Александр Марков - Троица
И решил воевода этого Мартьяша помиловать и пытке не предавать, а пока испытать его верность.
Апреля 10 дня
Эти два поляка, о них же я прежде писал, Мартьяш и Немко, оба стали служить верно дому Пресвятой Троицы. И оба теперь в большой чести, потому что многих воинов стоят. У нас же ратного люда совсем мало осталось, да и те обессилели.
Немка, того поганые псы лютеране пуще смерти боятся и бегают от него, не смеют нападать. А он, как войдет в раж, одолеваем бывает жестокими судорогами, так что и после схватки долго не может рук разжать и оружие положить.
А недавно, тому с неделю, во время вылазки этот Немко и другой славный наш воин, слуга Анания Селевин, отрезаны были от троицкой дружины. И, среди пней бегая, спасались. Литовские же люди увидели Ананию и ополчились против него. Ведь его во вражеских станах каждый в лицо знает и давно мечтают убить, великий урон ведь терпят от него при каждой вылазке.
И вот целая рота проклятых богоборцев копейщиков стала на Ананию наступать; и ранили под ним коня. Немко же, увидев товарища своего в беде, выскочил внезапно из-за пня и давай стрелять в супротивных из лука. И Анания встал с ним рядом и тоже стрелял, а они оба хорошие стрелки. И так они вдвоем бились крепко и большую вражескую рать сдерживали до тех пор, пока не подоспело им на выручку троицкое воинство. Ананию в том бою ранили из пищали в ногу, в большой палец. И вся нога у него распухла.
Расскажу и о другом поляке, о пане Мартьяше. Он теперь с воеводой князем Григорием в одном доме живет, и воевода ему во всем доверяет. А Мартьяш в военной науке сведущ и многие добрые советы воеводам дает, и всегда по его слову выходит. У пушек наших он поправил прицелы, и стало сподручнее стрелять по подъезжающим к городу. А ходит этот Мартьяш в одеждах светлых, и все, глядя на него, радуются сердцем, потому что видят его неусыпное радение о вере православной и о Сергиевой обители.
Нынче я с Мартьяшем беседовал о всяких важных делах.
— А скажи, — говорю ему. — пан Мартьяш, почему ты решил на нашу сторону переметнуться? Ведь нас мало и дела наши плохи, скудость большая, к тому же и моровое поветрие.
— На то, Данило, есть много причин, и не так уж безрассуден мой поступок, как иным думается. Во-первых скажу, как и воеводе говорил, что мне по сердцу ваша православная вера. И мужество ваше, и стойкость, с какими вы обитель свою защищаете от множества превосходящих вражеских сил, весьма меня к вам расположили, и я увидел, что дело наше неправое. А ополчение наше литовское и казаки — большею частью воры, а не воины, только о грабежах помышляют и ради наживы готовы честь свою и душу продать. А этот человек, за которого мы стоим, называющийся Димитрием, вовсе не тот, что царствовал на Москве. Об этом многим известно и в Тушине, и здесь под Троицей. И поскольку московские люди царя Димитрия видели живым, то этот самозванец не сможет свой обман скрыть, и потому царского престола он никогда не достигнет. Потому-то тушинцы и не спешат Москву брать, а пользуются Димитриевым именем для прикрытия воровства своего: так им честнее выходит русских людей обирать.
— А говорят, пан Мартьяш, что царица Марина Юрьевна, некрещеная воровская латинка, признала царика тушинского своим мужем. Как только не стыдно ей!
— Она поначалу, еще не видев его, думала, может, и вправду спасся муж ее. Ведь он умен был и отважен, и судьба ему от Бога выпала предивная, мог бы и спастись. Но когда уже панна Марина к самозванцеву табору подъезжала, один поляк, честный человек, поведал ей правду, что царем в Тушине нарицается вовсе не ее муж. Поляка этого после казнили. А Марина плакать стала и упрямиться, и ехать дальше не хотела. Но посланники самозванца пригрозили ей смертью, если не сделает все, как ей велят, не признает вора своим мужем. И ничего ей не осталось, как уступить.
Вот что поведал мне пан Мартьяш.
А народу в городе у нас осталось мало: четыре ли, пять ли сотен всего. Да из этих лишь немногие к делу годны.
Оленка все хворает, совсем худо ей.
Апреля 11-го дня
Померла Оленка.
Апреля 28-го дня
Прокляты вы, окаянные нечестивцы, ругатели веры Христовой, душегубы! Все прокляты: Сапега, Лисовский, самозванец тушинский, польские и литовские люди, а пуще прочих русские изменники, и все, кто на братьев своих с оружием ополчается, кто ради алчности своей или властолюбия не стесняется пролитием крови человеческой. Гореть вам в аду вечно! Да порвут вас черти на куски клещами огненными! А если и сам я за злые проклятья с вами вместе на вечную муку обрекаюсь, то и пусть.
