Александр Струев - Царство. 1951 – 1954
Мао позировал с книгой Сталина в руке перед фотокамерами, долго всматривался куда-то вдаль, а потом с тоской указывал: «Там — Москва!»
Мао не прогадал, он регулярно получал от Сталина деньги, оружие, технику, советников, но не торопился отдать армии приказ взять в руки винтовки, и, как настаивал отец Иосиф, громить японцев, связанных с гитлеровской Германией узами братской дружбы. Хитрый китаец тянул, не хотел рисковать. Председатель мечтал стравить всех вокруг, ослабить, рассредоточить друзей и врагов, с тем, чтобы, в конце концов, стать единоличным и независимым правителем.
«Используй руку врага, чтобы ударить другого врага!» — учил он. На заре своего могущества, воюя с генералиссимусом Чан Кайши и японцами, Председатель Мао не забывал о соперниках. Всех, кто так или иначе мог претендовать на первенство, не разделял его взглядов, он целенаправленно посылал на смерть, подчеркивая красным карандашом свои суровые приказания: «Стоять до последней капли крови!» И здесь угадывались уроки вождя всех времен и народов, все тот же Сталин обучил таким нехитрым, действенным приемам. Отдав жесткие приказы, Мао Цзэдун заглядывал за кимоно очередной красавицы и с целью снятия напряжения уединялся с ней в спальне-кабинете.
В Китае, как и в России, коммунистическое движение называлось красным. Перед Отечественной войной 1941–1945 годов японцы оккупировали большую часть китайского государства. Из-за огромного пространства и неисчислимого населения, оборонять захваченные территории японцам было сложно, тут и там вспыхивали восстания, власть в отдельных местах переходила от одних к другим. Получалось, что красные часто сидели внутри врага, контролируя ту или иную область, время от времени их разгоняли, но они упорно возвращались на исходные позиции. Вреда от них японцам было немного, основные военные действия красных были направлены против официального Китая, которым управлял законный глава Китайского государства, генералиссимус Чан Кайши. Японцы не трогали провинции, где концентрировались военные группировки Мао Цзэдуна. Сталину любой ценой надо было поддерживать боевой дух Китая, направленный против милитаристской Японии, стягивающей войска к южным границам Монголии, угрожая советской Средней Азии и Дальнему Востоку.
Чтобы содержать многочисленную армию и роскошно жить, Мао Цзэдуну постоянно требовались деньги, и Сталин исправно присылал их. Деньги Председатель использовал и для того, чтобы подкупать нужных людей, работавших у врага, и чтобы рассылать по миру собственных пропагандистов, старавшихся преподнести полководца с позитивной стороны. Мао неутомимо шел лишь к одной цели — получить власть. Иногда он сильно раздражал Сталина. Чтобы смягчить вождя, пришлось совершить несколько не очень крупных военных операций, но раструбить о них так, что они оказались на слуху. На красного китайца работала серьезная группа иностранных журналистов, тех, кто размещал в зарубежной прессе хвалебные тексты, создавая положительный образ молодого китайского лидера. Огромной популярностью за рубежом пользовалась книга Эдварда Сноу «Красная звезда над Китаем», она кардинально изменила образ Мао Цзэдуна на Западе. Мао и японцам сумел заморочить голову собственной значимостью, неустрашимой, хорошо вооруженной армией. Имея деньги Москвы, Мао Цзэдун неутомимо славил себя.
Когда в 1941 году разразилась война с Германией и Сталин не смог оказывать финансовую помощь в прежних объемах, китаец засеял поля опиумом. Опиум приносил несметные барыши, Председатель купался в золоте. Для отвода глаз по краям опиумных полей высаживали обычные сельскохозяйственные культуры. Китай сделался главным поставщиком наркотика. Деньги в руки неустрашимого полководца потекли рекой.
«Выжил, черт!» — удивлялся Сталин и еще больше уверился в своем выборе.
Мао было безразлично, при ком быть главным в Китае: при русских, при американцах или при китайских националистах. Когда приказывали русские, Мао делался у Чан Кайши «верным союзником», правда, только на словах. С каким восторгом, приезжая во дворец официального правителя Китая, он фанатично выкрикивал: «Да здравствует генералиссимус Чан Кайши!» — и клялся в безграничной преданности Гоминьдану, обещая встать с ним плечо к плечу, развернуть Красную армию против ненавистных японцев. Но это был хорошо разыгранный спектакль, на деле Мао Цзэдун был готов на любое зло, чтобы стать первым.
