Загадочная пленница Карибов - Серно Вольф

— Сэр, я должен…

— И все это в пользу некоего подмастерья по имени Уорик Троут! А где, собственно, сам претендент? Он хотя бы поставлен в известность о выпадающем ему счастье? Или такового вообще не существует? А если и существует, не в одной ли вы с ним лодке? — Маленький ученый угрожающе повысил голос. — Бумага все стерпит, господин коллега, а вот против природы не попрешь! Вы когда-нибудь давали себе труд осмотреть галерею предков Коллинкортов? Нет? Так сделайте милость, потрудитесь! И вы сами установите, что все предки ребенка Джейн по мужской линии имеют ярко выраженную ямочку на подбородке. А теперь соблаговолите бросить взгляд на этого мужчину, — он указал на Витуса. — Она наличествует и здесь, не говоря уж о других чертах фамильного сходства. Отгадайте, что бы это значило?

— Ничего это не значит! — Хорнстейпл больше не выглядел напыщенным и уверенным в себе, скорее чересчур нервным. Паук отступил. — Имущественные отношения никоим образом не регулируются внешностью, и обязанность доказывания…

— Галиматья! Dominus habetur qui possidet, donec probetur contrarium! Эта древняя правовая норма имеет законную силу и в Англии. А если ваша латынь не на том же уровне, что и ваше тщеславие, дам себе труд перевести для вас: собственником считается тот, кто владеет, до тех пор пока не будет доказано обратное. А так как не вызывает сомнений то, что Витус из Камподиоса владеет этим дворцом и всем прочим к нему относящимся, проживает здесь de facto [107] и признается хозяином, он также является и собственником. По крайней мере до тех пор пока вы, господин коллега, не будете в состоянии логично и убедительно доказать обратное. Подводя итог, констатируем: окажись Витус из Камподиоса при определенных, крайне сомнительных, обстоятельствах не Коллинкортом — я подчеркиваю: при определенных, крайне сомнительных обстоятельствах, — это также не имеет никакого значения, пока вы, господин адвокатус, не будете в состоянии доказать свои голословные утверждения. На вас лежит обязанность доказывания, не на нас!

Витус, который часто кивал во время страстной аргументации маленького ученого, холодно сказал:

— Во всем прочем с настоящего момента вы освобождаетесь от своих обязанностей моего поверенного. Ищите себе другого доверителя.

Не произнося ни слова, Хорнстейпл подхватил свои бумаги и удалился.

Когда за ним закрылась дверь, Витус шумно выдохнул:

— Что за бес вселился в этого человека? Столько язвительности, столько недоброжелательства, столько наглости! Для нас, думаю, он не велика потеря! А тебе, сорняк, я должен сделать комплимент. В своей речи как защитник ты был великолепен! Вполне достоин Цицерона.

— Да ладно тебе! — Магистр взял с тарелки пирожок с крольчатиной. — И не надо сравнивать меня с Цицероном. Он, конечно, был выдающимся юристом и оратором, но ко всему прочему его казнили, а голову и руки выставили на ростре — ораторской трибуне.

Арлетта прикрыла рот рукой:

— Боже, какой ужас!

— Да, времена тогда были не менее жестокие, чем сейчас. Но не терять же из-за этого аппетит! И из-за крючкотвора Хорнстейпла тоже не стоит. Пирожок просто тает на языке!

— Я больше не в состоянии. Да и немного нехорошо мне что-то. Так все было замечательно, и вдруг это чудовище Хорнстейпл!

— Ради бога, любимая! — Витус вскочил и бросился к ней. — Не волнуйся, любимая! Сейчас выясним причину.

— Но я совершенно не волнуюсь.

— Да, да, конечно. Твое недомогание, разумеется, могла вызвать неслыханная наглость Хорнстейпла, не зря же народное присловье гласит: он у меня сидит в печенках! А могли и пирожки. Я не пробовал, может, они испорчены?

Магистр возмутился с набитым ртом:

— Не мели чепухи! Они просто воздушны!

Арлетта отняла свою руку у Витуса, который собирался проверить пульс.

— Дорогой, не поднимай столько шуму из-за легкого недомогания, — она улыбнулась ему. — Для него может быть простая, совершенно естественная для женщины в моем положении причина.

— Что? Ах, я дурак! Ну конечно, ребенок!

