Иван Ефремов - Лезвие бритвы (илл.: Н. Гришин)
— Приезжайте зимой! Будем на лыжах ходить, на оленьих нартах ездить. Пельмени опять же, сливки мороженые.
— Довольно, довольно,— умоляюще вскричал Гирин,— вы прямо чеховская сирена! Заведовать бы вам диетпитанием в хорошей больнице…
Заливистый смех был ответом Гирину. В дверях стояла Ирина, раскрасневшаяся, держа руку на темени, поверх спутавшихся кольцами волос.
— Папа — завстоловой! Тоже скажете, Иван Родионыч! Да он всех там на острогу наткнет… как ленков!
— А ты чего за голову держишься? — без излишней нежности спросил отец.
— Кажется, проломила, тут такой храм науки, что надо гнуться в три погибели. Не усмотрела — и об трубу ка-ак ахнусь!
— Когда мы с вами увидимся, Иван Родионович? — спросил Селезнев, надевая синий дождевик.
— Послезавтра я вам позвоню. К тому времени обработаем все данные, с палеонтологами проконсультируемся…
Селезнев покачал головой, усмехнулся.
— У меня в глазах все время стоит та обезьянища. Ну и мастерица была кидаться! Я мальчишкой и то хуже швырял камнями.
— Это умеют делать из ныне живущих все крупные антропоиды — горилла, орангутанг, шимпанзе. Мне кажется, что большие обезьяны выучились кидать палки и камни именно потому, что не могли быстро бегать, а еще, и это, пожалуй, важнее, потому, что были слишком тяжелы, чтобы лазить по тонким деревьям и веткам за плодами. Надо было сбивать их. Человек тоже тяжел, чтобы достать высоко висящие плоды. Это привело его к открытию свойства палки, брошенной не поперек, а продольно. А затем и копья, как ручного, а не метательного оружия, уравнявшего его шансы со зверями и сделавшего человеком.
— Только копье?
— Ну, конечно же, нет! Вся история была гораздо сложнее, и мы нередко стараемся ее глупо упростить, упуская из виду многие обстоятельства.
— Например, психологические,— вмешался Сергей и покраснел.
— И психологические. Возьмем простейший случай: обладание копьем придало человеку куда больше уверенности в любых обстоятельствах, а следовательно, дало ему сознательное мужество, а не только боевую ярость зверя. И наши предки прошли путь величайшего мужества, в чем вы убедились сами и доставили нам доказательство этого. Наконечники копий в костях мамонтов, носорогов и мастодонта, рисунок на скале в холмах Виндхья в Индии, изображающий битву носорога с людьми,— свидетельства, уходящие в бездну тысячелетий. А целое жилище из костей мамонтов, недавно раскопанное на Украине! Черепа с бивнями, кости ног и таза установлены частоколом, скрепленным ребрами. Такая хижина, стоявшая на открытой равнине,— замечательная вещь!
— Так мы, однако, вроде щенки перед далекими предками?
— Нисколько. То, что кажется нам в них удивительным, перестанет быть таким, если вы вспомните, что они сотнями поколений были приспособлены к окружающим условиям, к дикой охотничьей жизни. И в других отношениях мы их превосходим настолько же, насколько они нас в охоте. Возможности человека очень велики и в самых разных, подчас противоположных условиях.
— Понял, Иван Родионыч. Ну, пойдем, моя рысь сибирская!
— Папа! — укоризненно воскликнула Ирина. Сергей проводил сибирячку взглядом столь долгим и задумчивым, что Вера насмешливо фыркнула.
— При чем тут смех? — окрысился студент.
— А при том, что я слыхала, будто рыси — очень опасные звери. Прыгают с дерева прямо на голову…
— Чушь несешь какую-то,— сердито сказал Сергей, отводя глаза в сторону.— Как вы, Иван Родионович, довольны?
— Еще не примирился с тем, что дверь захлопнулась. А вообще-то результаты превзошли все ожидания. Древняя память оказалась образной, как я и думал. Закон Финнегана не сработал на этот раз.
— Какой закон?
— Мой учитель, академик Берг, географ и биолог, много лет назад придумал название для кажущейся концентрации неудачных совпадений и назвал ее законом щельности, или наибольшей неприятности судьбы. Суть в том, что если вы роняете кольцо на пол, то оно почти обязательно закатывается в щель, хотя площадь щелей во много раз меньше площади твердого пола. Бутерброд, упавший со стола, шлепается маслом на пол, и так далее. Недавно я узнал, что этот закон хорошо известен английским ученым, особенно экспериментаторам, аэродинамикам, гидравликам. Они назвали его законом Финнегана — ирландское имя. Имейте в виду, что англичане считают ирландцев способными ко всяческим несообразностям. «Ток Айриш» — «говорить ирландское» — в переносном смысле означает «городить чушь». Формулировка закона Финнегана следующая: «Если эксперимент может идти вкривь, не так, как надо, он именно идет вкривь».
