Памела Сарджент - Повелитель Вселенной
— Он может не захотеть меня, — сказала она, отчаявшись. — Может быть, он отдаст меня тебе. Он отказался от одной жены, он оставил тебе твою татарку.
— Когда он увидит тебя, — сказал Наяха, — он ни за что не отдаст тебя никому.
— Ты прав, Наяха, — с горечью сказала она. — Если мы убежим, он потеряет всего лишь девушку, которая для него ничего не значит, но я не могу представить себе, чтобы он оказался человеком, легко прощающим оскорбления. Он разозлился бы на моего отца за то, что тот не уберег подарок, который обещал, и мое племя пострадало бы от этого.
До них донеслись голоса, его люди, видимо, поскакали следом. Наяха подобрал свой саадак и колчан. Хулан покрыла голову, закутала лицо и встала.
Она сказала:
— Я никогда не смогу полюбить его.
— Хулан…
— Никогда.
Люди звали его по имени. Он махнул ей рукой. Они вышли из леска.
107
— Сообщение было верным. — Борчу сел и отер пыль с лица. — Ургенч все еще держится. Наших отбросили, когда они в последний раз пошли на приступ. Более двух тысяч полегло на мосту и еще больше — на улицах.
Глаза Тэмуджина засверкали.
— Ты приехал для того, чтобы рассказать мне это?
— Во многом в этом виноваты два твоих старших сына.
— Этого я тоже не хочу слышать.
Немая девушка из Бухары поставила кувшин с вином рядом с Тэмуджином и поспешила в ту сторону шатра, где было потемней. Хулан знала, что девушка уже понимает по-монгольски, она выполняла ее распоряжения, но продолжала молчать. Отчаянное выражение ее лица говорило о том, что каждое посещение хана было для нее пыткой. Он мог потребовать, чтобы она разделила с ним ложе, или отдать ее Кулгану. Хулан слышала крики девушек, доносившиеся из шатра сына, и тишину, которая часто казалась более страшной, чем крики. Хан мог оставить ее, когда они перекочевывали.
— Твои сыновья попросили меня поехать к тебе, — сказал Борчу, — и я знаю, что только ты можешь все уладить. Джучи не разговаривает с Нагадаем, а Чагадай хочет командовать. Чагадай утверждает, что Джучи не подчиняется ему и отказывается делать то, что необходимо для взятия Ургенча. Джучи делает все возможное, чтобы уберечь город, который входит во владения, обещанные ему тобой.
Тэмуджин покачал головой.
— Тогда ты скажешь им обоим вот что. Они подчиняются приказам Угэдэя, а Угэдэю скажешь, что Ургенч должен быть взят, хотя бы его пришлось сжечь дотла.
Борчу кивнул, допил вино и встал.
— Угэдэй тебя не подведет.
— Я знаю. — Хан посмотрел на старого друга. — Отдохни немного, Борчу. Жена хочет послушать, как ты помог мне вернуть украденных лошадей.
— Хатун уже слышала эту историю неоднократно, и всякий раз наши стрелы находили все больше врагов. — Вокруг глаз Борчу собрались морщины. — Надо возвращаться, Тэмуджин. Дисциплина портится с каждым днем. Твой приказ вдохновит людей.
Хан кивнул.
— Благополучно доехать, мой нукер.
Борчу вышел из шатра. Завывал зимний ветер, сотрясая шатер. Тэмуджин взглянул в ту сторону, где сидела Немая с двумя другими рабынями. Руки девушки, прижатые к горлу, дрожали. Хан долго смотрел на нее, а потом брезгливо фыркнул — это развлечение надоело ему.
— Гони их отсюда, — сказал Тэмуджин. Хулан велела рабыням уйти. Муж разделся. — Мои сыновья… — Он лег и укрылся одеялом. — Тулуй — величайший из воинов, но если весь мир покорится нам, он не будет знать, что делать с собой. У Угэдэя есть талант правителя, но у него также есть талант прожигать жизнь. Из него выйдет хороший хан, если он не сопьется и не помрет преждевременно. Чагадай считает мою Ясу бичом для людей, а не поводьями, которыми направляют их действия. Джучи ненавидит меня за то, что я не дал ему трона, чего он, по его мнению, заслуживает. Таковы мои наследники, Хулан. Худо ли, хорошо ли все оборачивается — тебе все равно. — Он вздохнул. — Мне остается надеяться на то, что китайский мудрец привезет мне эликсир жизни, и тогда я, наверно…
Она разделась до сорочки, села на постель и стала расплетать косы. Еще со времени походов в Китай он полюбил смотреть, как волосы свободно падают на плечи и спину, — так было заведено у женщин той страны, когда они ложились с ним в постель.
— Твой сын не вызывает у меня тревоги, — сказал он. — Я собираюсь назначить Кулгана сотником, когда мы двинемся на Балх. Мальчик отличился в Термезе. Он оказался один с сотней взятых в плен и приказал им связать друг другу руки, чтобы ему было легче порубить их. Один пытался бежать, но Кулган снес ему голову, и остальные перетрусили. Он сам разделался со всеми.
