Илья Гордон - ТРИ БРАТА
– Ну, значит, все это вилами по воде писано. Выходит, что и невеста еще не невеста.
– Вот я и толкую вам: с ней надобно только поговорить – и будет толк, – повторил Танхум.
– Откуда она?
– Да неподалеку отсюда – из колонии Хлебодаровка.
– Из Хлебодаровки? Постой, постой, там у меня свояченица живет, Ханця. Это такая баба, что стену со стеной сведет, за словом в карман не полезет. Она-то и сведет тебя с твоей суженой, будь спокоен. Я как-нибудь выберусь к ней и расскажу, что и как.
– Но это надо сделать сразу же, не откладывая в долгий ящик.
– А разве горит? С женитьбой, Танхумке, торопиться нельзя.
И старуха начала читать племяннику нравоучение, учить его уму-разуму.
Но Танхум уже вызнал все, что ему нужно было, и поспешил, не теряя времени на лишние разговоры, уйти. Он решил, что и сам сумеет договориться с теткиной свояченицей, – колония не так уж велика и не так уж трудно будет ее найти.
В первом же дворе Хлебодаровки Танхуму сказали, что здесь живут две Ханци – одна рыжая, другая черная. Первая, к которой зашел Танхум, сказала, что никакой свояченицы у нее и в помине нет – была когда-то, да померла давным-давно. Танхум пошел ко второй. Та оказалась высоченной, крупноголовой бабищей с круглыми, как у совы, глазами и большим ртом, в котором при разговоре тускло белели редкие зубы.
Как только Танхум назвался племянником тети Гиты, она оживилась и, как будто припоминая что-то забытое, заинтересованно спросила:
– Это какой же тети Гиты?
Дело в том, что Ханця давно не видела старуху, давно ничего о ней не слыхала и почти забыла о ее существовании.
Однако, когда Танхум завел речь о своей тетушке, она спохватилась:
– Ах, так вы, значит, племянник тети Гиты? Как зовут ваших родителей? – спросила она.
– Отца зовут Бер, а мать звали Пелта, – ответил Танхум.
– Что значит – звали?
– Она умерла.
– Она, значит, была золовкой Гиты?
– Ну да.
– Присядьте и расскажите, как живет Гита.
– Да ничего, понемногу.
– Давно ли вы у нее были?
– Совсем недавно. Она просила передать вам привет. Я обещал ей зайти к вам. Она даже сама хотела вас навестить, да прихварывает.
– Что это она вдруг обо мне вспомнила? – недоверчиво взглянула Ханця на гостя. – Уж сколько лет не давала о себе знать, а тут вдруг – на тебе.
Танхум пожал плечами, притворившись, что и сам не понимает, в чем тут дело.
Оглядев его с головы до ног, хозяйка спросила:
– Как вас зовут, молодой человек?
Танхуму было приятно, что его назвали молодым человеком, – так уважительно еще никто к нему не обращался.
Набравшись храбрости, он вплотную приступил к делу:
– Тетя хочет женить одного из своих племянников, она слыхала, что у вас есть подходящая невеста. Так вот она хотела бы…
По глазам да и по всей повадке Танхума Ханця догадалась, что он сам и есть тот ищущий невесту племянник тети Гиты. Но, притворившись, что она поверила ему, сказала:
– Чтобы сватать молодого человека, нужно знать, кто жених, как он выглядит, богат ли и какую невесту себе присмотрел.
– Невеста есть, дело за тем, чтобы пойти к ней и потолковать.
– Кто же она и как ее зовут? – начала расспрашивать Ханця.
– Как ее зовут, не знаю, но я ее видел несколько раз, – перестал темнить Танхум. – Она живет неподалеку от вас, по той стороне улицы, третий дом налево, в большом хорошем доме. – Танхум подошел к окну и показал, где стоит этот дом.
– Это дом Шолома Мазлина. Да, у него есть красивая дочка на выданье – сиротка, бедняжка. Могу зайти поговорить. Но как же вы, простите меня за откровенность, покажетесь в таком неприглядном виде? Она дочь состоятельного отца и не пойдет за кого попало.
– У меня есть все, что нужно, чтобы жениться, – заверил Танхум хозяйку.
– Что значит все? Тогда почему же в таком случае вы, еще раз простите меня, так бедно одеты?
– Так сложились обстоятельства, – уклонился от прямого ответа Танхум.
– Кто вам поверит? Кто поручится за вас, не зная, что и как? Поезжайте-ка домой, приоденьтесь да приезжайте, как подобает состоятельному жениху, на собственной упряжке – вот тогда будет другой разговор. А я пока потолкую с невестой и прощупаю почву.
И Танхум отправился домой, но по дороге завернул к тете Гите, чтобы подготовить ее к возможной встрече с Ханцей.
13
Спустя несколько месяцев после свадьбы Фрейды неожиданно в Садаево прибыл ее брат Давид. Поздней ночью, еле волоча ноги от усталости, через картофельные огороды и по задворкам он доплелся до своего двора. Но на том месте, где раньше стояла хата его отца, он увидел только кучу мусора.