У Витуса камень свалился с души. Это был первый раз, когда Арлетта на что-то пожаловалась в его присутствии. Даже во время тряского путешествия в экипаже по дорогам юга Англии она ни разу не проронила ни слова. Поэтому он сейчас так и встревожился.

— И все-таки ты должна щадить себя. Лучше пойди приляг!

Он ожидал, что Арлетта станет возражать, но она не стала. Это несколько обеспокоило его.

Вечером легкое недомогание вылилось в сильный жар. Обеспокоенный Витус сидел на краешке широкой кровати под пологом, на которой лежала Арлетта, и прощупывал ее пульс. Пульс был частый и неровный. Как и днем, она попыталась вырвать свою руку:

— Оставь, дорогой, чуть поднялась температура, что с того? — она старалась улыбнуться, но это ей плохо удавалось.

— Повышенная температура может иметь множество причин, — размышлял Витус вслух. — Надеюсь, ближайшие часы покажут, в чем причина у нас.

— В ближайшие часы я хочу поспать. Может быть, завтра я встану совершенно здоровой, — она беспокойно поворочалась. — У меня так болит голова! И свет слишком яркий!

Витус отослал Хартфорда за кастрюлей воды, чтобы поставить ей холодный компресс на лоб. Свет в спальне вовсе не был ярким, но, тем не менее, он потушил все керосиновые лампы, кроме двух, слева и справа от кровати. Когда вошел Хартфорд с кастрюлей и Витус повернулся к нему, позади него раздался клацающий звук. Это Арлетта стучала зубами. Ее знобило. Она стонала, но пыталась при этом улыбнуться.

Витус отставил кастрюлю и ободряюще сказал:

— Кажется, жар никак не решит, что ему делать: то ли напасть на тебя, то ли отпустить. Но я-то тебя отпускать не собираюсь. Я с тобой. Навсегда! — Он наклонился и поцеловал ее в ледяные губы. — Давай-ка накроем тебя еще одним одеялом. Оно из лисьей шкуры и согреет тебя, как печка. — Он укрыл ее.

— Спасибо, любимый. Я причиняю тебе столько хлопот!

— Чепуха! У каждого может случиться жар. Я сам перенес лихорадку, и, можешь мне поверить, куда более сильную. — Он вспомнил о черной рвоте, которую смогли превозмочь он, и Магистр, и другие его друзья… — Что тебе сейчас требуется, так это хороший сон. Я дам тебе валериановые капли и отвар из ивовой коры против головной боли.

Вскоре Арлетта задремала. Витус провел всю ночь у постели невесты. Ее то знобило, то бросало в жар. И в зависимости от этого, он то согревал ее, то охлаждал ее лоб. Наконец к утру он забылся беспокойным сном. Его последней мыслью была надежда, что утром жар спадет.

Его разбудил грохот. Он открыл глаза и увидел Арлетту, которая лежала на полу в нескольких шагах от него.

— Боже милостивый, любимая! — Он молниеносно вскочил и помог ей подняться на ноги. — В чем дело? — Он хотел отнести ее обратно на кровать, но она упиралась.

— Прошу тебя, пожалуйста, оставь меня ненадолго.

— В чем дело?

Она глянула на него горящими от лихорадки глазами:

— Прошу тебя!

Когда несколько минут спустя он вернулся в спальню, ему в нос сразу ударил невыносимый запах. Пахло фекалиями, и фекалиями, типичными для жидкого стула. Он вынул из-под кровати ночной горшок, снял крышку и увидел, что его опасения подтвердились: диарея! Арлетта лежала на постели спиной к нему и жалобно всхлипывала.

Витус сцепил зубы и, чтобы не подать виду, сказал притворно бодрым тоном:

— Доброе утро, любимая. Ты беспокойно спала и, похоже, у тебя понос. Но в этом нет ничего необычного при лихорадке. Сейчас позовем Хартфорда, пусть вынесет ночную посудину.

Когда слуга вышел, Витус снова присел на краешек кровати и взял ее за руку:

— Не надо отчаиваться, Все будет хорошо, обещаю. Давай-ка я тебя осмотрю.

— Ну… не знаю. Мне так плохо.

— Хуже, чем вчера вечером?

Арлетта понимала, что он надеется услышать утешительный ответ, но не смогла солгать: