Валентин Пикуль - Париж на три часа
Мале вслух прочитал командиру когорты указ сената о своем назначении комендантом всего Парижа.
— Рад за тебя, — ответил Сулье, вытирая слезы. — Наконец-то вспомнили о нас, ветеранах революции!
— А сейчас, — наказал ему Мале, — ты должен построить свою когорту полностью — как перед боем.
— Моя когорта всегда к услугам нации… — Сулье позвонил в колокольчик, вызвав дежурного капрала, чтобы тот пригласил капитана Пиккереля. — Сюда его, ко мне. И бейте сбор…
Пиккерель был помощником командира Десятой когорты.
— Милейший капитан, — сообщил ему Сулье, — радость всегда тащит за собой на аркане великое горе: меня наградили банковским чеком, а наш император пал у стен русской столицы…
И тут случилось невероятное — Пиккерель произнес:
— Ну, Сулье, у вас какие-то старые слухи! О смерти императора в Париже говорили давно. А сейчас солдаты только и болтают об этом… Неужели вы сами не слышали?
Мале с живостью повернулся к Пиккерелю:
— А что вы думаете по этому поводу, капитан? Пиккерель от груди до пяток прозвенел саблей и шпорами.
— Я думаю так: армия засорена случайными людьми и выскочками, а сейчас, со смертью императора, возникнет давно назревшее перемещение в офицерских кадрах.
— Это время уже наступило! — произнес Сулье, потрясая перед ним банковским чеком. — Видите?
— Но меня, — авторитетно продолжал капитан Пиккерель, — беспокоит сейчас одно: императора не стало, и… Что же все французы будут делать без великого императора?
— А что вы делали, Пиккерель, когда императора еще не было у французов? между делом обронил Мале.
— Я учился в Сорбонне, составляя атлас коровьих глистов.
— Вот и будете опять заниматься глистами… Но Сулье все еще не мог успокоиться:
— Его уже нет с нами, и нация осиротела. Но что станется с Великой Армией? Как она выберется из русских лесов?
— Армии не существует, — ответил Мале. — Кутузов разбил ее полностью, и часть ее, которая не погибла, разбрелась по ужасным пустыням, где ее ждет смерть от мужиков и медведей.
— Армия погибла? Вот как! — оживился Пиккерель. — Нет, — твердо решил он в эту минуту, — в таком случае глисты могут подождать, а я остаюсь в гарнизоне. Именно нехватка в армии офицеров даст всем нам очень скорое повышение в чине…
Когорта была построена и ждала одного — приказов!
Десятая когорта стояла под проливным дождем на казарменном дворе. Она стояла — четкая, невозмутимая, молчаливая.
— Бутри! — велел Мале. — Читайте указ неторопливо и выразительно, чтобы любой солдат проникся каждым словом…
Бутри встал под навес и развернул лист воззвания:
«ГРАЖДАНЕ И СОЛДАТЫ!
Бонапарта не существует. Тиран пал под ударами мстителей. Он получил то, что заслужил от нации и всего человечества. Если мы должны краснеть за то, что долго покорялись этому корсиканцу, то мы слишком горды, чтобы покоряться и его отпрыску… Мобилизуйте всю энергию, чтобы сорвать с себя постыдное ярмо… Нет уже того, кто проливал нашу кровь в несправедливых и возмутительных войнах. Умрем, если надо, за нацию, за общую свободу!»
Бутри, кажется, и сам был потрясен прочитанным.
— Я закончил, господин комендант, — сказал он.
— Благодарю вас… Капитан Пиккерель, — напомнил Мале, — передайте Сулье, что я забираю его когорту, как и договорились. В начале дня солдаты вернутся в казармы.
— Пожалуйста, — равнодушно отвечал Пиккерель.
— Впрочем, вы тоже последуете за нами.
Пиккерель, забежав вперед, встал перед когортой.
— «Конспирация»! — А отзыв: «Кампания»!
* * *Когорта окружила тюрьму Ла-Форс, и Мале велел открывать ворота. Караульный сержант, растерянный, впустил генерала, комиссара полиции Бутри и солдат в канцелярию замка.
— Сержант, сразу проведите нас к майору де Бюгоню… Коменданту тюрьмы снилось в эту ночь что угодно только не его бывший узник, от которого он так удачно избавился.
Стоя над его постелью, генерал Мале приказал:
— Комиссар, читайте указ сената…
Бутри, красуясь трехцветным шарфом, прочел указ об освобождении из-под ареста генералов Лагери с Гидалем и всех иных узников, на которых будет конкретно указано.
— Вы все поняли, майор? — спросил Мале.
— Какая-то галиматья, — отвечал комендант Ла-Форса. — Или вы разбудите меня, или читайте ваш указ снова.
— Хорошо, — сдержанно согласился Мале. — Вы, комиссар, читайте заново… Ну, теперь-то вы поняли, майор?