После смерти отца Давид пошел бродить по свету в поисках лучшей доли. С тех пор он ни разу не появлялся в Садаеве. Революционные события тех лет подхватили и унесли его в бурлящий водоворот жизни, и он с головой ушел в эту борьбу. Время от времени получал он скупые вести из дому от сестры, но потом и она перестала писать.
С душевным смятением смотрел он на то место, где недавно еще стояла хатенка его отца. Наконец он подошел к соседнему дому и постучался. Ему сказали, что сестра его вышла замуж за Рахмиэла Донду.
Давид шагал по родной улице Садаева, где ему было до боли близко и дорого каждое деревцо, каждый домик. В детстве он вместе с Рахмиэлом, Заве-Лейбом и Танхумом бегал по этим тропинкам, лазил по этим деревьям, гонял голубей по этим крышам. И все же улица с ее хатами и деревьями казалась теперь ему совсем иной, непохожей на ту, которую он знал в детстве.
Он дошел до хатенки Донды, и сердце его забилось сильней. Тихонько постучался в окно.
– Кто там? – услышал он встревоженный голос сестры.
– Открой, это я, – тихо ответил Давид. Фрейда сразу узнала голос брата.
– Додя! – воскликнула она, соскочив с постели. Накинув на себя платье, Фрейда быстро выбежала из хаты.
От неожиданной встречи и радостного возбуждения слезы блеснули в ее глазах.
– Додя приехал, – крикнула она мужу.
Рахмиэл вышел навстречу Давиду. Они обнялись и расцеловались.
– Заходи, заходи. Вот это гость!… Прямо с неба свалился!… Откуда приехал?
Фрейда засуетилась, поставила на стол стаканы, положила хлеб, нож. От возбуждения она несколько раз подносила к столу табуретки и вновь уносила их. Хлопоча по хозяйству, поминутно подбегала к брату.
– Садись, садись, Додя! Ты небось голоден? Отчего так долго не давал знать о себе?
Она еще что-то хотела спросить, но от волнения не могла слова вымолвить.
К столу подошел Бер. Он тепло поздоровался с гостем. Рахмиэл с отцом подсели к Давиду и засыпали его вопросами. Гость был немногословен. О себе рассказывал мало, на вопросы отвечал коротко, отрывисто. Зато он подробно расспрашивал у Рахмиэла и Бера об их житье-бытье, интересовался местными новостями, время от времени нежно поглядывал на сестру.
Рахмиэл подошел к Фрейде, хотел ей что-то сказать и увидел, что она плачет.
– Чего плачешь? Додя приехал, такая радость, а ты плачешь! – ругал ее Рахмиэл.
Фрейде вспомнилась смерть отца, годы одиночества и горемычной жизни осиротевшей батрачки. Она хотела поведать брату о всех мытарствах и переживаниях, но сразу вылить свои чувства ей было тяжело, да и не хотелось его расстраивать.
Потолковав немного с Рахмиэлом и Бером, Давид обратился к сестре;
– Ну, как поживаешь? Что слыхать? Я подошел к нашему двору, но вместо хаты увидел там кучу мусора.
– Хатенку нашу снесли, – начала Фрейда рассказывать. – Шульц ее продал за недоимки, но этих денег не хватило, и он отдал еще в аренду три десятины нашей земли.
– А ты где приютилась?
– А куда мне было деться! Пошла в люди, батрачила, мучилась… Да разве все расскажешь. Теперь, слава богу, сам видишь, у меня свой угол, я не одинока… Хорошо, что все плохое позади… Жить будем – доживем и до лучших времен. Авось и нам судьба улыбнется.
Давид нежно глядел на сестру и внимательно слушал ее рассказ.
– Успеете еще наговориться! – прервал их разговор Рахмиэл. – Давид небось устал с дороги, пора ему и отдохнуть.
Давид встал, подошел к окну, взглянул на пепельно-темное предрассветное небо и сказал:
– Где уж там спать ложиться! Скоро начнет светать. Рахмиэл вышел на улицу посмотреть, встают ли уже люди, тут же вернулся и, наскоро помывшись, поспешил на хозяйский двор поить скот. Давид скинул пиджак, черную сатиновую рубашку и тоже стал умываться.
Фрейда почистила его костюм, посмотрела, все ли пуговицы на месте, нет ли где прорехи.
С раннего утра в хату Бера Донды стали собираться колонисты. Первым прибежал ошарашенный радостной вестью о приезде гостя Гдалья Рейчук, вслед за ним пришел Михель Махлин – высокий, сероглазый, со следами оспы на лице, с реденькими белобрысыми ресницами, с длинной, как у гуся, шеей.
– Вот это гость! – воскликнул Михель. – Сколько лет тебя не было тут? Где же ты так долго пропадал? Ну, рассказывай, где был, что видел, что слышал?
