мужика, вдохнула едкий запах махорки. Ее начало подташнивать. В последнее время Ванда остро ощущала всякие запахи. Колыхнулась людская масса. Ванда оказалась в полутемной арке ворот. Здесь тоже много людей, но нет толкотни. Дышать стало легче, прошла тошнота.
— Ходим, хлопцы, до ВУЦИКа! Там речи кажуть, — предложил паренек в стеганом замасленном ватнике.
И Ванда Станиславовна пошла за ним.
Площадь и прилегающие к дому ВУЦИКа улицы заполнили колонны рабочих паровозостроительного завода, Всеобщей электрической компании, завода Гельферих-Саце. Над ними колыхались красно-черные знамена, увитые крепом портреты Ленина.
На балконе Всеукраинского Центрального Исполнительного Комитета группа людей в шинелях, кожаных куртках. Выступает пожилая женщина. Большой клетчатый платок сбился на плечи. Ветер треплет коротко остриженные волосы, и не поймешь, то ли от инея они побелели, то ли от нелегкой жизни — многих лет тюрем, каторги, лишений...
«Ленин неусыпно следил за ходом развития украинской революции...» — долетает до Ванды фраза, порывом ветра выхваченная из речи. А потом она слышит лишь невнятный гул толпы да отдельные слова говорящей. Но вот женщина отходит в глубь балкона, и на ее место встает человек в ватнике, в серой солдатской папахе. Он резким движением сдергивает с головы папаху, и его сильный голос перекрывает гул толпы. Теперь Ванда слышит каждое слово. Рабочий паровозостроительного завода от имени своих беспартийных товарищей заявляет:
— Товарищи, браты! Харьковские паровозостроители всем заводом решили вступить в созданную Лениным Российскую Коммунистическую партию большевиков...
В четыре часа в Москве прах Владимира Ильича перенесли в деревянный склеп.
На телеграфе молодая женщина в темной, заштопанной на локтях кофточке, роняя слезы на аппарат, передает во все города Украины только что принятое из Москвы сообщение:
«Встаньте, товарищи! Ильича опускают в могилу».
Застыла в скорбном прощании страна. Опущены головы, затуманены слезами глаза.
Тишину морозного дня взрывает гудок. Это прощается с Лениным Харьковский паровозостроительный завод. Его поддерживает гудок ВЭКа, гудок завода Гельферих-Саце. И вот уже весь Харьков пронизывают рыдающие вопли гудков.
И снова на проводе Москва. Точка-тире-точка-точка-точка — передает телеграф: «Ленин умер — ленинизм живет!»
Ленинизм живет!
Колыхнулись знамена, отгремели залпы прощального салюта, умолкли гудки. Прошли минуты скорбного молчания. Но вот в тишине раздается приглушенный голос: «Вы жертвою пали в борьбе роковой...» Песню подхватывает второй, третий: «...любви беззаветной к народу...», и вскоре вся площадь, улицы, весь город в едином порыве поет: «Вы отдали все, что могли, за него...»
Вместе со всеми поет Ванда.
А потом люди расходятся — каждый возвращается на свое место, к своему делу.
Только теперь Ванда чувствует, как она замерзла. Ее знобит, ноги в валенках окоченели. Потертая беличья шубка, оказывается, совсем не греет. Домой! Быстрей домой!
Ванда переходит мост над замерзшей мелководной Лопанью и выходит на Конторскую. Возле самого дома она встречает мужа.
— Ох, как хорошо, что я тебя встретила!..
Арсений Александрович берет жену под руку, и они медленно поднимаются по широкой мраморной лестнице. Опираясь на сильную руку мужа, Ванда успокаивается и даже как будто согревается. Она задерживает мужа на площадке и говорит:
— Знаешь, у нас будет ребенок...
Арсений Александрович наклоняется и целует ее.
— Спасибо... Он у нас будет Владимир.
Ванда вздрагивает. Перед ней возникает лицо Вовки, его широко открытые глаза, разглядывающие яркие обертки конфет.
— А если дочь? — спрашивает она.
— Тогда Владлена.
Арсений Александрович растапливает «буржуйку».
«Владимир или Владлена?» — думает Ванда. По ее телу разливается блаженное тепло, и, утомленная волнениями дня, она засыпает.
Екатерина Сергеевна, идя на работу по улицам просыпающегося города, непроизвольно повторяла запомнившиеся ей строки:
Я в Партию иду. Я — сын Страны Советов.