— Не понял! И, видать, никогда не пойму. Бутри, быстро входя в роль полицейского, схватил коменданта за редкие пряди волос, торчавшие из-под колпака:
— Проснулись, черт бы вас драл?
— Еще бы не проснуться, молодой человек…
— Тогда убедитесь своими глазами. Читайте сами! Де Бюгонь сам прочел указ сената, изготовленный в глубоком подполье филадельфов, колупнул пальцем поддельные печати.
— Ну? — настаивал Бутри. — Поверили?
— Нет.
— Вы что — неграмотный?
— Вот потому-то, что родители (вечная им память!) научили меня читать, я ничего и не понимаю…
— Объясняйтесь быстрее.
— Ваш указ фальшивый! — честно, даже не мигнув, заявил де Бюгонь. — Бумаги подобного рода скрепляются рукою министра полиции, а… Где же здесь подпись хотя бы префекта Паскье?
— Что за глупая формальность? — вмешался Мале. — Подписи Паскье вы не видите, но меня-то вы хорошо видите?
— Вас, да, вижу…
— Так какую же еще фурию вам надобно?
— Простите, генерал. Но, разбуди меня сегодня сама фурия, я бы удивился меньше, нежели увидев здесь вас, ибо никакая фурия не стала бы хлопотать об освобождении генералов Лагори и Гидаля. Потому сейчас я потребую от вас одного…
— Ну! Скорее, — торопили его.
— Скоро не получится. Я вынужден отправить посыльного на набережную Малакке, чтобы этот указ подтвердил сам министр.
Миг раздумья, и спальня наполнилась хохотом Мале:
— Вот задача, ха-ха! Сразу видно, что он только что проснулся… Какой министр? Да ведь герцог Ровиго уже объявлен сенатом вне закона, почему и подпись его не имеет значения. Наконец во Франции нет уже герцогов. Все французы с гордостью именуют себя свободными гражданами республики…
Мишо де Бюгонь был смелым человеком, но и он стал мелко дрожать под своим одеялом. Мале подал ему панталоны:
— Мы отвернемся, щадя вашу стыдливость. Одевайтесь, майор, поскорее. Сразу начнем открывать замки камер!
* * *Первым делом он освободил корсиканца:
— Боккеямпе, выходи! Наступил час, когда ты сможешь отомстить за свое поруганное отечество…
Гидаль с вечера крепко подвыпил. Накануне Савари-Ровиго объявил, что в Марселе его ждут не дождутся инквизиторы трибунала. А потому, услышав лязг дверных запоров, рубака решил не сдаваться без драки. Фитиль ночника он сразу задул, и в темной и тесной камере началась страшная потасовка.
— Мой сатана сильнее вашего! — орал Гидаль, выкручиваясь из дружеских объятий. — Можете стрелять в меня, только бы все это кончилось! Плевал я на всех императоров…
— Опомнись, Гидаль, — говорил Мале. — Какой император? Его давно нет, а плюешься в меня… Хлебни вина и выслушай, — успокоил он друга. — Тебе командовать гвардией сената…
Два стражника уже вывели из камеры заспанного генерала Лагори, который держал в руках свои пожитки.
— Это ты, Мале? Чего будишь людей так рано?
— На том свете выспишься… Иди ближе, слушай: тебе предстоит сразу арестовать герцога Ровиго, ведь ты назначен на его пост — министром полиции.
— Я министр… вот как? — малость оторопел Лагори. — Вот поеду и наведу порядок. Теперь-то полиция не станет хватать людей прямо на улице… Где брать герцога Ровиго?
— В его же отеле на улице Святых Отцов. Поторопись, да прихвати с собою капитана Пиккереля с его солдатами. Лагори показал на свой узел с вещами:
— Не знаю, куда деть все это?
— А что у тебя там?
— Да всякое барахло бездомного солдата.
— Бросай все к дьяволу!
— Ладно. Я поехал.
— Торопись, торопись, — горячил друга Мале.
* * *Вот она, улица Святых Отцов… В окнах кабинета герцога Ровиго всю ночь не угасал свет. Министр полиции торопливо дописывал очередное послание к Наполеону, чтобы утром оно с курьером уже полетело в глухие просторы России… Герцог писал размашисто и скоро, отбрасывая со лба косую челку; от его вещей и одежды сильно пахло мускусными духами. В кабинете с вечера было жарко натоплено, теперь между лопаток министра полиции выступал едучий пот, пропитавший его сорочку.
Донесение было обычным — в империи все спокойно! Закончив составление рапортов, герцог Ровиго откинулся в глубину кресла и, полузакрыв глаза, прослушал мелодию старинного менуэта, исполненного часами-курантами. Напряженная трудовая ночь была на исходе… Он встал и, собрав бумаги, вызвал секретаря.