Сталин ему помогал, верил сладкоголосому, улыбчивому другу, но с каждым годом ученик становился строптивей, хотя по-прежнему лебезил, называл Сталина «хозяин», «учитель». Сталин опасался, что Япония внезапно нападет на Россию, а как тогда защищаться? Дальний Восток лежал точно на ладони, никем не прикрытый, не защищенный. Москва делала все, чтобы Чан Кайши и Мао связали по рукам и ногам кровожадную Японию. Хитрый Сталин поставил сразу на двоих — на Чан Кайши и на Мао Цзэдуна. Вождь всех времен заигрывал и с тем, и с другим, но симпатии его, бесспорно, были на стороне коммуниста. Прилежный ученик Сталина через трупы, через слезы, через боль, через голод шагал к цели.
«Мао хитрый, властный, двуличный!» — думал Хрущев.
В купе постучали.
— Заходите!
В салон вошел министр путей сообщения Бещев.
— Вот что, Борис Павлович, — сказал Первый Секретарь, — Весь персонал в этом поезде поменяй.
12 ноября, пятница
Ноябрь. Последний месяц увяданья, еще не зима, но и следов лирической золотой осени не осталось. Скукоженные высохшие листья, голые деревья, однообразная серость, лишь красные ягоды рябины на фоне первого снега неимоверной яркостью бросаются в глаза. Настоящего снегопада, который бы обрушился, завалил, закутал, пока не случилось, сковывающий промозглый холод повсюду. Запах бензина от проезжающей машины резок, особенно здесь, на природе. Вдалеке сердито каркают серые вороны.
Перегоняя жену, Никита Сергеевич вбежал на крыльцо и дернул на себя дверь. В прихожей его встретила горничная, она и приняла пальто. Рядом стоял хозяин дома — первый заместитель председателя Совета министров, министр иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов.
— Входи, Никита Сергеевич! Здравствуй, Нина Петровна!
Никита Сергеевич широко улыбался. Он никогда не был у Молотова. Молотовский дом оказался значительно больше сталинского. Просторная прихожая, устланная кирпичного цвета ковром, точно как на «ближней», была отделана деревянными панелями. В углу стояло чучело косолапого медведя. Медведь рычал, поднимая вверх когтистые лапы. Нина Петровна поморщилась — страшный! Мимо оскалившегося, вставшего в рост зверя, Молотов провел гостей в столовую, светлую залу с длинным столом человек на сорок, где сидела его жена. Полина Семеновна и Нина Петровна расцеловались. Два шикарных ореховых буфета с дорогой посудой стояли друг против друга на противоположных концах комнаты, рядом низкий диван с креслами, обращенный к окнам, и новомодная радиола; в дальнем углу — чересчур вытянутые напольные часы с тремя гирями, а по углам — пузатые китайские вазы в рост человека.
Лирических картин не было, вместо картин на стенах висели гигантские портреты: Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина — основоположников марксизма-ленинизма. Высокие двухметровые портреты в тяжелых дубовых рамах подсвечивали бронзовые светильники. Молотов называл людей, изображенных на портретах, «отцы». Во всех делах Вячеслав Михайлович был первым соучастником Сталина и так же, как Сталин, стремился заменить веру в Господа Бога на слепую всепоглощающую веру в партию, в бессмертие коммунистического учения, которое, по его мнению, было гораздо важнее и очевиднее православной молитвы, справедливей и понятней для простых людей. Ведь партия давала человеку кров над головой, еду, работу, вселяла надежду в счастливый завтрашний день, отмечала высокими наградами, направляла и воспитывала, и в том, что Бога нет, сам Молотов ни на минуту не сомневался.
— Чайку с дороги? — предложил Вячеслав Михайлович.
К чаю подали замечательный торт «наполеон» и вазочку с пирожными, сделанными в форме лесных орешков, наполненных сгущенным молоком.
Гости и хозяева чинно сидели за столом. Женщины завели свой разговор, а потом Полина Семеновна увела Нину Петровну показать коллекцию макраме, собранную за много лет.
— Пришло время, Вячеслав Михайлович, очередной Съезд проводить, — размешивая в чашке сахар, проговорил Никита Сергеевич.
— Пожалуй, — отозвался Молотов.
— Подвести итоги, утвердить состав Президиума. Первый послесталинский съезд — шаг ответственный, — на слове «послесталинский» Хрущев умышленно сделал ударение.
— Будем проводить, я не возражаю.
— До съезда стоило бы с товарищем Маленковым решить. Что вы скажете?
— Поменять предлагаешь? — сощурился Вячеслав Михайлович.
