Франсуаза Шандернагор - Селена, дочь Клеопатры
Глава 9
Я хотела бы понять, в чем заключалась ошибка Марка Антония? В чем он просчитался, планируя поход против парфян?
Слишком поздно отправился в путь? Однако он не задерживался даже ради встреч с Клеопатрой! Нет, он покинул Антиохию и свою возлюбленную с первыми же погожими днями и если пришел к северным воротам вражеской крепости только в начале осени, то лишь потому, что дорога оказалась слишком длинной и тяжелой. Особенно для стотысячной армии, которую сопровождали пятьдесят тысяч слуг и тридцать тысяч мулов с огромным количеством орудий и военной техники. Пуститься в этот обходной путь через Армению и морские ворота Каспия с целью захватить врасплох Экбатаны (сейчас это иранский Хамадан), летнюю резиденцию парфян, было безумной идеей. Две тысячи километров по ущельям, перевалам, высоким плато, болотам, пустыням, чтобы, почти достигнув цели, на расстоянии менее шести дней пути под стенами мидийского города бороться со снегом! С большими хлопьями снега в октябре! Безумие…
Но никто, даже Цезарь, не смог бы в полной мере оценить риск. В те времена у полководцев не было карт; все, чем они располагали, – это рассказы путешественников и «культурные экскурсии» наподобие справочника гида. Почему-то ни одному географу не приходила в голову мысль создать двухмерное изображение гор и описать повороты рек. Самым изучаемым объектом были берега, но они выглядели на удивление прямолинейными: изгиб, изображенный картографом, закруглялся не там, где изгибался берег, а там, где заканчивался папирус; как пахарь, дойдя до края поля, поворачивает в обратную сторону… Вот почему солдаты охотнее доверяли так называемым торговцам (которые, к сожалению, недооценивали военные законы) и указаниям местных жителей (часто неверным). Не имея точных данных о расстоянии и особенностях рельефа, разместившиеся в Сирии римляне вернулись к Кавказу и покорили Тигр, Евфрат, Вавилон и Ктесифон[54]…
Но могли ли они поступить иначе? Маловероятно. По сей день считается, что лобовая атака обычно дорого обходится. Например, в широких долинах Месопотамии, где противника видно издалека, парфяне всегда побеждали римские войска. После чего, разогнавшись, они пускались к Средиземному морю «принять ножные ванны». Так, четыре года назад в качестве взыскательных «туристов» они посетили Сирию и Иудею, перед тем как полюбоваться Смирной[55], Милетом[56] и храмом Эфеса, откуда они намеревались захватить «несколько сувениров» для родственников… И если римляне хотели отбить у этих кровожадных нахлебников всякое желание путешествовать по другим странам, то нужно было разгромить их на их же территории; а чтобы их победить, следовало привести их в замешательство. А значит взять курс на север, в сторону гор.
Внезапное появление – не новый прием. На любой войне победа обычно зависит от одних и тех же проверенных способов использования географического положения: появиться там, где враг не ждет, одолев, казалось бы, надежное непреодолимое препятствие; держаться на высоте, будь то даже небольшой бугорок, в расчете, что глупый противник расположит свои войска внизу; не выгружать тяжести; и, как только армия выстроена, ни в коем случае не медлить. Ах, вот в чем была ошибка Антония: отставшие войска…
В самом конце долгого пути, когда они прибыли наконец на территорию врага, люди были настолько уставшими, что их колонны растянулись на несколько километров, и самыми медленными оказались, конечно, легионеры, охранявшие три сотни повозок с запасами и орудиями, одним из которых был пятидесятиметровый таран. Когда вражеская кавалерия встретилась с этим нагруженным и отрезанным от основных войск отрядом, ей крупно повезло. В результате были уничтожены два легиона и разбиты все устройства для осады города, и восстановить их не представлялось возможным, так как в этой стране не было леса. Далее события развивались с беспощадной последовательностью: из-за нехватки передвижных таранов армия потерпела поражение в Фрааспе, столице Атропатены[57]; чтобы захватить город, необходимо было у крепостной стены сделать земляную насыпь, а это значило снова потерять время; к тому же в парфянскую армию прибыло подкрепление, и непрекращающиеся атаки конных лучников вносили в строй хаос, еще больше замедляя работы по осаде города. Ко всему этому добавился снег, холод и голод. Вскоре осаждающие превратились в осаждаемых; следовало поторопиться паковать вещи и отступать. Это и стало концом – счастью парфян и мидийцев не было предела. Чтобы избежать преследования вражеской кавалерией, римляне вынуждены были возвращаться по горным дорогам, которые стали еще более непроходимыми, по степям без единого поселения, то есть без воды и скота: истощенные и измученные, с обмороженными ногами, они провели восемнадцать боев за двадцать семь дней…