Ты слышишь, Партия? Даю тебе обет:
Пройдут лишь месяцы — сто тысяч партбилетов
Заменят ленинский утраченный билет.
Последние дни ей часто приходилось слышать эти стихи. Их учил Вовка, чтобы вместе с другими пионерами прочитать на рабочих поминках.
Как незаметно вырос сын! Два дня назад его приняли в пионеры-ленинцы. Правда, в школу он еще не ходит. Но Вовка так трогательно просил, чтобы и ему повязали красный галстук, а под конец громко сказал:
— А у меня батька матросом был!
— У кого это батька матросом был? — спросил секретарь заводского партийного комитета Иван Савченко.
— Вот Володя мой, в пионеры хочет вступить. Отец у него и правда был революционным матросом, — ответила за сына Екатерина Сергеевна.
Партийный секретарь подошел, провел широкой ладонью по мягким волосам Володи и, как бы вспоминая что-то, прищурил глаза.
— Не похож он на тебя, Юзко!
— Вовка — вылитый отец! — с гордостью ответила Катерина,
Иван Савченко посмотрел на вожатого, подмигнул ему; тот снял с себя пионерский галстук и передал его секретарю. Савченко торжественно повязал Вовке пионерский галстук и сказал:
— Помни, в какие дни в пионеры вступаешь... — Он задумался, подыскивая слова, понятные Вовке, и закончил свое партийное напутствие так: — Будь настоящим ленинцем, браток!
Вовка шепотом ответил:
— Я буду, дядя! Честное слово, буду...
А потом Савченко, обращаясь уже ко всем ребятам, сказал:
— Мы, коммунисты, верим, что вы, ребята, крепко будете держать знамя Ильича. Однажды мне посчастливилось слышать Ленина. В Москве это было... В конце девятнадцатого года. К комсомольцам Ильич обращался. Значит, к молодежи... Вам, сказал, коммунизм надо будет строить. Учитесь, учитесь... — Савченко помолчал, как бы извлекая из сердца запавшие в него ленинские слова. — Еще Ленин сказал тогда: в любом деле, ребята, в любом городе, в любой деревне проявляйте свою инициативу, свой почин...
И вот ее сын учит стихи о Ленине, о партии. Стихи, которые, Катерине кажется, написаны для нее.
На рабочих поминках в заводском клубе будут принимать в партию рабочих завода «Красная звезда». И ее, Катерину Юзко, тоже. Об этом сказал председатель завкома Кравченко — старый друг ее отца. После того как Сергей Юзко погиб на фронте, он не забывал его семью. Часто заходил в домик с подслеповатыми окнами на Быковой, утешал мать, приносил гостинцы ребятам. Досужие быковские кумушки судачили о том, что вдовьей жизни Кравченко приходит конец, но Мария Александровна выбрала другого, и встречи с Кравченко прекратились.
После возвращения с фронта Катерина стала искать работу. На бирже труда выстраивались огромные очереди. Катерине было легче, чем другим. Она имела справки от командования Красной Армии, у нее были фронтовые заслуги. В конце концов на кусок хлеба для себя и Вовки она заработала бы. Но не только ради куска хлеба искала Екатерина Сергеевна работу. Привыкнув жить в коллективе, она искала созвучный своим убеждениям коллектив. И тогда Кравченко помог ей устроиться в механический цех «Красной звезды». Вот уже более двух лет стоит Катерина у станка, следит за тем, как сверло ввинчивается в металл, как тонкой струйкой стекает белая, пахнущая мылом и ржавчиной эмульсия.
На заводе Екатерина Юзко как-то незаметно для себя стала активисткой. И тут не обошлось без Кравченко. На первых порах поручал он ей сходить проведать больную работницу, проверить в рабочей столовой, все ли повара кладут в котел, что полагается. Иной раз посылал поговорить с женщинами-работницами, объяснить им какой-нибудь спорный вопрос. Перед этим он сам беседовал с Катериной, советовал, что сказать. Потом предзавкома Кравченко поручил Катерине вести канцелярию заводского комитета профсоюза, и после работы в цехе Юзко торопилась в завком. Хоть и не сильна она была в грамоте, но все же покрепче, чем сам Кравченко. Он откровенно признавал: писание для него «дуже потогонная работа». В его здоровенных пальцах ручка с пером прутиком кажется.
