Виссарион Саянов - Небо и земля
Штурвальные, натужась, вертели колеса и, посасывая трубки, с обидой говорили об одряхлевшем «Забияке». Тентенников не вытерпел, подошел к ним и стал укорять за такое безжалостное отношение к хорошо потрудившемуся на гноем веку пароходу.
— Вам хорошо говорить, товарищ летчик, — сердито отвечали штурвальные, — а у нас с ним такое мученье, что силушки нету. Бурлакам — и тем не так хлопотно было со своей бечевой, как нам с «Забиякой».
В этот теплый осенний день по широкому простору реки еще несколько барж и пароходов шли к Царицыну. С утра дул сильный ветер, и скоро стали плохо различимы кудрявые ивняки на речном берегу: серо-голубоватая дымка прикрыла берег, и солнце потускнело, словно вокруг него кружились песчаные вихри. Медленно, очень медленно шел «Забияка»…
Лена и Ваня сидели на скамье у борта, Тентенников продолжал нескончаемый разговор со штурвальными, а Быков стоял возле ящиков с грузом, нетерпеливо ожидая того часа, когда сможет наконец спуститься по трапу на песчаный волжский берег.
В жизни Быкова многое было связано с Царицыном. Здесь он встретился когда-то с Леной, прокатил ее на аэроплане, когда внове еще были полеты с пассажирами, здесь впал в немилость у Илиодора, чье имя в недавние годы так славилось по Поволжью. Тогда Царицын был богатым купеческим городом, и после отъезда, вспоминая о нем, Быков не мог преодолеть странного ощущения, словно за все время, проведенное в Царицыне, ни разу не мог он вздохнуть полной грудью; казалось, будто и на легкие оседала желтая пыль, так противно скрипевшая на зубах…
Кончив спор со штурвальным, Тентенников подошел к Быкову, стал рядом с ним.
— Ну как, — спросил он, — доволен дорогой? Ведь мы, почитай, как в мирное время на пароходе едем. А для меня — счастье неописуемое. Правда, родные места мои выше, но и здесь Волга еще такая, какою мы, волгари, любим ее. Вот ниже, к Астрахани, уже другие места пойдут, мне непонятные, — словно другая река. По ильменям и ерикам я тоже скитался, рыбачил там несколько месяцев, — но среднюю Волгу больше люблю: роднее мне она, ближе…
Скоро показался вдалеке Царицын, и Быков узнал строения сталелитейного завода французской компании, цистерны нефтяного городка и дальше — низкие деревянные, сползающие к берегу, дома.
— Адрес Николая знаешь? — спросил Тентенников.
— Знаю. Да и как мог я его не узнать, если еду вместе с тобой: ведь ты, приезжая на новое место, любишь заранее знать, куда следует направляться.
— Правильно говоришь, — подтвердил Тентенников. — Не люблю попусту плутать на новом месте. А главное — не терплю расспросов…
— В последний раз мы с Николаем целый вечер беседовали, между прочим и о тебе много говорили.
— Не подсмеивался он надо мной?
— Наоборот, очень хвалил. Но вообще-то сказал, что ты — человек стихийный.
Тентенников с опаской посмотрел на Быкова, будто в словах приятеля почуял подвох, и замолчал. Штурвальные, сразу выделившие этого пассажира из всех остальных, зачем-то позвали его, и Тентенников снова оказался возле колеса.
Чем ближе к Царицыну, тем медленнее шел «Забияка». Быков снял фуражку и, подставив под ветер лицо, с радостью вдыхал свежий воздух. Оглянувшись, он заметил, что Тентенников кончил разговор со штурвальными и быстрыми, размашистыми шагами ходит по палубе. Он был чем-то озабочен, лоб его морщился, губы были плотно сжаты.
— Что с тобой? — спросил Быков. — Чем ты встревожен, Кузьма?
Тентенников остановился и, вздохнув, сказал:
— Хоть ты на меня обижайся, но я из твоих слов ничего не понял.
— А что я тебе говорил?
— Из слов Николая, говорю, я ничего не понял. Как его определение понимать надо: «человек стихийный»? На что он намекает? Мне, по правде, невдомек.
— Чудак человек, — усмехнулся Быков, внимательно глядя на покрасневшее лицо Тентенникова. — Ничего обидного в словах Николая нет. Ну как бы тебе объяснить? Он хотел сказать, что ты человек размашистый, широкий, что порой, умом не поняв чего-нибудь, сердцем, нутром понимаешь быстрей…
— А Глеб был стихийный?
— Нет, Глеб как раз стихийником не был. Он умел легко понять самые трудные и запутанные вещи, но хватки твоей, тентенниковской, у него не было. Вот именно, волгарь ты, широкий человек, и характер твой особый. Ты иной раз такое делаешь, чего никто от тебя не ждет, вот именно неожиданное, — вспомни первый свой полет или недавний захват белого аэродрома.