Кулган уже рассказывал ей об этом. Многие мужчины рассказывали о пленных, которые могли убежать, а вместо этого становились на колени и подставляли шею под удар меча.
— Гляди повеселей, Хулан. Сын у нас получился лучше, чем я думал.
Сердце ее стучало болезненно, когда она ложилась рядом с ним. Он обнял ее и зарылся лицом в ее волосы.
Ее разбудил крик. Хулан села, стиснув одеяло. Кричал часовой, голос его тонул в вое ветра.
— Мне надо поговорить с отцом!
Это был голос Ходжин. По ступеням, ведшим на платформу шатра, простучали шаги. Тэмуджин поднял голову, и в шатер ворвалась его дочь.
На Ходжин был кожаный панцирь и шлем, которые она носила, даже оставаясь в тылу с женщинами. Она оставалась в ханском лагере, а ее муж был в походе на Хорасан вместе с Джэбэ и Субэдэем. Хан отдал приказ: участие в стычках — одно дело, другое — послать дочь на передовую при осаде города. Ходжин бросила саадак слева от двери и зашагала к постели, красивое лицо ее было мокрым от слез.
— Чего тебе здесь надо? — спросил Тэмуджин.
— Мой муж погиб! — кричала Ходжин. — Его застрелили в Нишапуре!
Она бросилась на постель и зарыдала. Хулан прижалась к подушке, хан схватил Ходжин за плечо.
— Жаль, — сказал он наконец. — Он был одним из лучших моих генералов.
— Я приносила ему удачу! — Ходжин села на корточки и завыла. — Я была его щитом в битве, я была ястребом, который терзал его врагов когтями, и меня не было там, чтобы защитить его! Теперь армия отошла, а проклятый город все стоит!
Тэмуджин взял ее за руку.
— Он падет, — бормотал он. — Тулуй отомстит за твоего мужа. Прекрати плакать, дочка. Мы устроим тризну по нему, и я сам принесу жертву, и потом ты должна подумать о ваших детях.
Ходжин прижалась лицом к его груди. Он держал ее в объятьях, пока она не перестала рыдать.
— Чего ты хочешь? — спросил он. — Я могу приказать Тулую дать тебе большую часть добычи, когда мы возьмем Нишапур. Или, если ты хочешь, отправляйся на родину. Может быть, там тебе будет полегче.
Ходжин посмотрела на него.
— Мне не нужны богатства Нишапура, и мой муж презирал бы меня, если бы я уехала, не отомстив за него.
— Это не вернет ему жизни, — сказала Хулан.
Они посмотрели на нее своими желтоватыми глазами, у обоих был холодный пустой взгляд.
— Мой отец хан скажет, чего он хочет, — прошептала Ходжин. — Слабая женщина, руководимая жалостью, не может решать за него. Твоя жалость быстро исчезнет, если твоего сына…
— Хватит, Ходжин, — сказал хан.
— Это ты виноват, что меня не было с ним, — возразила дочь. — Он бы взял меня с собой, но я не разрешила ему пойти на риск быть наказанным тобой за неподчинение. Больше всего в жизни мне хотелось воевать за тебя… за тебя, папа, а не просто быть рядом с мужем. Ты стреножил его ястреба, и теперь мужа нет.
Тэмуджин сказал:
— Тебе бы быть моим сыном.
Глаза Ходжин заблестели от дикой радости, а потом снова наполнились слезами.
— Вот мое решение, — добавил Тэмуджин. — Ты можешь ехать с Тулуем, но в его решения не вмешивайся. Держись в тылу — я не хочу, чтобы мои внуки потеряли обоих родителей. Но судьбу Нишапура будешь решать ты. Тулую будет дано указание.
Рыдая, Ходжин целовала его руки.
— Это все, что я прошу.
— Оставь нас, дитя. Мы справим тризну по душе твоего мужа завтра.
Ходжин ушла. Хулан собралась было лечь, как Тэмуджин взял ее за руку.
— Поговори со мной, жена. Я знаю, что ты думаешь. Скажи мне, почему души нишапурцев не должны быть отправлены служить мужу моей дочери?
— Город может сдаться, — сказала она, — если жители поверят, что их пощадят. Это обойдется тебе не так дорого, как взятие его. При осаде погибнут твои люди.
— Они будут действовать, как прикажет Тулуй. Его люди знают, что он будет беречь их, не станет рисковать ими без нужды.
— Но потери будут. Уже погибло достаточно много людей.
— Они исполняют свой долг. — Пальцы его впились ей в руку. — В твоем голосе я не слышу ничего, кроме жалости. Твоя жалость бесполезна — от нее только пострадают те, кого ты жалеешь. — Он шумно втянул в себя воздух. — Мне кажется, я бы успокоился, если бы в мире не осталось людей, если бы они больше не безобразили землю своими городами и стенами.