Словно упрямые игроки в бридж, неустанно пересчитывающие свой проигрыш, неудачливые генералы то и дело прокручивают в голове свои проигранные сражения. В Белом доме, в маленьком порту между Бейрутом и Сидоном[58], в окружении остатков армии Марк Антоний сотни раз подсчитывал свои промахи и предательства. Ведь именно измены повлекли за собой непоправимые ошибки. Конечно, он поступил неосмотрительно, позволив армии распуститься, но помимо того, что два его легиона охраняли движение состава, он поставил задачу перед союзником Артаваздом, царем Армении, защищать тыл со своей тринадцатитысячной армией. Однако в тот момент, когда враг начал атаку, Артавазд даже пальцем не пошевелил. Оказалось, что его целью было присоединение Мидии, а не война с парфянами, к которым он лично не имел претензий. Он – друг римлян, но это не значит, что враги римлян – его враги… В конце концов, когда через несколько недель он увидел, что Фрааспа оказала сопротивление и на помощь столице Мидии прибывало все больше парфян, он уехал. Решительно. Под звуки букцинов[59] и труб. Он отправился обратно в Армению и оставил Антония в незнакомой стране самого разбираться с зимой, голодом и стрелами парфян…
– Сволочь! Глупец! Гнилой! Артавазд, ты еще у меня получишь!
Антоний налил себе вина. Он не хотел видеть ни виночерпиев, ни рабов и не отдавал больше никаких приказов. Он в одиночестве пил из керамического стакана, наливая в него из глиняного кувшина, как в таверне. И пил он тоже как в таверне: сидя на грубом деревянном стуле за высоким, покрытым пятнами столом и поглощая дешевое тягучее фиолетовое вино. Он больше не желал спать в окружении своих офицеров и болтать с ними ночи напролет. Словно вдовец или сирота, он решил лечь один, только чтобы выспаться. Сидя вдалеке от лагеря, он смотрел на море и ждал.
И выпивал. И разговаривал сам с собой языком римского воина, как его передавали латинские поэты, которых не подвергли цензуре целомудренные переводчики:
– Я тебе еще задам головомойку, подонок! Я насажу тебя на кол, Артавазд, на кол, и ты почувствуешь, как он войдет в тебя! Признайся, что это негодяй Октавиан заплатил тебе, чтобы ты меня предал!
Причитая таким образом, он пил местное вино, неочищенное, неразбавленное и ничем не приправленное отвратительное пойло; он пил его словно в наказание и, крепко захмелев, грозил кулаком пустоте, представляя там своего «младшего сводного брата»: в Бриндизи Октавиан пообещал ему двадцать тысяч пехотинцев взамен ста тридцати военных кораблей, в которых нуждалась западная армия для завоевания Сицилии. Антоний, привыкший держать слово, сразу же выполнил свою часть договора, и благодаря подкреплению Октавиан смог разгромить сицилийских пиратов; но из двадцати тысяч солдат, которые должны были присоединиться к армии Антония, не появился ни один!
– Ты выплюнешь моих легионеров, скажи? Ты отдашь их мне, узкозадый?
Изворотливый предатель – вот кем был его брат Октавиан: с мерзкими интригами, сложными обманами, постоянными уловками!
– Я сыт по горло твоей болтовней, слышишь?
Он сидел один и колотил кулаком по столу, а потом заплакал. Он оплакивал свои тридцать две тысячи солдат и шесть тысяч лошадей, которых потерял между Фрааспой и Бейрутом: это была половина римских солдат, поскольку остальная часть армии состояла из сил союзников… Большинство мужчин погибли в мидийских горах, но еще восемь тысяч умерли при втором отступлении, между ледяными вершинами Армянского нагорья и Таврскими горами.
– Ты слишком рано ушел, генерал, – говорили ему тогда старые центурионы. – Когда наши люди пересекли реку Аракс и парфяне оставили нас в покое, нужно было взять передышку. Воины слишком устали, к тому же началась проклятая зима этой чертовой страны! В этой долине наши войска чувствовали себя более или менее спокойно, по крайней мере им было чем питаться… Но спустя две недели у тебя была только одна мысль в голове: чтобы мы сворачивали палатки и собирали снаряжение! Под снегопадом! Ты слишком рано отправил нас обратно, генерал, как будто у тебя горело в заду…