— Так, так, — удовлетворенно сказал Тентенников. — Теперь я начинаю понимать, а то спервоначалу, поверишь ли, огорчился…
— Ты частенько зря обижаешься.
— Есть грех, — повеселев, ответил Тентенников и тихо спросил: — А Николай-то рад, что мы идем в Царицын?
— Конечно, рад, — ответил Быков. — Нас он хорошо знает, верит нам, немало земных дорог вместе с нами прошел. А в Царицыне нужда в летчиках большая. Ведь здесь сейчас главный узел гражданской войны. Здесь решается судьба революции. Недаром именно в Царицыне сейчас Сталин.
— Хотел бы я его увидеть, — задумчиво проговорил Тентенников. — После частых рассказов Николая я всегда мечтал Сталина повидать. Но раз ты командир отряда, то, конечно, тебя Николай к Сталину поведет, а на мою долю останется только твой рассказ…
— Я буду просить, чтобы и тебя вызвали вместе со мной, — если, конечно, у товарища Сталина найдется время для разговора с нами.
— Милый мой, дорогой! — воскликнул Тентенников. — Умоляю тебя, не забудь о своем обещании. Ведь это моя самая большая мечта в жизни — Ленина и Сталина увидеть.
Пароход причалил к пристани, и вскоре, распростившись с капитаном и штурвальными, летчики пошли в город.
— Я думаю, что лучше нам с Ванюшкой к моей тетке пойти, — сказала Лена. — Я, правда, с ней с тринадцатого года не переписывалась, но уж если жива старуха, то обрадуется нам. Подумай, Петя, она ведь не знает, что я за тебя замуж вышла. То-то удивится, если признает в тебе того самого летчика, который доставил ей столько тревог и волнений в десятом году, когда мы с тобой летели в Царицын.
— Да ведь вы тогда не в городе жили…
— Встретились мы под Царицыном, но там летняя дача была, а зиму тетка жила в самом городе.
— Ты, Леночка, там можешь пока отдохнуть, — весело сказал Тентенников, — и насчет обеда распорядиться. Вот мы и поболтаем потом на досуге, когда дела закончим. Ты только нам адрес скажи. Мы от Николая зайдем на пристань, выясним, когда прибывает отряд и наше имущество на барже, — и сразу к тебе, на новоселье.
— Сговорено, — сказал Ваня, но через мгновение, передумав, громко спросил: — А может, меня с собой возьмете?
Быков ничего не сказал в ответ, только посмотрел на Ваню, и тот замолчал, почувствовав по взгляду названого отца, что зря предложил себя в попутчики.
— Я тебя не отпущу, — сказала Лена, — мне одной скучно, да и неудобно тебе уходить: вдруг дорогой мне плохо станет, я ведь еще не совсем поправилась, вот и сейчас голова кружится…
— Я и не спорю, — хмуро ответил Ваня.
Летчики шли быстро и скоро свернули в переулок возле собора.
— Товарищ Григорьев здесь живет, — сказал Быков, оглядывая дом с мезонином, выходивший окнами в сад.
— Дома ли он теперь?
— Сейчас выясним.
Они открыли калитку и вошли в сад. Красноармеец с винтовкой, шедший навстречу, не ответил на расспросы летчиков до тех пор, пока не проверил документы. Внимательно прочитав удостоверения и даже поглядев их на свет, строго сказал:
— Вы не обижайтесь, но мы теперь всех проверяем. В Царицын враги посылают много шпионов. — Он еще раз оглядел летчиков и тихо промолвил: — А вам повезло. Иной раз товарищ Григорьев по трое суток сюда не заходит, а сегодня, на ваше счастье, дома обедает. Он вас примет, если к нему серьезное дело…
— Мы и без тебя знаем, что примет, — сказал обидчивый Тентенников. — Нас он, почитай, пораньше, чем тебя, знает.
— А вы не обижайтесь, — ответил красноармеец, — я вам ничего плохого не хотел сказать.
* * *В низкой комнате с завешенными окнами было прохладно, и вкусно пахло свежими щами. Тентенников, как только поздоровался с Николаем Григорьевым, сразу же признался:
— Очень есть хочется.
— А я вас сегодня могу обедом накормить, — сказал Николай, — день нынче удачный: хозяйка мне на обед сварила целый котел щей…
Обедали молча, и только потом, когда с едой покончили и закурили, — Тентенников — свою витую трубочку, Григорьев — папиросу, Быков — аккуратно скрученную козью ножку, — беседа стала оживленной.
— Летчиков-то здесь нет еще? — спросил Тентенников.
— Летчики, конечно, есть, — сказал Николай, — но сколько их сюда ни посылай, все мало будет. У белых на Царицынском фронте не один авиационный отряд, а у нас самолетов еще маловато. Так что вам рады… Вовремя приехали.