Апреля 30-го дня
Назад тому две седмицы во время обычной вылазки расхрабрил господь на супостатов Никифора Шилова и стрельца Нехорошка. Прискакал тогда внезапно кровопийца Александр Лисовский с казаками своими, и стал троицких людей теснить и острием меча пожирать, словно лютый волк агнцев. На Лисовском же был сверкающий доспех, а конь под ним красивый и могучий.
Никифор с Нехорошком, увидев его, распалились сердцами, призвали святого отца нашего Сергия чудотворца, и поскакали на своих меринах. И, в самую гущу вражеской рати пробившись, Никифор убил коня под Лисовским, а Нехорошко ранил его копьем в бедро. Троицкие же люди, видя такое геройство, отступать перестали, ударили крепко на врагов и отбили у них Нехорошка и Никифора. И те невредимыми вошли в город.
Мая 9-го дня
Праздник святого отца нашего и застуника Николы чудотворца.
Архимандрит Иоасаф в храме Успения Богородицы освятил в приделе храм святого Николы. И все мы молились с усердием об ослаблении гнева господня на нас, чтобы мор и болезни прекратились. А иные из недужных уже теперь стали выздоравливать. Знать, не оставил нас Господь милостью своей окончательно.
Благословен Господь Бог наш! Разгневавшись, слегка поразил; помиловав, премного возлюбил; избавит он нас конечно от всех бед, если в вере не ослабеем и будем стойкими.
Мая 29-го дня
Вчера ранним утром литва и поляки и русские изменники гудели громко во множество труб, и конные ратники в великом числе скакали по всем полям Клементьевским. Сам Сапега показался с дружиной своей и со знаменами и с музыкой; прогарцевали они по Красной горе и снова скрылись в своем таборе. А иные из супротивных пушки и туры катили к городу и на прежних местах расставляли, где удобнее бить по дому чудотворца. И так мы поняли, что будет большой приступ.
Собрались мы на помосте перед церковью святой живоначальной Троицы, все оставшиеся осадные сидельцы, мужеского и женского полу и всякого возраста. И больно было самим смотреть на это собрание, потому что каждый помнил наше прежнее множество и содрогался в сердце, видя нынешнее оскудение, малую кучку немощных и хворых.
Воеводы Алексей и Григорий к народу обратились с такими словами:
— Должны мы сегодня, братья, постоять крепко за православную веру, за государя, за великую Россию. Сами вы знаете и видите, как мало нас осталось, и враги это знают и заранее празднуют, думая за час овладеть городом. Мы же, хоть немощные и нагие, не устрашимся сияния доспехов, вражьего множества! Разве можем мы теперь предаться унынию, допустить отчаяние и ужас в сердца свои, ослабеть духом и пасть перед беззаконными? Разве напрасно товарищи наши мученическую смерть приняли, и мы сами такие великие беды и тяготы доселе стойко терпели? Будем же до конца тверды, не посрамим памяти братьев наших, не допустим в город крестопреступников и кровопийц. С нами Бог, и никто против нас!
Вышел к нам архимандрит Иоасаф; от скорбей осадных и великих забот совсем поседела борода его, и осанка уж не так стала величава. Обратился он к народу, говоря:
— Не сетуйте, братья, что малы мы числом, слабосильны и наги! Господь не оставит эту святую обитель. Неотступно молят Бога о нас преподобные отцы наши чудотворцы Сергий и Никон. Как спас Господь Авраама и Гедеона и град Иерусалим не силой, не броней, не крепкими стенами, но мышцею своей, так и дом пресвятого имени своего спасет не сильными, но немощными, не мудрыми, но простыми, не многими числом, но малыми. Приступайте же, братья, к работе своей, да не устрашится никто из вас; мужеством, стойкостью и верой обретете ныне царствие небесное и вечную славу!
Стали мы готовиться к приступу. Каждому было его место указано на стенах, стрельницах и у подошвенных бойниц. И никто уж меня малым возрастом не попрекал: все мы в одночасье стали как будто равны, от малых отроков до дряхлых старцев; также и девки, и бабы, и старицы мужественными воинами внезапно обратились: брали в руки оружие и к местам своим становились.
А оружия всякого и пороха у нас много: на каждого вышло с избытком. Натаскали мы на стены камней, смолы, серы и извести, огни разожгли, приготовили козы с варом и говном кипящим. Не было же ни у кого ни страха, ни смятения в сердце. Очень мы ожесточились на врагов, и каждый готовился с радостью принять смерть, отмщая обиды наши.