— Наш не пошел, ура Ивану Родионовичу, ура Верочке! — Сергей в энтузиазме чмокнул Веру в щеку, увернулся от наказания и вприпрыжку поскакал в глубину лаборатории отключать провода темной камеры.
Повозившись, Сергей притих, и, только когда Гирин окончательно направился к двери, студент окликнул своего руководителя:
— Я думал над тем, что вы сказали, Иван Родионович! И мне пришло в голову, что закон Финнегана, если он есть, верен только для обычной жизни. Дом, университет, лаборатория, стадион, танцплощадка…
— Забыл еще упомянуть ресторан, библиотеку и ателье,— хихикнула Вера.
— Не надо, Верочка, я очень серьезно,— поморщился Сергей.— Я открыл, что закон Финнегана действует не во всех случаях,— сказал Сергей после того, как вспомнил книги о парусных плаваниях.— Когда совершается очень смелое, отчаянное дело, когда люди идут на почти безумный героизм, тогда обстоятельства как бы уступают им. Иначе парусных кораблей гибло бы много больше, так же как альпинистов, летчиков-испытателей, геологов, водолазов. Мужество и воля побеждают этот ваш закон.
— Закон не мой, но ваши мысли кажутся интересными. В самом деле, народная мудрость давно отметила то же самое в пословице: «Смелого и пуля не берет». Тут есть что-то очень важное, и стоит подумать над этим дальше,— согласился Гирин.— Один старый французский философ сказал, что все широкие обобщения ошибочны, включая и это его утверждение. Здесь есть зерно истины, но такое же зерно я нашел в последней новелле американского фантаста Мак Интоша, где говорится, что человеческое знание имеет тенденцию узнавать все больше и больше о все меньшем и меньшем. Уравновешивая эти две противоположности, мы найдем верное решение.
Глава 2
Миноносец «Безупречный»
Не обращая внимания на боль в пальце, Гирин вышагивал вдоль ограды училища в ожидании Симы. Он занозил руку еще два дня назад о шершавую доску, отнесся к ранке с беспечностью здорового человека, у которого раны заживают, «как на собаке», и поплатился нарывом под ногтем. Приходилось вскрывать, но самому было неудобно сделать это левой рукой, и Гирин решил пойти в поликлинику после очередной прогулки с Симой.
— Вы не собираетесь к Андреевым? — спросил Гирин Симу.— Будут торжественные проводы Селезневых.
— Я ни разу не была у них.
— Почему? Вы давно дружите с Ритой.
— Давно. Она хорошая, и я знаю, что ее родители замечательные люди. И все же… как вам объяснить…
— Обязательно объясните.— Гирин посмотрел на часы, и Сима насторожилась.
— Вам, наверное, некогда.
— Вовсе нет! У меня сегодня весь день свободен. Мои единственные два помощника выпросили отпуск после напряженных опытов. Знаете что: мне надо зайти взрезаться, и потом… может быть, пойдем ко мне? Я давно хочу показать вам «Балерину» Серебряковой.
— Как это «взрезаться»?
— Разрезать палец,— Гирин извлек из кармана забинтованную правую руку,— иначе, вскрыть абсцесс.
— О, у вас воспаление? И вы терпите? — Сима нежно погладила руку доктора.
— Я научился подавлять боль, особенно столь незначительную.
— Как это делается?
— Самовнушением. В Индии это делается тысячи три лет. Впрочем, и наши предки тоже знали подобные «секреты», которые секретны лишь потому, что зависят от саморазвития человека. Вероятно, колдуны или ведуны древних славян так же умели снимать боль, как это делают гипнотизеры, и тем же способом.
— Так пойдемте в вашу поликлинику. Я подожду вас и провожу домой.
Гирину всегда казалось преувеличением, порядочно затасканным в литературе, описание: как герой глядит в очи любимой и ощущает головокружение. Но сейчас, взглянув в потемневшие огромные глаза Симы, он явственно почувствовал, как нечто сместилось в его мыслях, будто опустился щит, перегородивший ровный их поток, и все понеслось вскачь, бессвязно и бессознательно, оставив лишь чувство близости Симы. Тренированная психика справилась с неурядицей, но сожаление об ушедшем остро кольнуло Гирина.
«…Теперь, когда мне без малого полвека, а неустроенная жизнь по-прежнему полна беспрерывной, нескончаемой работы, что я могу дать ей, явно выпившей и красного вина боли, и белого вина надежды, как говорят китайцы? Нет, утратить ее по своей воле я не могу! Ничего более драгоценного я не встречал за всю жизнь. Значит, будет так, как поступит она!»
